Причины гибридной войны Запада против России и ее ведущие инструменты

Введение

Бытовавшее в недавнем прошлом представление о бесконфликтности существования России в постсоветском мировом пространстве после становления в ней рыночных отношений оказалось иллюзией. Рассматривая нашу страну в качестве центра сопротивления сформировавшемуся однополярному миру, имея своеобразное представление о наилучшем мировом порядке, США и около 30 их союзников (страны ЕС, Канада, Япония, Австралия, Швейцария, Норвегия, Новая Зеландия, Исландия, Молдова, Украина, Албания, Черногория) после трагических событий на Украине и воссоединения Крыма и Севастополя с РФ ввели против нашей страны жесткие ограничительные меры. Последующее усиление их коллективного давления, нарушающего все нормы ВТО, в которое оказались втянутыми и большинство постсоциалистических стран – бывших членов СЭВ, было связано с операцией России в Сирии по поддержке «незаконного правительства» (в западной трактовке) и «незаконных военных формирований», а затем и со сфабрикованным английскими властями «делом Скрипалей». В связи с этим чрезвычайно актуальным, теоретически и практически значимым становится исследование глубинных причин столь жесткого противостояния, используемых при этом инструментов. Без подробного анализа властным структурам нашей страны крайне сложно противостоять многообразным видам агрессии. На решение этих научных задач нацелена настоящая статья.

Глубинной причиной разнообразных ограничительных мер является нарастающее геоэкономическое отставание США от КНР и, как результат, предстоящее завершение 30-летнего, начиная с распада СССР, периода господства единственной сверхдержавы. На наших глазах в рамках векового цикла разворачивается очередной передел мировой экономической власти. На ведущие позиции решительно выходят представители азиатской модели социально-экономического устройства общества во главе с Китаем. Разумный синтез преимуществ плановой системы с достоинствами рыночной экономики, стратегического планирования и государственного кредита с частной собственностью и контролируемым привлечением иностранного капитала позволил создателям этой модели обеспечить подлинное «экономическое чудо». В отличие от американской системы производства денег, подавляющая доля которых вкладывается в разнообразные рано или поздно лопающиеся финансовые «пузыри», и доминирования финансового сектора экономики, в китайской модели безусловный акцент делается на производство товаров, причем все более наукоемких и высокотехнологичных, а потому ведущее место в экономико-политической структуре общества занимает реальный сектор. Государство здесь вместо пассивного лоббирования краткосрочных интересов финансового олигархата активно занимается долгосрочным стратегическим планированием, формированием и своевременным варьированием приоритетов структурной политики. Побуждая бизнес становиться социально ответственным, оно и само показывает ему пример ответственного подхода к реализации собственных функций. Мировое лидерство Китая в промышленности, сельском хозяйстве, строительстве, электроэнергетике, формирование здесь нового ядра хозяйственной мощи ставят под сомнение дальнейшее доминирование США не только в экономической, но и в военно-политической сферах.

В 2014 г. КНР по объему ВВП, рассчитанному по паритету покупательной способности, перегнала Соединенные Штаты и быстро уходит в отрыв. Примерно в 2027 г. Китай, скорее всего, обгонит США и по объему ВВП в расчете по текущему валютному курсу. Это обстоятельство, названное В. Клиновым «великой перестройкой мировой экономики» [7, с. 144] (Klinov, 2015), кардинально изменяет всемирную конфигурацию. Стремление американцев остановить развитие Востока (путем лишения его американских технологий, нанесения удара по китайской «Huawei» и т.п.) и тем самым продлить свою мировую гегемонию будет предопределять развертывание событий всех ближайших лет, включая их попытки любой ценой не допустить вполне вероятного мощного военно-экономического союза КНР и России. Желание жестко противодействовать возвращению России прежнего статуса великой державы побуждает стремящиеся остаться еще на десятилетия на мировом олимпе власти США развертывать против нее экономическую войну на полное уничтожение вплоть до развязывания очередной «горячей» войны в Европе (традиционно обеспечивающей экономике Соединенных Штатов мощный стабилизирующий эффект) – между нашей страной и большинством остальных европейских государств, в едином порыве вставших на защиту Украины от мнимой российской угрозы. Глобальная рецессия 2008–2009 гг. до сих пор свежа в памяти американских политиков, все еще ощущающих себя победителями в многолетнем противоборстве с Советским Союзом, и она далеко не преодолена. Поэтому система враждебных действий против России (а также Ирана, КНР и даже Турции) преследует, прежде всего, экономические цели, выступая действенным средством перераспределения мировых рынков, например, рынка сжиженного природного газа и нефти, в пользу все более стагнирующего многолетнего мирового гегемона.

Военные действия против традиционно непослушной России ведутся без всякого формального объявления войны, что было типично для прошлого. Причем осуществляются они не традиционным путем разрушения материальных объектов и гибели миллионов солдат на поле брани. Как результат качественных перемен в самом содержании и характере военных действий, развернулась так называемая «гибридная (смешанная) война» – от слова «гибрид» как некий продукт, произведенный в результате скрещивания совокупности его различных видов. Названная так в начале ХХI в. в англоязычной военной литературе, она размывает границы между типами войн, ранее имевших место в истории человечества, и заменяет прямое вторжение регулярной армии, бесперспективное для нападающей стороны из-за очевидного военного могущества России и памятных разгромов войск Наполеона и Гитлера (и последних успехов российских войск в Сирии), суровых климатических условий нашей страны, ее огромной территории, особенностей национального самосознания, преимущественно косвенными враждебными воздействиями, осуществляемыми в чрезвычайно широком диапазоне [11, с. 9] (Markov, 2015). Сам термин «гибридность», по мнению В. Конышева и Р. Парфенова, «означает некие инновационные сочетания приемов противоборства» [9, с. 58] (Konyshev, Parfenov, 2019). И если гибридные методы ведения военных действий во всей обозримой перспективе вполне могут применяться без использования их традиционных форм, то последние уже принципиально не могут быть запущены без задействования многообразных гибридных приемов.

Гибридная война, по мнению С.Ю. Глазьева и В.В. Архиповой, «ведется США за контроль над экономической периферией с целью усиления своих конкурентных преимуществ в условиях перемещения мировой экономической активности в Юго-Восточную Азию» [3, с. 4] (Glazev, Arkhipova, 2018). Конечно, гонка вооружений продолжается и здесь, и вовсе не исключено использование государствами, создающими гибридные угрозы, форм как невооруженной, так и вооруженной борьбы. Выступая в 2015 г. в Брукингском институте, тогдашний директор ФРС США Б. Бернанке заявил, что очередная победоносная война или хотя бы энергичная подготовка к ней стали бы лучшими антикризисными мерами для американской экономики. И это неудивительно, коль скоро при перемещении значительной части своего промышленного производства в страны Азии предприятия военно-космического комплекса американцы осознанно сохранили на своей территории. Поэтому резкое расширение начавшегося было сокращаться с 2010 г. собственного военного заказа в преддверии новой войны (военные действия в Югославии, Ираке, Ливии или Сирии), а также жесткое требование к европейским странам НАТО тратить гораздо больше средств на укрепление совместных Вооруженных сил – все это закономерно поддерживает совокупный спрос и технологический прогресс в США, особенно в случае искусственной демонизации России, рассматриваемой вновь в качестве одного из ведущих (наряду с Китаем) стратегического противника. Однако, не отвергая самой возможности использования и военных методов борьбы, американские власти все же главный акцент вполне определенно делают на задействование ее невоенных приемов.

Развивая стратегию «петли анаконды», разработанной еще в далеком 1890 г. адмиралом Альфредом Мэхэном и реализованной не столько в поддержке Деникина и других вождей Белого движения, стремлении оторвать Россию от выходов к теплым морям, сколько в более позднем разрушении СЭВ, Варшавского договора и Советского Союза, американские власти интенсивно окружают нашу страну кольцом недружественно настроенных режимов. Вдоль границ России они активно формируют некий пояс нестабильных территорий, последовательно укрепляя свои позиции в марионеточных государствах, с ней соседствующих. Ведущим плацдармом для дальнейшего ущемления интересов России стала Украина, явно несвободные президент и правительство которой, совершившие государственный переворот, беспрекословно выполняют указания Вашингтона даже в ущерб экономике собственной, фактически оккупированной страны. Кроме того, боевики «Исламского государства» и афганские талибы интенсивно натравливаются на постсоветские страны Центральной Азии и российский Северный Кавказ. Затягивая локальные конфликты в ДНР и ЛНР, окружая Россию кольцом военных баз НАТО и системами ПРО, формируя в среднеазиатских государствах свои транспортно-логистические центры, а в прибалтийских государствах – танковые бригады, направляя натовские корабли в Балтийское и Черное моря, поощряя нестабильность на Корейском полуострове, выходя из ДРСМД, пытаясь экономическими методами «расшатать» Белоруссию, власти США стремятся всемерно рассредоточить российские вооруженные силы по нашей необъятной территории и тем самым заметно ослабить их способность противодействовать многочисленным угрозам.

Как видим, при реализации гибридной стратегии длительного изнурения противника враждебные действия с задействованием иностранных военных консультантов и поставками оружия ведутся обычно на территории государств, не выступающих прямыми участниками противоборства, но так или иначе входящих в орбиту российских интересов. Причем все многочисленные виды косвенного военного противостояния, ведущиеся на плановой основе и четко ориентированные на подрыв безопасности атакуемой национальной экономики, строго координируются нападающей стороной, которая, впрочем, принципиально не желает признавать свою реальную вовлеченность в конфликт. Гибридная война, в которой Россия сегодня играет роль миротворца, по мнению И.А. Николайчука, – это «использование подходов теории хаоса и управляемого хаоса в международной политике и деятельность по смене политических режимов в различных странах» [14, с. 88] (Nikolaychuk, 2016). В случае победы коллективного Запада в этой войне планируется во избежание «ядерной междоусобицы» взять российское ядерное оружие под международный (точнее, американский) контроль с «выборами» игрушечного президента и назначением ярко выраженного либерального правительства. Подрыв государственного суверенитета нашей страны призван превратить ее всего лишь в некую «ресурсную территорию», широкий доступ компаний развитых стран на которую в таком случае не составит особого труда.

Круг инструментов, используемых странами-агрессорами при ведении гибридной войны как войны управляемого хаоса, в которой нет четкого разделения на фронт и тыл, фактически неограничен. Но все же ведущими геополитическими среди таких орудий являются: локальные «традиционные» войны в тех регионах мира, которые богаты природными ресурсами, внедрение агентов влияния иностранных государств в коррумпированные высшие государственные структуры и неправительственные организации, подкуп руководящих элит атакуемых государств с превращением их в предателей, всемерная поддержка националистических организаций и разжигание межнациональной розни, борьба за влияние в третьих странах, кибератаки, диверсии, теракты на объектах инфраструктуры, заказные убийства политических лидеров со списанием их на высших руководителей страны, организация протестных массовых беспорядков вплоть до развязывания гражданской войны, вербовка сепаратистов, оппозиционеров и повстанцев, действующих на российской территории, вытеснение коренного населения с предприятий из-за неконтролируемой миграции, организация наркотрафика, распространение эпидемий, подобных коронавирусу, – вплоть до фабрикования русофобскими борцами за чистоту спорта допинговых скандалов в отношении российских спортсменов с лишением их законно заработанных олимпийских наград в целях дискредитации страны. Все шире практикуются системный террор (в том числе набирающий силу террор телефонный – в виде ложных сообщений о заложенных бомбах), используемый в современном мире в противостоянии не столько между Западом и Востоком, сколько между Севером и Югом, а также хакерские атаки против ведущих экономических и политических институтов. Телефонная связь используется и для неспешных разговоров с представителями политической и военной власти о вероятной судьбе банковских счетов и недвижимости за рубежом в случае отказа от сотрудничества.

В экономике и социальной сфере применяются организация техногенных катастроф, сознательный обвал курса национальной валюты для провоцирования обнищания населения и скачка инфляции, конфискация имущества, принадлежащего иностранному государству и его гражданам, дезорганизация платежной системы, втягивание страны в крайне затратные, истощающие казну военные конфликты за рубежом, финансирование политико-экологических движений (экологических террористов), блокирующих под флагом борьбы за чистую среду обитания реализацию инновационных проектов, содействие обретению нерезидентами контроля над приватизированными объектами энергетической и иной инфраструктуры, дезорганизация работы транспорта, образовательных и медицинских учреждений, настойчивые попытки подкупа парламентариев и членов экономического блока правительства, использование мощного влияния олигархов (имеющих значительную часть интересов за пределами России, хранящих там свои капиталы и потому подверженных влиянию заокеанских властей – как это случилось в Украине, чьи олигархи быстро предали законно избранного президента В. Януковича), ультралиберальной интеллигенции и транснациональных преступных сообществ на средства массовой информации и хозяйственную ситуацию в стране.

В западных средствах массовой информации открыто содержатся сегодня призывы к своим властям оказывать всемерное экономическое воздействие на российских миллиардеров, чтобы они посредством использования общеизвестных финансовых механизмов дестабилизации общественного порядка и провоцирования несоразмерной силовой реакции властей на проявления массового социального протеста помогли убрать В. Путина подобно тому, как в 1996 г. они, напротив, не допустили смены режима Б. Ельцина на лидера КПРФ Г. Зюганова в кресле президента. Расчет делается на то, чтобы, внемля разного рода политическим провокаторам, «мы, как на Украине, разорвали свою страну в клочья на заботливо срежиссированном Западом Майдане, отдав ее в руки Запада и его либеральных ставленников» [5, с. 13] (Delyagin, 2018).

После разрыва в начале 2020 г. сделки ОПЕК+ крайне разрушительным для экономики нашей страны становится используемый властями Саудовской Аравии демпинг на рынке углеводородов и другого сырья, преобладающего в структуре экспорта, в интересах подрыва финансовой безопасности государства. Поэтому вряд ли можно согласиться с позицией К.М. Дэвиса, что если бы не резкое падение мировых цен на нефть, приведшее к оттоку капитала, ослаблению обменного курса рубля, сокращению прямых иностранных инвестиций, падению ВВП, истощению стабилизационных фондов, то антироссийские санкции не были бы столь ощутимыми [6, с. 207] (Devis, 2016). Думается, что и санкции, и нефтяные цены – это звенья одной цепи, взаимодополняющие инструменты гибридной войны против России.

Санкции, представляющие собой «торговые, финансовые действия запретительного характера, которые реализуются одними участниками мировой политики и торговли, чтобы принудить других участников изменить экономический и политический курс» [13, с. 79] (Mikheeva, Loginova, 2016), действительно, становятся все более важным инструментом гибридных конфликтов. Эти ограничительные действия имеют давнюю историю. Еще в античные времена в виде торгового эмбарго они применялись, например, Грецией в отношении стран, укрывавших беглых афинских рабов. Санкционные меры, последовательно интенсифицируемые с 1960-х гг., все чаще применяются к государствам, нарушающим международные соглашения, мировые правила обеспечения безопасности, в целях невоенного принуждения их к выполнению своих обязательств. Причем если совсем недавно санкции являлись чрезвычайным, но оправданным и легитимным с точки зрения международного права и устава ООН орудием воздействия, то в последние годы они «превращаются в регулярные меры экономической агрессии, применяемые в гегемонистских интересах отдельных держав, в блоковых интересах военно-политических альянсов» [4, с. 13] (Gorodetskiy, Ziyadullaev, 2019). Выступая ведущим способом ведения гибридной войны в экономическом пространстве, они используются, отмечает Н.А. Комлева, как против отдельных звеньев экономики страны – объекта агрессии (в форме закрытия для нее международных рынков, блокирования доступа к определенным технологиям), так и против всех отраслей (в виде экономической блокады); применяются они, наконец, и против ключевых персоналий, определяющих содержание и ход протекающих экономических процессов [8, с. 131].

В результате успешной гибридной агрессии как результата использования так называемых «операций полного спектра», в которых задействованы не только государственные и надгосударственные, но и негосударственные институты, например, глобальные корпорации, частные военные компании, другие неправительственные организации, вместо разрушенной летальным оружием страны агрессор получает национальные ресурсы экономически ослабленной страны, особенно разрываемой чрезмерным подоходным и поимущественным расслоением населения на части, под свое внешнее управление – со стороны правительства, Конгресса и ФРС США. Еще древние хорошо знали, что отравление колодцев и подкуп части обороняющихся с тем, чтобы они открыли ворота крепости – куда более эффективный способ достижения победы, чем длительная ее осада. Сегодня нападающей стороной, не сдерживаемой никакими факторами правового или морального порядка, ставится, по сути, та же цель – подрыв суверенитета страны путем ввода так называемых «миротворческих сил» на ее территорию, переход к управлению ею марионеточным правительством, принимающим ключевые решения (сокращение государственных расходов, включающее реформирование здравоохранения с увольнением врачей и закрытием районных поликлиник, необоснованное завышение внутренних цен и тарифов, удорожание кредита для населения и предприятий и т.п.) в свою пользу.

Гибридная война имеет генетическое единство с холодной войной, в которую Советский Союз и другие страны Варшавского договора были вовлечены в 1946 г. после известной фултонской речи У. Черчилля, призвавшего англосаксов объединиться в борьбе с коммунистическими режимами. Именно для того, чтобы «защитить Европу от советского влияния», 4 апреля 1949 г. был создан военный блок НАТО. И если «горячая» война гитлеровской Германии против нашей страны успехом не увенчалась, то война холодная, об окончании которой официально заявили на Мальте в декабре 1989 г. М.С. Горбачев и Дж. Буш-старший, принесла весомый результат. Победителями в ней были признаны США и их союзники, а проигравшими – расчлененный вскоре после этого СССР и распавшаяся мировая социалистическая система. Именно после этого события победившей стороной нам был навязан неолиберальный Вашингтонский консенсус, в рамках которого Россия функционирует уже свыше четверти века и при котором «властные структуры, привыкшие списывать с Запада или следовать рекомендациям их советников» [10, с. 18] (Livshits, 2017), стали неуклонно разрушать мощный производственный потенциал страны и высокоэффективную социальную сферу.

После убедительной виктории стран-членов НАТО (в трактовке их политических лидеров) в полувековом ожесточенном противостоянии с нашей страной и ухода ее под аплодисменты Запада в глубины трансформационного спада наступил краткий период ослабления экономической войны. Однако именно тогда, отмечает Л.А. Меньшикова, «США решили присвоить себе роль глобального жандарма и распространить свою гегемонию по миру. В результате посеяли хаос, а политическая напряженность возросла до небывалого с конца Второй мировой войны уровня» [12, с. 107] (Menshikova, 2018). Уже в апреле 1992 г. была опубликована доктрина Пола Вулфовица, являвшегося заместителем министра обороны, в которой в качестве основной цели выдвигалось предотвращение появления нового соперника, способного представить угрозу, схожую с советской. За ним последовала формула З. Бжезинского образца 1999 г.: «новый мировой порядок создается при гегемонии США против России, за счет России и на обломках России». Отчетливое стремление современной России (вновь воспринимаемой нашими противниками как «империя зла») к независимой внешней политике в очередной раз кардинально меняет геополитический расклад. И на наших глазах прежняя иллюзия бесконфликтного проживания в благостном мире с Западом оказалась развенчанной, а обновленная стратегия его глобального доминирования в качестве самопровозглашенного победителя в холодной войне, который стремится добить страну, так или иначе проигравшую историческое сражение, начала свою интенсивную реализацию.

Существенным отличием холодной и гибридной войн (наряду с качественным технологическим скачком в сфере вооружений, а также благоприятным для России перемещением производства многих видов высокотехнологичной продукции в развивающиеся страны, не участвующие в санкционной войне) является опора современных военных действий на информационные технологии, глобальные сетевые устройства. По понятным причинам их еще не было во второй половине ХХ в., когда советские граждане получали информацию не из сети Интернет, а из подверженных жесткой цензуре газет, радио и телевидения. Сегодня же, получив неограниченные информационные возможности (в 2015 г. доля российских семей, имеющих доступ к Интернету, составила 75%, тогда как в 2013 г. их было 69%), противник на базе монополизации международных информационных ресурсов в ходе войны на киберпространстве стремится оказать разрушительное воздействие на общественное сознание россиян, а также на решения официальных лиц, способных принимать далекие от оптимума судьбоносные решения. Интенсивно заражая их либеральной идеологией, упрощенными и, следовательно, искаженными представлениями о безусловной пользе глобализации, преимуществах всемерного открытия экономики внешнему миру, бездефицитного бюджета в обстановке кризиса, решительной борьбы с инфляцией спроса посредством сжатия денежной массы, скорейшего погашения внешнего государственного долга в условиях неполной занятости ресурсов, масштабного экспорта сырья и т.п. (т. е. делая акцент не на прямое завоевание территории, а, скорее, на завоевание душ миллионов россиян), спецслужбы развитых стран через дезинформацию и манипулирование общественным сознанием существенно облегчают для себя достижение заветной цели завоевания мирового господства. Иначе говоря, гибридная война, по образному представлению В. Конышева и Р. Парфенова, ведется сегодня не на линии фронта, а на всей территории страны, не в двумерном, как встарь, и даже не в трехмерном, с использованием военной авиации, а в некоем четырехмерном пространстве, включающем воздействие на психику воюющих народов [9, с. 58] (Konyshev, Parfenov, 2019). Понятно, что диверсионный характер средств массовой информации проявляется далеко не только в нашей стране. Не секрет, что английский Brexit в немалой степени стал результатом массового недовольства британцев фактом использования их налогов брюссельскими бюрократами, который интенсивно доказывали СМИ.

И надо признать, что орудия подобной информационной войны (включая сознательную фальсификацию экономической истории страны, замалчивание экономических достижений советского периода, их извращение фильмами, подобными «Смерти Сталина») в силу охвата ими максимально широких масс населения оказывают зачастую гораздо более разрушительное воздействие на глубинные устои социального организма, чем ракеты, подводные лодки или военные самолеты. И дело не только в том, что агрессор (в том числе информационный), нападающий первым, всегда обладает немалой инициативой и плодотворно использует тот факт, что приводимые им факты имеют куда меньшее значение, чем их интерпретация. В условиях затянувшегося кризиса системы образования, сознательно реформируемой под более слабые западные стандарты (в результате чего все выпускники школ хорошо знают предателя генерала Власова, но понятия не имеют о подвиге генерала Карбышева), в стране остается все меньше граждан, способных «переварить» чудовищный по объему поток информации и успешно отделить истину от откровенной дезинформации. Например, воспринимая всерьез угрозу масштабной коррупции в стране, многие россияне вполне могут пополнить ряды прозападной либеральной оппозиции и сторонников политического экстремизма, не задумываясь, что результатами их борьбы вполне могут воспользоваться власти государств – стратегических противников Российской Федерации. И тогда финансовые ресурсы, не попавшие в руки отечественных коррупционеров, в еще большем объеме могут оказаться не у российского народа, а в распоряжении недружественно настроенных нерезидентов.

Конечно, коррумпированное чиновничество, сросшееся с представителями олигархического бизнеса и оборотнями в погонах, представляет чрезвычайно значимую угрозу национальной безопасности России. И обуздание подобных сил во всем многообразии их разрушительных устремлений является непременным условием преодоления нынешней автономной рецессии и выхода экономики нашей страны на траекторию долгосрочного устойчивого роста. Однако разбираться с этим и многими другими дефектами отечественной экономико-политической системы следует рассудительно, спокойно. Если форсировать этот процесс и, поддаваясь излишним эмоциям, революционными средствами решительно рушить саму конструкцию российской власти (что наблюдалось при неудачной попытке государственного переворота 6 мая 2012 г. на Болотной площади), то на ее обломках вполне способны оказаться четко ориентированные на западные интересы, на форсированную распродажу богатств России иностранному капиталу политические силы. Во всяком случае, именно это наблюдалось в 2014 г. на киевском майдане.

Главным инструментом достижения политических целей гибридной войны, мощным ускорителем ее операций является подготовка и осуществление так называемых цветных революций, преследующих цель преимущественно ненасильственной смены правящего режима в той или иной стране, нелояльно относящегося к государству-противнику. Если в доиндустриальном обществе крестьянские восстания по определению являлись кровавыми, а в постиндустриальном обществе политические проблемы разрешаются довольно мирно, демократическими инструментами, то в индустриальном обществе «цветные» революции («бархатная» революция 1989 г. в Чехословакии, «оранжевые революции» 2004 г. и 2014 г. на Украине и др.) ведутся посредством задействования преимущественно ненасильственной политической борьбы. Но нередко это массовые уличные акции протеста под руководством радикально настроенных политиков и с широким привлечением молодежи, а также «пятой колонны», щедро материально поддерживаемых из-за рубежа, против ограничения гражданских свобод, коррупции, нищеты, ярко выраженного имущественного неравенства, высоких цен, ухудшения качества образования, пенсионного обеспечения и т.п., которые способны завершиться государственным переворотом, захватом правительственных учреждений, банков, торговых сетей и т.п. Не секрет, что за большинством цветных революций, как удачных (например, в Грузии в 2003 г., Киргизии в 2005 г.), так и неудачных (в Армении в 2008 г., Белоруссии в 2010 г.), стоят Соединенные Штаты, бесцеремонно использующие лидирующее положение в сформировавшемся однополярном мире для реализации своих целей и наращивания сверхдоходов крупнейших транснациональных корпораций.

Для достижения своих грандиозных геоэкономических задач Запад беззастенчиво использует такую технологию уничтожения общества, внедрения в него прежде немыслимых идей, как «окно Овертона». Известно, что еще в середине 1990-х гг. американец Джозеф Овертон разработал 6-ступенчатую шкалу для классификации идей по степени их допустимости – от «немыслимо» через «радикально», «приемлемо», «разумно», «популярно» до «действующей нормы». И главной задачей стороны, инициировавшей гибридную войну, становится в этом случае перевод неких изначально невозможных, казалось бы, общественных представлений в категорию вполне приемлемых на государственном уровне и, наконец, нормальных, входящих в арсенал действующей политики. В результате происходит замещение традиционных ценностей страны – объекта агрессии сомнительными ценностями другого общества – ярко выраженным индивидуализмом, антипатриотизмом, недопустимостью помогать слабым и т.п.

В экономической сфере примером подобных антипатриотичных взглядов может считаться безусловная целесообразность вступления России в ВТО, допустимость питаться в основном зарубежным продовольствием или взращенным с применением импортных семян, разъезжать на иностранных автомобилях, летать сугубо на «Боингах» и «Аэробусах», хранить сбережения исключительно в иностранной валюте, активно закрывать машиностроительные заводы и строить на их месте торгово-развлекательные комплексы и т.п. К ним примыкают настойчиво навязываемые представления о пользе изъятия детей из семей под надуманным во многих случаях предлогом опасности их здоровью, целесообразности массовой межстрановой миграции населения, допустимости однополых браков с усыновлением детей и т.п. И стоит только обществу в рамках своего избыточного стремления к толерантности стереть границы между добром и злом, утратить веру, как угрозе его поражения в современной смешанной войне становится нереально противостоять. Во всяком случае, достаточно извратить хозяйственную историю России, убедить ее граждан в низком уровне и качестве их нынешней жизни (при идеализации западного образа жизни), увлечь молодежь идеей обретения материального благополучия как некой самоцелью при игнорировании духовного развития, и тенденция к примитивизации общества, его социальному вырождению непременно возобладает.

Заключение

Между развертыванием странами Запада гибридной войны и состоянием российской экономики имеется не только прямая, но и обратная связь. Гибридной агрессии попросту не случилось бы, если бы российская экономика не оказалась в кризисном состоянии по совокупности внутренних причин, став наиболее слабым звеном нашего социального организма. Именно потому, что за последнюю четверть века экономическая система России так и не смогла обеспечить высоких темпов устойчивого роста ВВП в его новом качестве и доля нашей страны в мировом ВВП заметно сократилась, страны G-7 получили, наконец, реальный шанс на подавление своего стратегического конкурента посредством вводимых на долгие десятилетия и неуклонно расширяющихся инструментов гибридной войны в комбинации с регулярным сознательным удешевлением энергоносителей. Долговременный курс на уменьшение доли обрабатывающей промышленности в структуре российского национального продукта с адекватным увеличением вклада добывающих отраслей, а также сферы услуг в настоящее время отчетливо показывает свою стратегическую ошибочность и бесперспективность. Ожидаемый дальнейший рост сервисного сектора, как отмечает А. Акимов, «будет увеличивать ВВП, но никак не скажется на технологической устойчивости России в условиях санкций» [1, с. 23] (Akimov, 2019). Уже три десятка лет наблюдается активное противодействие Запада потенциальной угрозе возрождения хозяйственного могущества России в качестве великой державы, неуклонного усиления ее влияния на социально-экономические и политические процессы, протекающие на евразийском пространстве. И даже если бы украинских событий не было, то, как отмечал Президент РФ В. Путин, западные страны придумали бы какой-нибудь другой повод для того, чтобы сдержать растущие возможности России, повлиять на нее, а еще лучше – использовать в своих интересах. Здесь налицо одностороннее движение: после присоединения Крыма (отныне экономически изолируемого в мире) к России гибридная война интенсифицируется, в случае его возвращения Украине никто ее инструменты отменять не станет, т. е. налицо их «десинхронизация с динамикой конфликта на Украине» [2, с. 23] (Afontsev, 2015). И это не удивительно, коль скоро, по баснописцу Крылову, «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать». Поэтому лишь укрепление национальной экономики, решительный переход от дискредитированной сегодня модели сырьевого роста к модели роста инновационного способны обезопасить Россию от действительно мощных инструментов гибридной войны.