Условия и факторы, детерминирующие распространение моделей совместного потребления в Российской Федерации и мировом сообществе

Введение

Стремительное развитие цифрового общества и экономики, жесткая конкуренция между организациями в виртуальном пространстве – все это оказало серьезное влияние на возникновение новых моделей бизнеса и их развитие.

Первый стимул к развитию шеринговой экономики (или экономики совместного потребления) был сделан более десятилетия назад. Немалую роль сыграли потрясения в экономике, подтолкнувшие людей к большей экономии на услугах и товарах. Нельзя не упомянуть о значении информационных и телекоммуникационных технологий (возникновение интернета, снижение стоимости электроники, популяризация онлайн-сообществ по интересам и их развитие). Благодаря интернет-сообществам по интересам, разработавшим собственные правила игры и систему модерации, повысилось доверие между пользователями. Они стремятся к максимальному упрощению обмена между людьми различными вещами (жилой недвижимостью, собственным транспортом, прочими объектами).

Перспективы довольно заманчивы: небольшое количество работников (от двух человек), минимальный размер стартового капитала, отсутствие необходимости в офисе. Шеринговая экономика предполагает реализацию избыточных ресурсов путем обмена, аренды и продажи для получения социальных и материальных выгод.

Под экономикой совместного участия подразумевается такая экономическая модель, при которой люди арендуют или занимают активы, принадлежащие другим [2] (Veretennikova, 2021). В основном модель шеринговой экономики (экономики совместного участия) используется при высокой цене на активы и их непостоянном использовании [19].

Совместным потреблением предполагается такая экономическая модель, в которой и сама собственность, и доступ к ней разделены между организациями, людьми и стартапами, что повышает эффективность рынка, обеспечивает создание новых услуг, продуктов и развивающегося бизнеса [20].

Экономика совместного потребления, выступая в качестве социально-экономической системы, охватывает: совместное создание, совместное производство, торговлю, доставку, потребление услуг и товаров разными компаниями и людьми. Данная система может принимать разные формы, нередко используя информационно-коммуникационные технологии с целью расширения возможностей корпораций, людей, правительств, некоммерческих структур, предоставляя информацию, позволяющую распределить, повторно или совместно использовать избыточные мощности в услугах и товарах [21].

Результаты исследования

В настоящее время технологии превратились в основу для возникновения экономики совместного потребления, сделав ее выгодной с точки зрения экономики, так как происходит сокращение расходов на заключение договоров, дополнительных соглашений и поиск новых клиентов. Несмотря на высокую значимость данного фактора, в качестве предпосылки развития шеринговой экономики выступает синергия технологических, экономических и социальных факторов [7, 15] (Kireeva, Zavyalov, Zavyalova, Saginova, 2021; Fedorova, 2022).

При рассмотрении различных понятий экономики совместного потребления выявлено, что в существующих толкованиях нет кардинальных различий. Разработанные к настоящему моменту толкования только дополняют друг друга. Экономика совместного потребления рассматривается некоторыми авторами в качестве рынка, на котором размещена сеть лиц, совместно использующих либо обменивающих нечасто используемые активы (услуги, товары) за нематериальное или материальное вознаграждение.

В качестве своеобразной особенности модели шеринговой экономики выступает сочетание социального эффекта с получением прибыли. В некоторых случаях деятельность организаций с бизнес-моделями шеринговой экономики нацелена исключительно на получение социального эффекта (иногда даже без получения материальных выгод).

На современном этапе шеринговая экономика обеспечивает создание ценности следующими способами:

- путем предоставления другим возможности пользоваться квартирами, машинами, другим имуществом, являющимся «мертвым капиталом» для собственника (т. е. речь идет об активах, эксплуатируемых не в полной мере);

- путем увязывания многообразия продавцов и покупателей, стимулируя предложение и спрос, обеспечивая повышение конкурентоспособности на рынке, улучшая отраслевую специализацию;

- путем снижения издержек на поиск покупателей, контроллинг, ведение переговоров, расширение объемов торговли и сокращение операционных расходов;

- путем объединения отзывов от производителей товаров, поставщиков услуг и потребителей, что приводит к уменьшению проблематики асимметричности информации. Потребители следят за своим поведением, так как тоже желают получать положительные отзывы;

- путем предложения «обхода» закона, регулирующего деятельность настоящих производителей, позволяющего поставщикам генерировать ценность для потребителей, в течение долгого времени не получавших услуг и товаров высокого качества в связи с законодательными барьерами, что делает услуги и товары недостаточно эффективными и не соответствующими стандартам через регулятивную форму защиты [9] (Koopman, Mitchell, Tierer, 2015).

Вышеуказанные факторы способны обеспечить улучшение благосостояния потребителей, предложение инноваций, обеспечение более широкого выбора, более широкой дифференциации услуг, лучших цен и более качественных услуг.

Шеринговая экономика – уникальная система, охватывающая весь спектр услуг и товаров. При формировании и реконструкции уже действующей модели бизнеса должны приниматься во внимание базовые характеристики услуг и товаров экономики совместного участия, отраженные в таблице 1.

Таблица 1

Характеристика товаров и услуг экономики совместного потребления

Источник: составлено авторами по Tvede, Wanning J. / Wanning J. Tvede, M. Christensen. Business models in the Sharing Economy. ― URL: http://studenttheses.cbs.dk/bitstream/handle/10417/5738/Julie_Wanning_Tvede.pdf?sequence=1 (access date: 06.07.2019).

Исходя из характеристик услуг и товаров, выделяются следующие основные секторы шеринговой экономики:

1. Совместное финансирование:

- peer-to-peer кредитование (Lending Club, Prosper, Zopa);

- краудфандинг (Спильнокошт, Kickstarter).

2. Совместное использование СМИ (Earbits, Sound Cloud, Spotify, Wix, Amazon Family Library).

3. Совместное использование или покупка товаров (OLX, Poshmark, Snap Goods, Neighborgoods).

4. Совместное использование помещений для офисов (Desksurfing, Open Desk, Liquid Space).

5. Совместное использование домов и квартир как отелей:

- пребывание за разделенную арендную плату (Airbnb);

- бесплатное пребывание (Couch Surfng).

6. Совместное использование транспорта:

- одалживание авто у собственника (Zipcar, Getaround);

- совместное пользование авто, пользование услугами со стороны водителя (Lyft, Sidecar, Uber, BlaBlaCar).

Приведенная классификация – сжатое и краткое отражение проникновения шеринговой экономики в повседневную жизнь. Шеринг-экономика достаточно быстро смогла влиться во многие современные отрасли, продолжая расширять спектр своей деятельности. В 2015 году шеринговая экономика получила по своим основным секторам доход в размере 15 млрд долларов США. Планируется, что в 2025 году ключевые отрасли шеринговой экономики смогут создать доход более 335 млрд долларов США.

В исследованиях PwC отмечается, что около 78% потребителей полагают, что модель шеринг-экономики приводит к сокращению расходов. Исследователями были определены базовые критерии привлекательности шеринговой экономики:

- удобный доступ (28%);

- широкий выбор (32%);

- наилучшая цена (56%).

Шеринговая экономика способствует улучшению окружающей среды за счет совместного использования и потребления уже существующих активов и благ; образования ощущения причастности к обществу; создания новых связей; получения дохода от использования пассивных активов; сокращения расходов и приобретения доступа к дорогостоящим товарам [8] (Kleshcheva, 2017).

Экономикой совместного потребления учитываются интересы ключевых аспектов стабильного развития (экология, социальная сфера, экономика). Это обстоятельство дает основания говорить о том, что такие организации получают три вида эффектов:

- социальный эффект (обеспечение потребностей населения);

- экономический эффект (доход);

- экологический эффект (изменение потребительских привычек людей, снижение уровня использования природных ресурсов).

На современном этапе в качестве определяющих черт выступают глубокие и стремительные преобразования всех аспектов экономической и социальной жизни, обусловливаемые колоссальными культурными и социальными сдвигами, а также фундаментальными инновациями технологического характера. В своей совокупности эти черты обусловили начало новой эры глобального транзита, обусловленной переходом к принципиально новой мировой экономике, характеризующейся устойчивым развитием в органическом сочетании с природой, являющейся инклюзивной, основанной на гуманитарных дисциплинах и знаниях [1, 10] (Afanasev, 2022; Kostin, Khomchenko, 2021). В экономике совместного потребления люди рассматриваются не только в качестве рабочей силы и фактора производства, а как одна из важнейших целей развития.

В условиях глобального масштабного перехода Российская Федерация пока еще находится в начальной фазе. При этом во многих странах экономика находится на «переходном» этапе. Но только не в том смысле, который был принят в 1990-е годы (переход к экономике рынка), а в смысле создания принципиально новой структуры экономики. Данное изменение не является безболезненным и простым процессом, развивающимся постепенно и равномерно, создавая всем равные гарантии успеха и возможности. Напротив, данный процесс характеризуется чрезвычайной конфликтностью и противоречивостью, отсутствием альтернатив и полной неопределенностью реверсивных и поступательных тенденций, с каждым годом только приумножающихся. Скорее всего, на авансцену мирового развития вскоре выйдут новые лидеры, которые смогли лучше всего овладеть и освоить новейшие технологии и новые принципы организации экономической и социальной деятельности. В результате будут достигнуты более эффективные ответы на ожидания общественности. Такой переходный процесс приводит к возникновению больших проблем для всех стран мира без исключения. Вероятно, в будущем произойдет деградация неинновационных и недостаточно эффективных экономик, не способных отыскать ответы на данные вызовы.

Увеличение уровня сложности современного мира – одна из его основных особенностей. В результате этого создаются дополнительные трудности и проблемы в понимании его как чего-то цельного. Переходная стадия мирового развития от порядка, функционировавшего продолжительное время, до хаоса (беспорядка), а затем от беспорядка – к новому порядку, неслучайно обозначается термином «Эпоха большой трансформации». В такие периоды одновременно происходят различные процессы, разрушаются старые, возникают и развиваются новые структуры, развивающиеся согласно законам самоорганизации. В течение этого периода происходит усиление потребности в новой философской социальной методологии, так как функционирующий в настоящее время категориальный аппарат утрачивает свою релевантность в результате изменения сущности большинства понятий. В такой переломный и сложный период цивилизационного развития происходит становление нашего государства, развитие его уникальной модели политической и социальной жизни.

В качестве своеобразной критической точки для мировой обществоведческой мысли стали процессы общественных преобразований в государствах бывшего Советского Союза. Они обусловили необходимость в пересмотре и обновлении большинства ранее существовавших научно-теоретических концепций, оказавшихся неспособными охватить и объяснить многоаспектные, противоречивые и неоднозначные преобразования на постсоветском пространстве. С 1990-х годов ключевые направления в изучении данных процессов развивались в контексте теорий и концепций социальной эволюции, демократического транзита и модернизации, главным отличием которых выступали идеи прогресса и поступательного развития, а также представлений относительно векторного характера изменений в обществе. Практика общественных изменений в обществе стран постсоветского пространства (в т. ч. в Российской Федерации) наглядно свидетельствует о том, что это открытый процесс, не имеющий готового ответа, прочно связанный с глобальными мировыми тенденциями.

Для государств, совершивших за последние 25 лет переход к экономике рынка, в глобальном контексте структурных фундаментальных преобразований в экономике открыты беспрецедентные возможности, но и довольно внушительные риски. Реализация возможности при успехе вырваться в лидеры на мировой арене, как это имеет место в случае с такими странами, как Республика Корея, Китай, страны Восточной Азии, требует целенаправленной государственной политики развития и инноваций на всех уровнях общества. Большинство рисков сопряжены с потенциальными ошибками, а также с отсутствием надлежащей реакции общества, бизнес-элит и власти на новые требования времени.

При переходе к рыночной экономике и рыночным отношениям государственная политика России предстала перед масштабными задачами реформирования институтов общества и создания новых структур организации и регулирования экономической и общественной деятельности. К большому сожалению, такие задачи и в настоящее время разрешены в России далеко не самым лучшим образом ― с институциональными деформациями и искажениями. Результатом стало усиление институциональной архаики и торможение важных изменений.

Сама важность институциональных аспектов преобразований, а также его преобладающая роль среди всей совокупности проблем экономических реформ породили некое отождествление понятий «институциональные преобразования» и «структурные реформы». Это важнейшая принципиальная ошибка.

Необходимо обратить особое внимание на тот факт, что в глобальной экономической истории значительные технологические и структурные сдвиги практически никогда не происходили на основании постулатов современного неолиберализма с его апологией принципов рыночного саморегулирования и экономического равновесия. Именно по той причине, что кардинальные технологические изменения приводят к серьезным структурным сдвигам во всех аспектах экономической и социальной деятельности, можно говорить о некотором равновесии в системе. Следует сказать и о том, что рыночное саморегулирование в связи с недостаточностью определенности в действиях рыночных параметров в периоды кризиса не функционирует. В подобные периоды без активной государственной и межгосударственной политики развития, способной согласовывать и координировать мегатренды и основные тренды таких структурных преобразований, экономика любого государства может перестать быть эффективной.

Наивными являются представления о том, что массовые агенты свободного рынка могут корректно интерпретировать и идентифицировать инновационные процессы, возникающие в связи с распространением новых технологий в то время, когда даже у специалистов нет однозначного ответа на вопросы относительно возможных последствий распространения различных технологических инноваций. Такие технологические структурные преобразования должны выступать в качестве объектов квалифицированного постоянного научного анализа и мониторинга, реальное профессиональное выполнение которого возможно только при условии проведения стратегически ориентированной научно-технологической и экономической политики. Но для проведения такой политики необходимо отказаться от постулатов привязки категорий «структурные реформы» и «структурные изменения» исключительно к параметрам классической макроэкономической политики или институциональной среды.

В 1990 годы мировая экономика достигла вершины в развитии процессов глобализации. Несмотря на явный срыв в виде известного азиатского кризиса, произошедшего в 1997–1998 годах, быстро переросшего границы Восточной Азии, распространившегося во многих регионах и странах (в т. ч. в России и других странах бывшего СССР), она на рубеже ХХ-ХХI веков казалась довольно прогрессивной и прочной. На фоне масштабного распространения глобализационных процессов стремительно формировались компоненты инновационной экономики, базирующейся на информационных знаниях и технологиях. Неслучайно именно в это время в Соединенных Штатах, лидирующих в области мировых технологических инноваций, возник такой новый термин, как новая экономика ^[1] [6] (Kastels, 2000).

Несмотря на то, что понятие «новая экономика» ассоциировалось в первую очередь с чрезвычайно масштабным распространением международных коммуникаций (мобильной связи и интернета) и персональных компьютеров, его содержание было гораздо более широким и означало коренные преобразования в методах организации повседневной жизни граждан и бизнеса.

Обвал высокотехнологичных рынков в Соединенных Штатах в 2001 году показал ограниченный характер данных процессов, отдельные компоненты которых в своем развитии явно опережали необходимые и поддерживающие изменения системного характера в общеэкономических структурах, экономических и общественных отношениях. Кроме того, существенный подъем ИКТ-сферы в 1990 годы был не только предвестником новой волны технологического обновления (длинная Кондратьевская волна), но и апофеозом волны инноваций, которая распространилась еще в 1970-х годах.

В период 2001–2007 гг. обнаружились некоторые важнейшие тренды и тенденции.

Первый тренд – смещение акцентов в экономической политике Соединенных Штатов (ведущей державы мира) из сектора высоких технологий на прирост недвижимого имущества. Этот тренд был основан на неконтролируемой экспансии ипотечного кредитования. Данный процесс привел к быстрому нарастанию цен на недвижимое имущество, которые отрывались от реальной основы и, по сути, означали разрастание массы фиктивного капитала.

Второй тренд – определение последовательного нарастания экономической роли ареала государств (особенно лидеров ― Бразилии, Индии и Китая). Это оказало стимулирующее воздействие на спрос и привело к существенному росту на энергетические носители, продовольствие и металлы.

Третий тренд – дрейф России от западного мира (к которому Российская Федерация формально присоединилась путем вхождения в G8 в 1997 году). Неслучайно Российская Федерация превратилась в основного инициатора формирования альтернативного глобального форума, противостоявшего бы ведущей «Семерке» развитых западных стран. Данной структурой стало учреждение в 2006 году новой группировки БРИК (Бразилия, РФ, Индия и Китай), которая в 2011 году превратилась в БРИКС после включения ЮАР.

Вышеуказанные тренды были наложены на процессы стремительного распространения процессов глобализации, в особенности в части механизмов финансилизации и финансовой глобализации товарного рынка. Они интенсифицировали разрастание внутренних противоречий внутри глобальной мировой экономики. В качестве результата накопления таких противоречий стал глобальный мировой кризис 2008–2009 гг., являвшийся наиболее глубоким со времен Великой депрессии 1929–1933 гг. Мировой финансово-экономический кризис 2008–2009 гг. довольно быстро перерос с ипотечного кризиса в Соединенных Штатах в глобальный финансово-экономический кризис, а через некоторое время он и вовсе стал общим экономическим кризисом. Он выявил ряд фундаментальных недостатков глобального финансово-экономического капитализма, выстроенного на неолиберальных принципах, показав, что способен с легкостью превратиться из фактора экономического роста в фактор разрушения [3, 4, 11, 13, 14] (Attali Zhe, 2009; Stiglits, 2010; Raykh, Dolan, 2010; Stiglits, 2011; Soros, 2010).

Главный его результат состоит в том, что кризис обнаружил несостоятельность глобальной экономики развиваться дальше в своем прежнем направлении и старой структуре. Не потому, что инерционное развитие невозможно в принципе либо серьезно осложнено (напротив, с позиции краткосрочной эффективности, такое развитие может выглядеть даже более привлекательным, ведь дает возможность избегать рискованных инвестиций в инновационные технологии), а потому, что кризис выступил в качестве повода для серьезных размышлений среди бизнес-элиты и мирового политикума. Результатом таких размышлений стало осознание того, что идти дальше старым путем – значит, нарываться на увеличивающиеся риски глобальной финансово-экономической катастрофы, точнее ― глобального социально-экономического коллапса со всей совокупностью непредвиденных последствий геостратегического характера.

Мировой финансово-экономический кризис 2008–2009 гг. серьезно отличался от обычных кризисов, которые с XIX века время от времени происходят в рамках привычных экономических циклов, касаются обновления капитала, а также связаны с тем, что накладываются на более продолжительные волновые процессы, которые происходят в мировой экономике. Именно глобальный мировой кризис привел к изменению форм ведения и структуры экономической деятельности. Имеются в виду не только ограниченные возможности предстоящего стремительного экономического роста на основе усиления нагрузки на природу (усиливающаяся угроза исчерпания природных ресурсов, традиционных энергетических носителей, пресной воды; критические темпы роста загрязнения природной среды и разрушения стабильности климата). Речь также идет не только о том, что выход на авансцену большего числа стран, представляющих значительную часть населения, с требованиями создания равных возможностей обеспечения благосостояния и развития для всех, значительно ограничивает пространство для сбережения модели мирового финансового капитализма.

Государству необходимо оказывать влияние на инновационные процессы, а также на ускорение освоения инновационных технологий, способных обеспечивать региональные и глобальные конкурентные преимущества в области ИТ-технологий. Именно подобных свойств не хватает российской государственной экономической политике в течение всего периода с начала 1990-х годов и по сегодняшние дни.

Процессы кардинальных технологических изменений, развертывающиеся в мире, получившие название «четвертая промышленная революция», все больше выдвигающиеся на авансцену глобальных дискуссий в экономической сфере, в т. ч. на ведущих мировых экономических форумах (ВЭФ – Всемирный экономический форум) и разных дискуссионных платформах (ОЭСР, G20) [16] (Shvab, 2016), не просто обостряют вопрос относительно структурной неадекватности российской экономики. По сути, указанный вопрос обретает экзистенциальный характер «быть или не быть». В условиях, когда инновационные технологии бизнеса и производства будут в течение ближайших 20–30 лет коренным образом менять экономический ландшафт мира, временной фактор начинает обладать критическим значением. Пассивность национальной бизнес-элиты и государства способна в таких условиях привести к фатальным последствиям, когда ведущие акторы глобального рынка утратят интерес к России и когда продукты труда ее населения будут представлять все меньше интереса новым мировым глобальным рынкам.

Еще 15 лет назад в небольшом, но довольно содержательном труде К. Шваба «Четвертая промышленная революция», содержащем описание мегатрендов глобального развития [5] (Ilyin, Inozemtsev, 2001), говорилось о возможности внедрения так называемых закрывающих технологий, то есть технологий, возникновение и распространение которых приводит к сокращению отдельных видов экономической деятельности и их закрытию. В настоящее время данная мысль – реальная перспектива. Основные причины этому ― структурная устарелость, организационная и технологическая архаика ― прямые последствия продолжительного периода угнетения инноваций и научной деятельности и, к большому сожалению, определенной деградации инновационной культуры в целом. В настоящее время Российская Федерация в действительности стоит перед необходимостью переворота в отношении решения вопроса об экономическом развитии. Прежде всего, необходим переворот в ментальности субъектов рыночных отношений, для которых инновационность выступает в качестве ключевого условия выживания.

В перевороте ментальности служащих государственных органов, касающемся регулирования экономической деятельности, приоритетными должны стать структурные сдвиги в направлении развития современных видов деятельности и технологий.

Заключение

В настоящем исследовании не стоит цель поиска ответов на абсолютно все вопросы, возникающие в данной сфере. Но оно нацелено на осуществление вклада в решение таких важнейших блоков вопросов:

1. Первый блок. Необходимо без идеологических прикрас и объективно определить траекторию структурной эволюции, прошедшую Россией с самого начала независимости и по настоящее время. С этой целью важно провести трудоемкий и глубокий анализ эволюции отдельных структурных параметров и критериев развития экономики за долгосрочный период (от начала независимости, если это позволяют доступные данные статистики) и в сравнении с разными группами государств мира и государствами – лидерами мировой экономики. В рамках такого анализа должны анализироваться не только структурные параметры экономики, но также структура экспорта (внешние проявления).

2. Второй блок. Необходимо объективно определить ключевые факторы торможения инновационно направленных структурных сдвигов, необходимых национальной экономике, приводящих к структурному упрощению, а иногда и деградации.

3. Третий блок. Необходимо определить те экономические и социальные формы, которые помогут в запуске процесса интенсификации структурных изменений и инноваций в национальной экономике, допуская, что окно возможностей для таких изменений не будет являться открытым бесконечно долгое время [17].

[1] Более подробно с этими сдвигами можно ознакомиться в ряде публикаций всемирно известных специалистов, в частности: М. Кастельса и Дж. Стиглица (Кастельс, М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура: пер. с англ. / под науч. ред. О. Шкаратана. – Москва: ГУ ВШЭ, 2000. – 608 с. (оригинальное издание: Castells Manuel. The Information Age: Economy, Society and Culture, vol. 1–3. Cambridge, MA; Oxford, UK: Blackwell, 1996―1998); Joseph E. Stiglitz. The Roaring Nineties: A New History of the world's Most Prosperous Decade. – New York: Norton, 2003. – Р. xxxiv, 379 (Стиглиц, Дж. Ревущие девяностые. Семена развала: пер. с англ. – Москва: Современная экономика и право, 2005. – 424 с.).