Зарубежный опыт прорывного развития экономики: уроки для России

Введение

Структурная трансформация экономики представляет собой процесс перераспределения ресурсов (капитала, труда) и экономической активности среди широкого круга секторов экономики, включающих в себя сельское хозяйство, промышленность, услуги [7] (Kuznets, 1973).

По данным М. Унгура, структурная трансформация экономики Юго-Восточной Азии базировалась на перетоке ресурсов в промышленность (с 7% занятых в промышленности в середине 60-х годов ХХ века до более 30% занятых в промышленности к середине 90-х). Параллельно с развитием промышленности наблюдался рост в смежных секторах экономики: оптовой торговле, транспорте, строительстве. Путь Южной Америки не включает в себя развитие флагманского сектора экономики. Тут наибольший переток трудовых ресурсов наблюдался в сферу оптовой торговли. Одновременно и в Азии, и в Южной Америке было отмечено снижение занятости в сельском хозяйстве и рост в сфере услуг и финансов [15] (Ungor, 2017).

Влияние той или иной отрасли экономики на структурную трансформацию традиционно оценивается в двух плоскостях. Первая плоскость – рост производительности внутри отрасли, вторая – агрегированный рост производительности за счет расширения влияния флагманской отрасли на другие сектора национальной экономики.

Очень показателен пример структурной трансформации экономики Китая, в котором начиная с 1978 года стартовали реформы Дэн Сяопина, известные как «политика открытости». В результате структурной трансформации экономики доля Китая в мировом ВВП драматически выросла с 2,3 до 17% (на конец 2019 года). [1] В номинальном выражении экономика Китая стала второй в мире (после США), а по паритету покупательской способности (ППС) – мировым лидером.

Ядром структурной трансформации Китая стало переключение преимущественно аграрной экономики в ориентированную главным образом на внешнюю торговлю индустриальную экономику. Объем внешней торговли Китая вырос с 9% от ВВП в 70-х годах ХХ века до близких к 60% ВВП в настоящее время. Эффективность ориентированной на экспорт модели китайской экономики во многом зависела от вызванных структурными изменениями процессов миграции сельского населения в города. Это обстоятельство коренным образом повлияло на предложение рабочей силы в сконцентрированной в городах промышленности и сформировало конкурентные преимущества китайских предприятий в виде дешевой рабочей силы.

В период проведения реформ количество занятых в сельском хозяйстве Китая сократилось с 70 до менее 50%. Данный переток рабочей силы в совокупности с общефакторной производительностью труда в неаграрном секторе экономики стал одним из главных источников экономического роста Китая в период с 1978 по 2003 год [2].

Ряд экономистов выделяют смешанный вклад сельскохозяйственного и неаграрного секторов в ускоренный экономический рост Китая. Вклад роста общей факторной производительности в аграрном секторе исследователи оценили на уровне 27%, а вклад международной торговли промышленными товарами – на ориентировочно идентичном уровне в 26% [3] (Ferreira, Santos, Silva, 2013).

Особенностью структурной трансформации экономики Китая стал очевидный перекос структуры ВВП в сторону инвестиций. Так, доля инвестиций в ВВП Китая колеблется от 40 до 50% при доле потребления от 30 до 40% от национального ВВП.

Еще одним важным фактором, позволившим Китаю осуществить быструю трансформацию экономики, является значительная концентрация инвестиционных ресурсов в руках государства и государственных предприятий. На сегодняшний день в государственных структурах Китая сосредоточено около 40% национального ВВП и около 55% совокупного долга. [2]

Среди фундаментальных факторов исчерпания потенциала действующей модели развития экономики Китая принято выделять замедление процессов миграции рабочей силы из сельской местности в урбанизированные промышленные центры, увеличение реальной заработной платы в промышленности Китая, снижение доходности капитала при одновременном росте доли заемных средств в структуре финансирования проектов [8, 10] (Ma, Roberts, Kelly, 2017; Perkins, 2015).

Политика новых реформ китайской экономики направлена на выравнивание структурных дисбалансов и переключение модели развития с ориентированной на экспорт на ориентированную на развитие внутреннего потребления.

Намеченные в Китае реформы можно условно разделить на следующие сферы:

§ институциональные реформы: антикоррупционная политика, реформа политики регистрации граждан («Хукоу политика»), правовая защита интеллектуальной собственности, либерализация рынков капитала;

§ промышленные реформы: реформа стороны предложения (ликвидация излишних производственных мощностей, экологическая защита);

§ налоговые реформы: налог на имущество, редакция корпоративных налогов и налога на доходы физических лиц;

§ реформа финансовых рынков: снижение долговой нагрузки на экономику, реформирование политики управления валютным курсом и процентными ставками.

Интересным примером структурной трансформации экономики является Вьетнам, где происходит переток ресурсов из сельского хозяйства в сферу услуг и обслуживания производства (оптовая торговля, транспорт) и промышленности. Доля сельского хозяйства в ВВП Вьетнама с 1986 по 2009 год снизилась с 34% до 17%. Доля промышленности в ВВП к 2009 году выросла с 13% в 1990 году до 25% в 2009 году, а обслуживающих отраслей – с 46% до 54%. Приведенные эффекты трансформации экономики Вьетнама являются одним из примеров эффективно реализованной политики структурных реформ, известной как политика обновления экономики Вьетнама «Дой Мой». Основным лейтмотивом политики «Дой Мой» стал транзит от планового к рыночному механизму управления экономикой. Реформы в промышленном секторе Вьетнама были сфокусированы на обеспечении эффективного функционирования специальных экономических зон, в которых привлекались иностранные инвестиции. Едва ли не ключевым моментом в привлечении иностранных инвестиций в промышленный сектор Вьетнама стала либерализация международной торговли и интеграция в глобальную промышленную кооперацию. Созданные для иностранных инвесторов в специальных экономических зонах налоговые и регулятивные преференции значительно улучшили привлекательность Вьетнама как объекта для переноса производственных мощностей крупнейших транснациональных корпораций. Важными предикатами успешной интеграции Вьетнама в международную кооперацию стали девальвация реального обменного курса и низкая стоимость труда (при его значительном предложении) в стране [9] (McCaig, Pavcnik, 2013).

Основой экономических преобразований еще одной страны – Бразилии стал внутрисекторальный рост производительности труда. Экономическая политика Бразилии была по большей части направлена на институциональные преобразования и не предполагала структурной трансформации экономики. Институциональные реформы Бразилии были направлены на трансформацию национальной экономики из закрытой, периода военных диктатур середины ХХ века, в открытую и подразумевали либерализацию внешней торговли и рынков капитала. Либерализация бразильской экономики торпедировала развитие секторов с относительными на внешних рынках преимуществами – сельское хозяйство, горнодобывающая промышленность. При этом экономика Бразилии показывала нестабильные темпы роста, зачастую сменяющиеся спадами [4] (Firpo, Pieri, 2017).

Подтверждает приведенные выше исследования касательно структурной трансформации Китая, а также отсутствия структурной трансформации экономики Бразилии работа Лаборатории исследований проблем инфляции и экономического роста НИУ ВШЭ [16] (Vries, Erumban, Timmer, Voskoboynikov, Wu, 2012).

Проведенные на эмпирических межстрановых данных исследования показывают наличие нестабильности в экономическом развитии отдельных стран. Показатели волатильности экономического роста стран не членов ОЭРС значительно превышали аналогичный показатель стран – членов ОЭРС. Исключением были страны Юго-Восточной Азии, в которых наблюдается устойчивый экономический рост на протяжении последних десятилетий [11] (Pritchett, 2000). Примечательно, что в периоды спадов в странах Юго-Восточной Азии и Южной Америки отраслями с наибольшим спадом в производительности были обслуживающие (оптовая торговля, транспорт, финансовые услуги) со спадом в 1,5% [14] (Timmer, de Vries, 2009).

Центральным вопросом анализа зарубежного опыта прорывного развития и структурной трансформации экономики является идентификация причинно-следственных связей между проводимой политикой и откликом экономического развития на нее.

С конца 80-х годов ХХ века главенствующим направлением в экономической политике была неолиберальная стратегия невмешательства государства в ключевые процессы. Во главу угла ставилось обеспечение макроэкономической стабильности, улучшение институциональной среды (регулятивные нормы, правовая система, бизнес-климат), либерализация внешней торговли и финансовых рынков, аккумулирование человеческого и физического капитала.

Политика экономического либерализма являлась фактической реализацией философской мысли и мировосприятия США как мирового экономического гегемона второй половины XX века. Основным механизмом реализации либеральной экономической политики стали созданные Бреттон-Вудским соглашением международные финансовые институты – Международный валютный фонд (предоставление финансирования в критических ситуациях), Всемирный банк (предоставление долгосрочного финансирования). Еще большее подспорье в расширении идей неолиберальной экономической политики дала либерализация международной торговли посредством Генерального соглашения о тарифах и торговле (ГАТТ), которое затем сменила Всемирная торговая организация (ВТО) [13] (Subramanian, Felman, 2019). Общий свод стандартизированных правил ведения экономической политики, который рекомендуется к имплементации развивающимися странами, был сформулирован в 1989 году экономистом Дж. Уильямсоном и получил название «Вашингтонский консенсус». Основными положениями «Вашингтонского консенсуса» стали создание открытой рыночной экономики либерального типа и формирование макроэкономической дисциплины. Основными инструментами достижения поставленных целей являются либерализация контрольно-регулятивной деятельности, приватизация государственной собственности, либерализация товарных и финансовых рынков, формирование ценой стабильности (преимущественно монетарными методами). Инструментарий политики «Вашингтонского консенсуса» базируется на постулатах либеральных философских направлений и реализует политику максимального невмешательства государства в функционирование рыночного механизма [17] (Williamson, 1990).

Наиболее наглядным эмпирическим примером имплементации «Вашингтонского консенсуса» является политика трансформации экономики стран Южной Америки (Бразилия, Аргентина и т.д.). Рекомендации по реформированию институциональной среды для данных стран включали в себя выполнение следующих десяти пунктов [18] (Williamson, 2008):

1. Формирование фискальной дисциплины: снижение объема бюджетного дефицита, обуздание инфляции.

2. Пересмотр приоритетов государственных расходов: снижение социальных выплат, ликвидация государственных субсидий, снижение доли государственного сектора в экономике.

3. Налоговая реформа (введение прогрессивной ставки налогов).

4. Либерализация процентных ставок: переход на рыночные принципы формирования ставок на основе баланса спроса и предложения на капитал (дерегулирование финансовых рынков).

5. Введение конкурентного валютного курса: переход на плавающий валютный курс, который должен стремиться к справедливой рыночной оценке.

6. Торговая либерализация: снятие ограничений на экспорт и импорт товаров и услуг.

7. Либерализация капитала: снятие ограничений с иностранных инвестиций в национальную экономику.

8. Приватизация государственной собственности.

9. Дерегулирование экономики.

10. Защита прав собственности и прав инвесторов.

Приведенные выше рекомендации длительное время являлись доминирующим мнением в кругах как экономистов-практиков, так и экономистов-теоретиков. Политика «Вашингтонского консенсуса» была взята за основу МВФ и применялась в более чем 80 странах мира, в том числе и в России 1990-х годов. Результаты имплементации вашингтонских рекомендаций были весьма противоречивыми. Так, одним из наиболее показательных результатов ошибочности политики «Вашингтонского консенсуса» стал дефолт Аргентины в 2001 году, сопровождавшийся продолжительным неустойчивым развитием национальной экономики (подъемы регулярно сменяют периоды рецессии).

В качестве ошибок политики «Вашингтонского консенсуса» Дж. Стиглиц выделяет ключевое допущение об эффективно функционирующих рынках и их способности к эффективной саморегуляции в условиях информационной асимметрии. Несовершенство информации и неэффективность рынков в большей степени проявляется в странах с развивающимися рынками [12] (Stiglitz, 2008).

Одним из главных недостатков предложенным «Вашингтонским консенсусом» рекомендаций является их шаблонность. Мероприятия по модернизации институциональной среды не учитывают индивидуальных особенностей каждой из стран. Это обстоятельство вносит большой элемент случайности в стратегию имплементации экономических реформ. В качестве элемента модернизации принципов формирования экономической политики прорывного развития Р. Хаусман, Д. Родрик и А. Веласко предложили модель «диагностики роста». Данная модель подразумевает ситуативный подход к каждой экономике, отступление от общих рекомендаций и принятие решений на основе направленного на выявление индивидуальных барьеров роста национальной экономики анализа [5] (Hausmann, Rodrik, Velasco, 2008).

Однако наиболее знаковым событием, которое потребовало переосмысления неолиберальных рекомендаций по проведению экономической политики развивающимися странами, стала череда примеров прорывного развития азиатских стран: Китай, Южная Корея, Вьетнам, Сингапур и т.д. Примечательно, что страны «Азиатского экономического чуда» придерживались активной индустриальной политики, в то время как руководствовавшиеся принципами «Вашингтонского консенсуса» МВФ и Всемирный банк настаивали на неэффективности такой политики и необходимости ее скорейшей отмены.

В пользу эффективности активной индустриальной политики говорит исследование о положительном воздействии инвестиционных субсидий в обрабатывающей промышленности на рост занятости в странах Европы. При этом положительный эффект наблюдается в малых и средних промышленных предприятиях.

Фундаментальный вклад индустриальной политики в структурную трансформацию экономики показывает пример адресной государственной поддержки судостроения в Китае в период с 2006 по 2012 год. Государственные субсидии судостроительной отрасли Китая позволили снизить себестоимость строительства кораблей (эффект в 13–20%) и существенно переформатировали мировой рынок – Китай отобрал у Японии значительную долю рынка.

Эффективность работы институтов догоняющего развития как основы прорывного роста китайской экономики отмечает Чжан Цзюнь, который выделяет такие драйверы успеха структурной трансформации Китая, как несменяемость элит на коротких политических циклах, позволяющая функционировать системе долгосрочного экономического планирования – основы китайских преобразований. Также автор подчеркивает эволюцию институтов политических свобод и рыночной конкуренции вслед за структурной трансформацией экономики [6] (Jun, 2019).

Оптимальная система планирования в рамках трансформации социально-экономического развития государства должна представлять собой определенный вид договора всех групп общества. Так, архитектура реформ в странах Азиатского экономического чуда базировалась на фундаменте тесного взаимодействия государства, бизнеса и профсоюзов. Институты сотрудничества также сыграли важную роль в восстановлении доверия в послевоенных Германии, Японии, Франции, где с течением времени институты догоняющего развития эволюционно уступали свою главенствующую роль институтам конкуренции и политических свобод.

Если рассмотреть ретроспективу формирования государственных институтов, то нельзя не отметить роль вооруженных конфликтов и подготовки к ним. По мнению Ч. Тилли, необходимость вести войны стала драйвером консолидации общества и формирования первых институтов власти.

Необходимость вести войны и состояние перманентной подготовки к войне стали мощным фактором технологического прогресса. На завоевание стратегического преимущества в оборонных и наступательных технологиях с древних времен выделялись значительные человеческие и материальные ресурсы. Это обстоятельство всегда ставило оборонную промышленность на передний край технологической границы.

В исследовании Бунча и Хеллеманса показано, что военная техника стала первой сферой применения таких технологических инноваций, как колесная техника (военные колесницы), металлы (боевые топоры, наконечники для стрел). Впоследствии эти инновации получили широкое распространение в гражданской сфере [1] (Bunch, Hellemans, 2004). Изобретение же огнестрельного оружия дало мощный импульс в развитии обрабатывающей промышленности (производство оружия, металлургия, судостроение) и обеспечивающей ее инфраструктуры. Потребность в нахождении на передней границе технического прогресса и необходимость обеспечения ресурсами становятся важными драйверами развития науки и экономики, что становится важным предикатом промышленной революции в Европе XVIII столетия. При этом важнейшим драйвером диффузии технологий в Западной Европе была острейшая конкуренция между государствами за экономическое и военное доминирование.

Дальнейшее развитие инноваций привело к возникновению более мощных видов вооружений, что увеличивало человеческие и инфраструктурные потери вследствие военных конфликтов. Одновременно с этим рост образованных слоев населения вовлекал все большее количество широких масс в политические процессы. Совокупность данных факторов привела к переформатированию ценностей общества от военных к ценностям сотрудничества и роста благосостояния. Общество благосостояния дало мощный импульс развития современных институтов политических свобод и рыночной конкуренции.

Заключение

Обобщая мировой опыт прорывного развития, предлагаем выделить следующие аспекты.

Успешные случаи реализации стратегии прорывного развития связаны со структурной трансформацией национальной экономики – переориентацией ресурсов на более сложные и высокотехнологичные отрасли.

Обеспечение прорывного роста общефакторной производительности труда в большинстве успешных кейсов происходило благодаря долгосрочной адресной индустриальной политике, ориентации на высокотехнологичный экспорт и стимулированию конкуренции.

Институциональные изменения являются неотъемлемой частью прорывного развития, должны проводиться эволюционно и планомерно вслед за структурной трансформацией экономики.

[1] Данные Всемирного банка.

[2] Данные инвестиционной компании «BlackRock» (США).