Экономические и инфраструктурные инструменты обеспечения государственного экономического суверенитета в цифровой экономике: опыт Российской Федерации и мира

Введение

Обеспечение государственного экономического суверенитета невозможно без грамотно выстроенной стратегии экономического и инфраструктурного обеспечения бизнес-процессов формирования экономики четвертого поколения. Проблема эффективности государственных расходов на экономическую безопасность существовала всегда, так как они отличаются колоссальными стартовыми издержками, а реальные прямые и косвенные экономические и социальные выгоды для государства как стейкхолдера – представителя множества интересов граждан, бизнеса и регулятивных институтов проявляются в долгосрочной временной перспективе.

В отношении же цифровой экономики проблема формирования эффективной бизнес-модели применения экономических и инфраструктурных инструментов обеспечения государственного экономического суверенитета значительно усложняется ввиду ряда факторов: 1) цифровизация национальной экономики должна активно способствовать росту всей экономики страны, иначе при ее анклавном развитии страна теряет лидерские позиции (так, цифровой сегмент экономики России за 2016–2019 гг. прирастал на 15,0–20,0% в год [1], при этом общий темп роста национальной экономики составил за этот же интервал 1,4–1,9% [2]; для сравнения: темп роста китайской цифровой экономики за аналогичный период составил 9,7% [3], а общий темп роста национальной экономики Китая – более 2,3%, и это с учетом последствий пандемии COVID-19, а на 2021 г. прогнозируется рост в 6,0% [4]); 2) инвестиции в развитие цифровой экономики должны носить опережающий характер и тесно быть связанными с развитием ВВП страны. Так, если государство инвестирует в развитие базовой цифровой инфраструктуры, оно попадает под влияние эффекта «красного смещения» – каждый раз при достижении новой точки развития оно будет оставаться в аутсайдерах по отношению к мировым лидерам технологического прогресса (например, инвестирование в цифровую экономику Китая обеспечило формирование, по данным Китайской академии информационных и телекоммуникационных технологий (CAICT), более 30,0% [5] (Dzhan, Chen, 2019) ВВП, в то время как в РФ данный показатель не превышает 2,1–3,0% (в зависимости от методики оценки) [6]); 3) обеспечение экономического суверенитета в цифровой экономике должно быть неразрывно связано с обеспечением кибербезопасности национальной экономики, так как хакерские атаки и иные технологические вызовы и угрозы наносят реальный ущерб всей социально-экономической системе, а в отдельных случаях – становятся инструментом политического и военного манипулирования интересами страны (по данным отчетов экспертов McAfee и Центра стратегических и международных исследований, совокупные потери и убытки от хакерских атак в мире в 2020 г. составили более 1,0 трлн долл. США, или 1,0% от мирового ВВП) [7].

Таким образом, разработка стратегии экономических и инфраструктурных инструментов обеспечения государственного экономического суверенитета должна быть не просто государственной линейной программой, но гибким и проактивным проектом, который учитывает интересы как политических акторов страны, так и представителей бизнесов – драйверов цифровых реформ – IT-компаний и венчурных бизнесов, а также института инновационной инфраструктуры (технопарки, инновационные кластеры и фонды). Только при гармоничном диалоге сторон будет возможно формирование реально работающего государственного экономического суверенитета, способного противостоять вызовам и угрозам общества поколения Индустрии 4.0.

Обзор литературы и исследований

Изучение вопроса обеспечения государственного экономического суверенитета начинается с раскрытия понятийного аппарата – «экономического суверенитета». Согласно данным научных исследований, понятие «суверенитет» означает верховенство права одних лиц над конкретной территорией или общественно-политическим институтом, т.е. фактически это выражало меру самостоятельности в принятии решений и распоряжения находившихся на определенной территории объектов (имущества) и субъектов-акторов общественно-экономических отношений (граждане, бизнес). Однако по мере развития политических и экономических отношений между странами возникает эффект стирания границ: чем более активно и разнообразно взаимодействуют между собой два и более государственных актора, тем выше степень взаимовлияния культур, идеологических и политических парадигм, а также бизнес-моделей и стратегий ведения бизнеса.

В настоящее время в научной литературе можно выделить несколько подходов к определению экономического суверенитета государства (табл. 1).

Таблица 1

Основные подходы к рассмотрению экономического суверенитета государства в научной литературе

Источник: составлено авторами по данным [8–12] (Hinsley, 1986; Ravochkin, 2018; Kilmetova, 2018; Mityuryova, 2015; Perritt, 1998).

В настоящее время государственный экономический суверенитет преимущественно рассматривается в контексте реализуемых государственных программ формирования цифровой экономики, что является объективным следствием вступления мира в новую эпоху – Индустрию 4.0. С учетом вышеизложенного логичной является необходимость рассмотрения экономических и инфраструктурных инструментов обеспечения государственного экономического суверенитета именно с позиции их вклада в формирование национальной цифровой экономики.

В цифровой экономике государственный экономический суверенитет является сложным для анализа объекта, так как он приобретает статус не только меры, характеризующей самостоятельность делового поведения социально-экономической системы с учетом принятых правил поведения и действующих ограничений, сформулированных в международных правовых актах (например, Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ), Всеобъемлющее экономическое и торговое соглашение (AECG)), но и становится объектом манипулирования публичными и частными интересами государства и его политических элит в процессе реализации международных рыночных отношений [13] (Sapir, 2020).

В настоящее время в научной среде отсутствует единое понимание государственного экономического суверенитета в цифровой экономике, что обусловлено рядом причин:

1) в зарубежной практике (научные публикации М. Маклулах, Дж. Найсбит, Ю. Масуда (M. McLuhan, J. Naisbitt, Y. Masuda)) экономический суверенитет в цифровой экономике представлен как идеальная бизнес-модель с отсутствием информационной асимметричности, что позволяет публичным и частным акторам реализовывать интересы максимально полно и без негативного влияния факторов политического веса государственной вертикали власти, милитаристского влияния. Т.е. информационная открытость и транспарентность социально-экономической системы лежит в основе государственного экономического суверенитета и, собственно, определяет его [14, с. 57–58; 15, с. 99–100] (McLuhan, 1962, р. 57–58; Masuda, 1980, р. 99–100);

2) в российской практике, в отличие от мировых трендов, развитие государственного экономического суверенитета в цифровой экономике носит явно выраженный административный характер его формирования и политизированность понимания: анализ принятых нормативно-правовых актов – национальная программа «Цифровая экономика», федеральный проект «Цифровое государственное управление» – показал их ориентированность на решение политических интересов элиты, а именно: усиление защищенности национальной финансово-экономической системы страны от кибератак; повышение технологической автономности национальной экономики и развитие национальной цифровой инфраструктуры [15, 16] (Masuda, 1980);

3) в публикациях Д. Тапскоат, К. Келли, Д. Койля, Д. Шиллера, Дж. В. Кортады (D. Tapscott, K. Kelly, D. Coyle, D. Schiller, J. W. Cortada) [18–22] (Tapscott, 1997; Kelly, 1998; Coyle, 1999; Schiller, 1999; Cortada, 2000) государственный экономический суверенитет в цифровой экономике тесно связан с цифровой трансформацией отраслей экономики, в т.ч. традиционных (например, АПК, энергетика, медицинская сфера), тогда как в отечественной научной литературе исследователи (О.В. Дьяченко, Е.В. Купчишина) указывают на первостепенные усилия государственных акторов на развитие цифровой инфраструктуры и государственных суперсервисов для цифровизации политического диалога с обществом и бизнесом (например, Единый и региональный порталы государственных и муниципальных услуг) [23, 24] (Dyachenko, 2019; Kupchishina, 2018);

4) как следует из публикаций таких авторов, как Р.Х. Вебер, Е. Шмидт, У. Хувс, С. Холройд (R.H. Weber, E. Schmidt, U. Huws, C. Holroyd) [25–28] (Weber, Burri, 2012; Schmidt, Cohen, 2013; Huws, 2014; Holroyd, Coates, 2015), государственный экономический суверенитет в цифровой экономике прямо зависит от вовлечения широкого круга бизнесов и объектов инновационной инфраструктуры в формате межфирменной кооперации и кросс-секторального win-win партнерства, что позволяет сформировать систему обмена Big Data о клиентах и состоянии отраслевых рынков в масштабах всей экономики. В то же время, по мнению отечественных исследователей (Н.Н. Федотов, И.С. Ашманов), в России политическая вертикаль делает ставку на локомотивы цифровых реформ – государственные корпорации (ГК «Ростех», АО «Российская венчурная компания», Ассоциация кластеров и технопарков России) [29], финансовые институты развития (ГК «ВЭБ.РФ») и частные мегабизнесы – лидеры цифровых реформ (ПАО «Сбербанк», ПАО «Банк Тинькофф», ПАО «Газпром», ПАО «МТС», ПАО «Ростелеком»).

Такой расклад сил, с одной стороны, позволяет упорядочить процесс инкорпорации цифровых технологий в национальную экономику и сделать его более контролируемым, но с другой – способствует дисбалансу развития социально-экономической системы, так как возникают черные дыры – сферы экономики и бизнесы, которые не способны выдерживать высокий темп реформ, задаваемый флагманами цифровизации (например, субъекты малого и среднего бизнеса). В таком случае перед государственными регуляторами цифровых реформ возникает вопрос: или организовывать отраслевые программы финансовой и организационной поддержки внедрения цифровых технологий для усиления общего государственного экономического суверенитета, или признать наличие цифровой бреши – совокупности бизнесов и отраслей – аутсайдеров цифровизации бизнес-процессов.

Результаты

Проведенный авторами компаративный анализ механизмов формирования и финансирования государственного экономического суверенитета в цифровой экономике в РФ и зарубежной практике (ЕС, США, Китай) [30–41] (Bubnova, 2019; Urumov, Rakov, 2017) позволяет сделать следующие выводы.

Для России обеспечение экономического суверенитета в контексте цифровой экономики лежит в плоскости мирных целей получения конкурентных преимуществ в международном экономическом диалоге, повышения привлекательности собственной экономики для инвестиций и развития и коммерциализации национального интеллектуального капитала, что находит отражение в принятии специальных государственных программ политической вертикалью страны.

В США вопрос обеспечения экономического суверенитета государства в обществе (Индустрия 4.0, или IR4) имеет достаточно явно выраженно милитаристский акцент, что обусловлено политическими парадигмами мирового лидерства и единственного управленца в планетарном масштабе. Отсюда можно увидеть и активное участие в статусе как стейкхолдеров, так и акторов сугубо военно-промышленных структур и институтов (например, АНБ, ФБР, Министерство кибербезопасности).

В ЕС определение государственного экономического суверенитета более сложно идентифицируемо, так как архитектура союза включает в себя практически полярные по уровню экономического развития страны. Отсюда следует политический и экономический посыл на выравнивание экономического развития и достижения устойчивого роста с учетом принципов smart-экономики и экологичности делового поведения.

В Китае идейным посылом к развитию и совершенствованию механизмов формирования и финансирования государственного экономического суверенитета является решение проблемы территориальных разрывов в уровне цифрового развития (так, уровень цифрового развития г. Шанхай, по данным за 2019 г., составляет 83,6 балла из 100, а в г. Урумчи – менее 12,2 баллов) [42, 43].

Достаточно значимые различия прослеживаются и стратегических целях обеспечения государственного экономического суверенитета в цифровой экономике: так, для РФ трансформация национальной экономики под новые реалии IR4-общества есть историческая возможность преодолеть накопившиеся проблемы исторического экономического прошлого и сформировать принципиально новую бизнес-модель экономического поведения государства с учетом лучших мировых практик и опыта четвертой промышленной революции.

Для США стратегические цели лежат преимущественно в сфере военно-политических мотивов, и экономический суверенитет рассматривается как мощный инструмент не только защиты собственных интересов государства, но и осуществления политико-экономического давления на оппонентов и прямых противников США, например, России, Китая, некоторых стран Ближнего Востока, а также лоббирования собственных интересов в международных финансово-экономических структурах. Реализация таких целей через механизм государственного экономического суверенитета реализуется преимущественно за счет инфраструктурно-технологических инструментов и продуктов (например, по итогам 2020 г. удельный вес сервиса Google среди инструментов интернет-поиска в мире составил более 60,3%; для сравнения: у поискового сервиса Yandex – 38,1%) [44], таким образом, экономический суверенитет США получает мощную информационную поддержку за счет обработки подавляющего большинства запросов в мировой сети Интернет, тем самым получая дополнительное инфраструктурное превосходство и возможность проактивного реагирования на «интересные или опасные сигналы».

В ЕС цели реализации государственного экономического суверенитета более сложно идентифицировать ввиду пирамидальной бизнес-модели механизма формирования и управления союзным экономическим суверенитетом – Совет экономики и финансов ЕС разрабатывает типовую стратегию обеспечения экономического суверенитета ЕС, а каждая из стран уже в индивидуальном порядке формирует собственную систему координат целей и приоритетов обеспечения экономического суверенитета собственного государства. В обобщенном же виде можно отметить, что целевые установки лежат в плоскости выравнивания экономического развития отдельных стран – членов ЕС, оказания им инфраструктурной и финансовой помощи в проведении экономических реформ и повышения уровня цифровой зрелости в целом. Для ЕС, как и Китая, характерен достаточно острый разрыв цифровизации экономик: так, у цифрового лидера ЕС по критерию Всемирного рейтинга цифровой конкурентоспособности – Швеции – показатель составляет 96,1 баллов из 100, а у аутсайдера – Румынии – только 25,0 баллов [45, 46] (Gokhberg, Ditkovskiy, Evnevich et al., 2020).

В Китае формально цели являются гибридом стратегий России и ЕС, но при более глубоком анализе ключевых нормативно-правовых актов, регулирующих вопросы реализации государственного экономического суверенитета в цифровой экономике, можно заметить, что скрыто (а иногда и достаточно явно) руководство КНР рассматривает собственную экономику как мощный резонатор лучшего мирового опыта строительства цифровой экономики за два десятилетия XXI века: в качестве примера можно привести амбициозную государственную инфраструктурную программу «Сделано в Китае 2025» (Made in China 2025) [47] (Ileyn Chen, 2018) – практически планетарный агрегатор идей и технологий, которые оцениваются китайскими экспертами с позиции коммерческой ценности и незамедлительно приобретаются для массового производства в Китае; второй пример – программа «1000 талантов», направленная на поиск и привлечение наиболее талантливых и одаренных специалистов в высокотехнологичных отраслях для работы и жизни в Китае на особых условиях [48]; третьим инфраструктурным инструментом обеспечения экономического суверенитета в контексте трансформации конкурентных парадигм (их нематериализация) является Национальное агентство технологических решений (НАТР), одна из задач которого – промышленный шпионаж в сфере высоких технологий совместно с бизнес-агломерацией BAT (контролируют 164 стартап-проекта в Китае, и более 150 – в мире) [49, 50] (Dzhoshua Filipp, 2015; Prokopovich, 2018).

Таким образом, подводя итоги компаративного анализа зарубежного опыта механизмов формирования и финансирования государственного экономического суверенитета в цифровой экономике, мы видим, что выбор конкретных инструментов очень тесно связан с особенностями политического курса страны, уровнем экономического развития и перспективных целей, которые определяются политической элитой (РФ, КНР), мегакорпорациями (США) или требованиями обеспечения целостности и защищенности коллективных интересов (ЕС).

Основываясь на данных аналитических отчетов «Индикаторы развития цифровой экономики», проведем анализ ключевых количественных характеристик состояния государственного экономического суверенитета в цифровой экономике РФ (табл. 2).

Таблица 2

Ключевые количественные показатели состояния государственного экономического суверенитета в цифровой экономике РФ за 2015–2020 гг.

Источник: составлено авторами по данным [51–56] (Abdrakhmanova, Gokhberg, Kevesh et al., 2017; Abdrakhmanova, Vishnevskiy, Gokhberg et al., 2018; Abdrakhmanova, Vishnevskiy, Gokhberg et al., 2019; Abdrakhmanova, Vishnevskiy, Gokhberg et al., 2020).

Анализ данных таблицы 2 показывает, что в России развитие государственного экономического суверенитета в цифровой экономике идет по ряду направлений: 1) расходы на формирование адекватной, соответствующей требованиям цифровой инфраструктуры – по оценке экспертов, данный показатель за 2020 г. составил 4,5% к ВВП; 2) развитие национального рынка информационных технологий и сервисов – по данным соответствующих аналитических отчетов, данный показатель составил за 2020 г. 8,0; 3) индекс цифровизации процессов государственного управления – в 2020 г. он составил 0,81; 4) развитие розничного рынка e-commerce – в данном направлении Россия показала лучший результат – 80,2%. Видно, что развитие цифровой экономики в России имеет неравномерный характер: значительно выделяется цифровизация бизнесов сегмента B2C, при этом следует понимать, что значительный вклад сюда вносят банки, НКФО и телеком-провайдеры, которые стремятся к строительству цифровых экосистем, где с помощью системы smart-контрактов взаимодействуют представители самых разных бизнесов как реального, так и финансового сектора.

Далее проведем анализ динамики вовлеченности различных отраслей национальной экономики РФ в процессы цифровизации, что позволит нам выявить отрасли-драйверы цифровых реформ и отрасли-аутсайдеры, а затем рассмотреть инструменты вклада в формирование государственного экономического суверенитета двух наиболее прогрессивных отраслей – локомотивов реформ (рис. 1).

Рисунок 1. Динамика вовлеченности различных отраслей национальной экономики РФ в процессы цифровизации обеспечения экономического суверенитета государства, в % к итогу

Источник: составлено авторами по данным [57–59] (Gokhberg, Ditkovskiy, Evnevich et al., 2020; Gokhberg, Ditkovskiy et al., 2019; Gorodnikova, Gokhberg, Ditkovskiy et al., 2018).

Как следует из рисунка, ключевым драйвером цифровых реформ на протяжении 2016–2020 гг. бессменно выступали отрасль телекоммуникаций и IT и банковская сфера – совокупно на эти две отрасли пришлось в среднем 53,7%. Причем следует заметить, что вплоть до 2019 г. банковская сфера вообще была абсолютным лидером цифровых реформ, что объясняется несколькими причинами. Основополагающей из них является то, что деятельность банков и НКФО жестко регулируется и регламентируется внутренними и международными стандартами организации деятельности и безопасности информации, что накладывает на них прямое обязательство соответствовать требованиям во избежание отзыва лицензии, исключения из международных ассоциаций и партнерств, а также существует объективная необходимость развивать собственные сервисные решения, услуги и продукты, которые бы соответствовали лучшим мировым практикам работы с клиентами.

Вместе с тем важно заметить, что далеко не все банки и НКФО России так прогрессивно настроены к цифровизации собственных бизнесов: по данным KPMG, 86% из числа банков, входящих в топ-20, имеют собственные программы развития цифровых технологий, об остальных же финансовых структурах информации нет вообще, или по причине ее отсутствия, или по причине закрытости таких сведений для публикаций. При этом даже в топ-20 есть четыре позиции мегабизнесов, которые объективно задают тренд развитию всему банковскому сектору – ПАО «Сбербанк», ПАО «Банк ВТБ», ПАО «Газпромбанк» и недавно (с начала 2019 г.) присоединился ПАО «Россельхозбанк» – участник ведомственной программы «Цифровое сельское хозяйство».

Проведя обзор стратегий цифровых реформ в банковском секторе в целом и анализ корпоративных публикаций банков из числа топ-20, была построена структура вклада экономических и инфраструктурных инструментов финансового сектора в процессы обеспечения государственного экономического суверенитета в цифровой экономике (рис. 2).

Рисунок 2. Структура вклада экономических и инфраструктурных инструментов финансового сектора в процессы обеспечения государственного экономического суверенитета в цифровой экономике

Источник: составлено авторами по данным Годовых корпоративных отчетов ПАО «Сбербанк», ПАО «Банк ВТБ», ПАО «Газпромбанк, ПАО «Россельхозбанк».

Как следует из приведенного рисунка 2, основное место среди инструментов финансового сектора в обеспечении государственного экономического суверенитета в цифровой экономике занимает покупка прав на готовые программные продукты – 42,3%, на втором месте – создание и развитие собственных лабораторий и FinTech-хабов – 22,6%, при этом следует отметить, что такие сложные инструменты, как межфирменная кооперация с IT-компаниями, финансирование стартап-команд с последующим выкупом прав собственности на бизнес, остаются в меньшинстве – 7,2 и 10,7% соответственно (в РФ только у ПАО «Сбербанк», по данным за 2020 г., действует 10 инновационных лабораторий по тематическим направлениям (робототехника, искусственный интеллект, IoT) [60].

Далее рассмотрим инструментальный состав обеспечения государственного экономического суверенитета в цифровой экономике в сфере телекоммуникаций и IT (рис. 3).

Рисунок 3. Структура вклада экономических и инфраструктурных инструментов сектора IT и телекоммуникаций в процессы обеспечения государственного экономического суверенитета в цифровой экономике

Источник: составлено авторами по данным [61–67].

Как следует из приведенной на рисунке информации, IT-компании делают акцент на развитии производства собственного программного обеспечения – в среднем на данный инфраструктурный инструмент приходится в анализируемом периоде 23,8%, а также финансирование стартап-команд через венчурные фонды – на данный инструмент в среднем приходится 26,5%. Следует заметить, что IT-компании более склонны к автономии: так, значительное внимание уделяется повышению квалификации персонала через собственные механизмы развития профессиональных компетенций и межфирменного трансферта (мобильности кадров) – 18,5%, при этом интерес к межфирменной кооперации с объектами инновационной инфраструктуры и учреждениями образования достаточно низок – 10,2%.

Проведенный в процессе исследования анализ эмпирических данных позволяет определить границы проявления экономического суверенитета в социально-экономической системе государства и направления его укрепления. Ниже представлена характеристика основных направлений укрепления экономического суверенитета государства в цифровой экономике (табл. 3).

Таблица 3

Характеристика основных направлений укрепления экономического суверенитета государства в цифровой экономике

Источник: составлено авторами по данным [68–70].

Следует понимать, что реализация указанных мероприятий невозможна без системного и взвешенного управленческого подхода, так как во-первых, их практическое воплощение требует существенных финансовых и административных стимулов как со стороны органов государственного управления, так и менеджмента высокотехнологичного бизнеса; во-вторых, для получения значимого эффекта для национальной экономики в процессе обеспечения и укрепления экономического суверенитета государства в цифровой экономике необходима постоянная работа с контентом и его потребителями – гражданами страны. Поэтому только при гибком и творческом подходе к выбору экономических и инфраструктурных инструментов политические лидеры России могут рассчитывать на действительно эффективное обеспечение государственного экономического суверенитета в цифровой экономике с учетом лучших мировых практик.

Заключение

По итогам научного исследования отметим, что экономические и инфраструктурные инструменты обеспечения государственного экономического суверенитета в цифровой экономике в России и должны быть не просто включением в государственную линейную программу, но гибким и проактивным конструктом, который учитывает интересы как политических акторов страны, так и представителей бизнесов-драйверов цифровых реформ, а также института инновационной инфраструктуры. В настоящее время в научной среде отсутствует единое понимание государственного экономического суверенитета в цифровой экономике. Так, в зарубежной практике экономический суверенитет в цифровой экономике представлен как идеальная бизнес-модель с отсутствием информационной асимметричности, что позволяет публичным и частным акторам реализовывать интересы максимально полно и без негативного влияния факторов политического веса государственной вертикали власти, милитаристского влияния, в российской практике, в отличие от мировых трендов, развитие государственного экономического суверенитета в цифровой экономике носит явно выраженный административный характер его формирования.

В настоящее время государству целесообразно сконцентрировать свои усилия и ресурсы на следующих приоритетных направлениях укрепления и развития экономического суверенитета в цифровой экономике: 1) обеспечить безопасность функционирования национального рынка, его защиту от возможных интервенций со стороны внешних сил (в цифровой экономике – это, прежде всего, кибератаки); 2) дальнейшее формирование и развитие национальных инновационных кластеров и зон в реальном секторе экономики, а также всемерное поощрение инновационного малого и среднего предпринимательства для выведения национальной экономики на новый уровень развития; 3) систематическое и комплексное развитие навыков безопасного поведения населения при работе с цифровыми технологиями, а также создание доступной сети программ и курсов приобретения цифровых компетенций.