Культурно-психологические особенности бизнес-стратегии национального меньшинства – хуацяо Юго-Восточной Азии в 2000–2010-x гг.

Введение

В начале XXI века, в условиях глобализации и регионализации, по всему миру наблюдаются устойчивые тенденции к психологическому давлению на бизнес национальных меньшинств [1] (Nechaev, 2014) через призму комплекса мер, в том числе при помощи позитивной дискриминации национальными элитами, титульным большинством национальных меньшинств [18] (Prozhogina, 2012). Одним из наиболее ярких примеров является позитивная дискриминация китайского меньшинства [2] (Zakharev, 2013) (китайцев-граждан стран Юго-Восточной Азии, китайцев – мигрантов из КНР, работающих в государствах блока АСЕАН, в «транскитайских компаниях») в некоторых странах Юго-Восточной Азии [2] (Zakharev, 2013). Причиной такого курса в ряде стран АСЕАН является ответ на действия хуацяо [2] (Zakharev, 2013). Китайцы с XII века активно начали осваивать финансовую нишу в странах региона [2] (Zakharev, 2013.

Закрепившись в государствах в банковском и посредническом секторах [11] (Zakharev, 2015), к XX веку хуацяо стали играть важную роль в жизни стран, вытесняя национальные элиты, национальную рабочую силу, диктуя ряд условий на национальных и региональном рынках [2] (Zakharev, 2013). Помимо экономической составляющей конфликт имеет и культурно-психологические характеристики. Разница в менталитетах титульного большинства и хуацяо в каждой стране ЮВА различна: в Таиланде хуацяо очень тесно интегрированы в экономику страны, тогда как в соседнем Вьетнаме влияние китайской общины существенно ограничено [2] (Zakharev, 2013). Наибольшие проблемы антикитайских настроений наблюдались в Индонезии. Китайские бизнесмены и банкиры подняли проценты по кредитам и снизили закупочные цены у кредитуемых компаний и частных лиц, активно вытесняя местную рабочую силу, заменяя ее волнами китайских мигрантов из КНР [2, 4, 9] (Zakharev, 2013; Zakharev, 2014). Это спровоцировало антикитайские выступления, в ходе которых погибло более пяти тысяч китайцев [9]. Выжившие и испуганные китайские деловые круги немедленно вывезли свои капиталы в Сингапур, обескровив экономику страны. На Филиппинах, как и в СРВ, более 40 % населения задействованы в рыболовной и рыбообрабатывающей промышленности, сосредоточенной в акватории Южно-Китайского моря (ЮКМ) [2, 4, 9] (Zakharev, 2013; Zakharev, 2014). С 1990-х гг. КНР имеет территориальные претензии ко всем странам, имеющим выход к данному морю, вытесняя их суда из спорной акватории (территориальный спор касается 6 млн кв. км) [2] (Zakharev, 2013). Это негативно сказывается на положении китайцев в данных странах [4] (Zakharev, 2014). Если на Филиппинах национальная элита очень часто имеет китайские корни и до 2010-х гг. вяло реагировала на происходящее со стороны КНР, то Вьетнам (СРВ) ввел периодические перестрелки в акватории Южно-Китайского моря, часто провоцируемые судами КНР, защищая свои интересы. Национальному меньшинству китайцев в Социалистической Республике Вьетнам приходилось наблюдать антикитайские демонстрации и предписывалось не покидать дома и китайские кварталы – районы своего проживания – во время демонстрации. В Таиланде после ухода в отставку кабинета премьер-министра-хуацяо в 2006 году и его сестры – премьера Йинглак – в 2014 году. Также наблюдалась серия антикитайских манифестаций. Хотя китайцы Таиланда [3] широко интегрированы в экономику и 90 % светских премьеров королевства имели китайские корни [2] (Zakharev, 2013), в 2014 г. король страны, Рама IХ, обладая чрезвычайными полномочиями по конституции страны, наделил военных неограниченными полномочиями и передал ведение кабинета министров тайскому крылу, убрав засилие китайских кабинетов. В Мьянме [6] (Zakharev, 2016) за период 1990–2012 гг. китайский фактор со стороны КНР получил серьезное распространение в штате Качин. Хуацяо имели существенные позиции в контроле над добычей полезных ископаемых. По завершению строительства нефтепровода Юннань – Андаманское море [6] (Zakharev, 2016) на территории Мьянмы осталось еще десять тысяч китайских рабочих. В 2006–2008 гг. военные лишили лицензий ряд китайских банков, которые финансировали партию тогда бывшей под арестом Аун Сан Су Чжи – лидера партии, победившей в 2015 году [6] (Zakharev, 2016).

Банки Yoma Bank, Jatta holdings бежали в Сингапур, откуда оказывали финансовую поддержу Сан Су Чжи на провальных выборах 2012 г., мотивируя тем, что у нее есть и китайские корни, что было своеобразным вызывом бирманской военной элите, из которой вышел и отец Аун. Они вернулись в страну только после демократических выборов в 2015 году [6] (Zakharev, 2016). Данные меры были предприняты в целях ограничить китайцев в занятии ниш, на которые претендовали бирманцы (национальное большинство). В Малайзии правительство Махатхира и позже Разака [16] проводило курс позитивной дискриминации по вытеснению китайцев из ниш, перспективных для малайцев. Сам Махатхир преследовал идею единой малазийской нации с целью уменьшить силу национальной идентичности и обособленности хуацяо, для интеграции в единое национальное сообщество страны.

Социально-психологическая совместимость менталитетов [1] (Nechaev, 2014) национальных элит Юго-Восточной Азии и хуацяо определяется различными причинами [2] (Zakharev, 2013): численностью хуацяо в каждой стране блока АСЕАН, наличием истории воин или позитивного диалога с Китаем, национальной политикой в отношении меньшинств, гражданско-правовым статусом в каждом государстве, метисацией китайского населения и его отождествлением с точки зрения естественной ассимиляции (что наблюдается очень редко в Юго-Восточной Азии и во всем мире, т.е. менее 2 % всех китайцев перестают осознавать себя китайцами, принимая полностью систему ценностей страны проживания). Гораздо чаще китайцы используют «формальную ассимиляцию», другими словами, «для вида» принимая обычаи и традиции, имена и фамилии, распространенные в стране их проживания, регистрируясь как хуацяо или как представители титульного большинства для получения максимальных выгод при сложном внешнем микроклимате стран проживания. Это респондирует к ментальности, находящей отклик в китайских стратагемах: планах решений кризисных ситуаций. При этом активно работают институты, сохраняющие китайскую идентичность. В странах блока АСЕАН более двух тысяч лицензированных китайских школ – среднее образование, существует серия китайских институтов высшего образования, сконцентрированных преимущественно в Сингапуре, где китайцы титульное большинство. Во всех других странах АСЕАН действуют программы получения высшего образования студентами-хуацяо в разных регионах КНР. Издаются в большом количестве китайские газеты и журналы. С приходом интернета действует широкая сеть веб-сайтов на диалектах китайского языка, на которых говорят представители китайской общины Юго-Восточной Азии в разных странах (диалекты: кантонский, у, юэ, гань и др.). Ни одна страна региона, несмотря на сетевые фильтры против фейсбука, в ряде стран региона и других глобальных чатов не закрыла ни один такой интернет канал, тем самым не ущемив права китайской молодежи на источники национальной идентичности. Интернет каналы с точки зрения психологической разрядки – реакции национального меньшинства – являются эффективными клапанами выражения симпатий и недовольства на события и политику в каждом государстве АСЕАН. Единственным сайтом, прекратившим свое существование по причине резкой непопулярности, ввиду появлений китайских версий быстрых сообщений по модели Whatsapp – wechat, viber, LUO, был huaqiaowangluo – чат хуацяо. Мобильные социальные сети для китайского меньшинства стали удобны не только как рупор новостей, но и как средство ведения бизнеса, оповещения о возможных угрозах со стороны титульного большинства.

Само позиционирование китайцами себя [10, 11] (Zakharev, 2015) как исключительной нации ввиду того, что почти три тысячи лет ближние, часто сменяющие друг друга соседи многие столетия были намного слабее развиты, породило установку исключительности и превосходства китайцев над другими (варварами) вплоть до начала ХХ века. Эта установка приобрела особенности в подгруппе представителей – богатых китайцев ЮВА [10, 13, 15] (Zakharev, Kolmakova, 2015; Rudyh, Zakharev, 2013), что негативно сказалось во время Азиатского кризиса 1997–1998 гг., когда стало ясно, что, посадив родственников [10], не компетентных в управлении, руководствуясь отжившим институтом традиционного обычного права хуацяо [10], компании терпят жесточайшие убытки [11] (Zakharev, 2015). Было найдено промежуточное решение. Председатели кланов пригласили на работу компетентных хуацяо, которые получили образование в Европе, США и Сингапуре. Компании китайцев вышли из кризиса, но не решили вопрос подготовки компетентных преемников, поручив руководство успешным менеджерам-хуацяо, не состоявшим в родстве с деловыми кланами [10]. Другой мерой в решении вопроса стала схема браков между китайцами-бизнесменами из разных стран блока АСЕАН. В результате этого усилился фактор «транскитайских» семейных корпораций, где родственники руководят подразделениями «транскитайских» корпораций [2, 10] (Zakharev, 2013). Несмотря на существенные успехи, риски антикитайских выступлений сохраняются во всех странах ЮВА, где китайцы титульное меньшинство [2] (Zakharev, 2013) (т.е. везде, кроме Сингапура). Однако уроки индонезийских и филиппинских событий не позволяют властям лишать экономику китайских денег, поэтому был принят комплекс мер по сдерживанию антикитайских политических сил и неформальных националистических организаций [9].

Универсальными причинами проведения политики позитивной дискриминации являются активный рост национального меньшинства, различия в менталитетах, культурно-психологических особенностях введения большинства и меньшинства [1] (Nechaev, 2014), нежелание меньшинств принимать «правила игры» титульного большинства страны проживания [1, 5, 7] (Nechaev, 2014). Ввиду чего очень часто проводится данная политика в интересах обеспечения нишами и ресурсами представителей титульных наций, чьи интересы представляют правящие кабинеты той или иной страны. Ярчайший пример формальной ассимиляции [2] (Zakharev, 2013) демонстрировала китайская партия Токсина «Тайцы любят Тайцев» [2, 4, 10, 11] (Zakharev, 2013; Zakharev, 2014; Zakharev, 2015), обеспечив себе голоса тайского и китайского населения на выборах 2001 года, создав «таксиномику» [2, 3, 5, 7] (Zakharev, 2013), специфическую тайскую экономическую модель с приоритетом китайских банков и мощным влиянием капиталов хуацяо, но потерявшая власть к 2006 [3, 5]. На Филиппинах клан с китайскими корнями – Кохуанго-Акино – дал двух президентов-хуацяо [7], которые в разное время достаточно длительными сроками управляли страной. В данном случае их метисное происхождение обеспечивало широкую явку избирателей всех национальностей, которые руководствовались принципом, что данные кандидаты – представители их этнической группы. В Камбодже, ввиду регулярных заимов, хуацяо – члены правительства страны [2] (Zakharev, 2013). В Индонезии высоко оценивается роль политического деятеля Элки Пангесту [2] (Zakharev, 2013). Разумеется, особое уважение на глобальном пространстве заслужила политика Ли Куан Ю в Сингапуре, осуществившая перенос «болотистого островка» из третьего мира в первый [2, 12] (Zakharev, 2013; Li Kuan,2007).

Заключение

В условиях глобализации обострение борьбы за ресурсы (в условиях конкуренции и региональных воин [18, 19, 20, 21] (Prozhogina, 2012; Sharipov, 2014; Sidorova, 2013; Sidorova, 2015)) приобретает разнообразные формы [8, 13] (Zakharev, 2015; Zakharev, Kolmakova, 2015). Это приводит к тому что, национальные идентичности [2, 18] (Zakharev, 2013; Prozhogina, 2012) и культурно-психологические особенности каждой этнической группы [1, 2, 17, 18] (Nechaev, 2014; Zakharev, 2013; Zakharev, Skripnichenko, Aleksandrin, 2016; Prozhogina, 2012) определяют тенденции к конструктивному или деструктивному диалогу национальных элит [2, 18, 19, 20] (Zakharev, 2013; Prozhogina, 2012; Sharipov, 2014; Sidorova, 2013).

Хуацяо [2, 4, 11, 13] (Zakharev, 2013; Zakharev, 2014; Zakharev, 2015; Zakharev, Kolmakova, 2015) – важное влиятельное национальное меньшинство, которому в каждой стране ЮВА предстоит искать постоянно меняющийся баланс в Юго-Восточной Азии, ЮТР, в частности в Новой Зеландии [17] (Zakharev, Skripnichenko, Aleksandrin, 2016). Новая стратегия деловых элит хуацяо [2, 14, 15, 17] (Zakharev, 2013; Zakharev, 2013; Rudyh, Zakharev, 2013; Zakharev, Skripnichenko, Aleksandrin, 2016) в сфере этно-культурной и психологической тактики взаимодействия [1, 14, 17] (Nechaev, 2014; Zakharev, 2013; Zakharev, Skripnichenko, Aleksandrin, 2016) с национальными и глобальными элитами претерпит существенные изменения, что повлияет на архитектуру региональных экономических отношений, где важный игрок – капитал хуацяо Юго-Восточной Азии и Океании [13] (Zakharev, Kolmakova, 2015).