Проблема роли и места экономики в обществе в социально-экономических исследованиях

Введение

Последние мировые кризисные потрясения актуализировали рассмотрение роли и места экономики в обществе. С определенного времени экономические кризисы стали приводить к прогрессирующим социальным диссонансам. Выявление причин такого прогрессирования могло бы сыграть роль теоретического фундамента новой модели антикризисной политики. В связи с этим возрастает интерес и к блокам теорий, объясняющих место и роль экономики в обществе.

Проблема роли и места экономики в обществе с позиции экономизма

Современной господствующей теоретической базой, объясняющей роль и место экономики в современном обществе, является так называемая доктрина экономизма, суть которой метко отметил швейцарский социолог Петер Ульрих как «веру экономической рациональности только в саму себя и ни во что другое» [6, с. 18]. Другой швейцарский социолог Артур Рих полагал также, что «для …подхода, который принято называть «экономизмом», типична оценка всех явлений и форм общественной жизни исключительно (или в первую очередь) под углом зрения экономической рациональности и материальной продуктивности. Тем самым, экономика предстает системой sui generis, замкнутой в самой себе, подчиняющейся собственным «естественным» законам» [5, с. 23]. На практическом идейном уровне экономизм выразился в известном принципе «экономического человека», выдвинутом создателем классической экономической теории Адамом Смитом. Ему свойственен «экономический образ мышления», который лучше всего (и предельно откровенно) выразил американский экономист Пол Хейне. Он указывает, что «техника мышления» это «некая предпосылка о том, чем человек руководствуется в своем поведении». И далее называет эту предпосылку: «За удивительно редкими исключениями экономические теории строятся опираясь на вполне определенную предпосылку, что индивидуумы предпринимают те действия, которые, по их мнению, принесут им наибольшую чистую пользу (net advantage)» [7, с. 23].

Получается, что экономизм обосновывает роль экономики в обществе в двух основополагающих базовых принципах. С одной стороны, это признание, что экономика развивается исключительно по своим внутренним законам и закономерностям, что исключает возможность влияния неэкономических факторов на экономические процессы. Однако это еще не объясняет роль и место экономики в обществе. Эта роль и место объясняется вторым базовым принципом экономизма: все неэкономические элементы общества напрямую зависят от экономики и определяются ею. Такое представление о роли и месте экономики в жизни общества перешло от классиков, например, к марксистам. Можно даже сказать, что марксистская теория была даже крайним вариантом такого представления. Она определяла неэкономическую сторону жизни общества как прямое порождение экономики. Для обоснования этой идеи была создана специальная теория «базиса и надстройки». Сам Маркс указывал, что «совокупность производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания» [4, с. 6-7].

Экономизм предполагает и рассмотрение общественных процессов с позиции методологического индивидуализма. Методологический индивидуализм заключается в том, что индивидуум признается центральным субъектом хозяйственной системы и общества в целом и все социально-экономические процессы изучаются и оцениваются на основе соответствия его интересам. Более того, индивидуальный интерес признается безусловным стимулом этих процессов. Их значимость вообще и результативность оцениваются на основе степени способствования этим индивидуальным интересам. Квинтэссенцией методологического индивидуализма является маржиналистская экономическая теория, которая берет за центральную фигуру хозяйственных процессов индивидуального потребителя. В этом смысле маржиналистская методология может представляться как более индивидуалистичная, чем даже методология вышеупомянутой классической школы. Она более индивидуалистичная постольку, поскольку потребитель со своими интересами более замкнут на самом себе, чем даже частный индивидуальный производитель. Более того, и последний также может - и будет - рассматриваться как одновременный потребитель, и потребительская сторона будет, безусловно, доминировать в данной дихотомии. Историограф западной экономической мысли Марк Блауг пишет об этом следующим образом: «потребитель, а не капиталист представляет собой доминирующую фигуру в неоклассической экономической теории (которая создавалась на основе маржинализма – О.Е.)… Все это влечет за собой концепцию экономических институций, отличную от той, которую мы находим в сочинениях Смита и Рикардо» [1, с. 281]. Маржиналисты предложили методологический принцип «робинзонады». Для демонстрации целей, стимулов и ожиданий индивидов используется образ известного героя Даниеля Дефо. Этот герой подходит для абсолютизации методологического индивидуализма маржиналистов ввиду его полной физической изоляции от социума. Выявленные этим способом экономические закономерности просто переносились на реальное человеческое сообщество. Все общество же представлялось маржиналистам простой совокупностью атомистических индивидов.

Таким образом, можно констатировать, что, начиная с рубежа 18-19 веков, общественные отношения рассматриваются исключительно с позиций экономизма. Признается глобальное влияние экономики на неэкономические составляющие части общества на фоне развития самой экономики только по своим внутренним законам и закономерностям. Все теории, обосновывающие такое положение дел, признавались за научный «мэйнстрим».

Проблема роли и места экономики в обществе с позиции альтернативных подходов

Альтернативные концепции, по большей части, считались побочными ветвями и зачастую рассматривались как маргинальные подходы.

Тем не менее, альтернативные подходы существовали в большом количестве, и представляют несомненный научный интерес. И именно современная кризисная макроэкономическая ситуация актуализировала интерес к ним.

Среди альтернативных теорий выделяется теория немецкого социолога и экономиста, представителя Исторической школы Вернера Зомбарта. С одной стороны, в ряду альтернативных экономических и социологических теорий теория Зомбарта наименее известна. С другой стороны, в его теории проблема позиционирования экономики в структуре общества показана в наиболее концентрированном виде. Альтернативность (по отношению к экономизму) подхода Зомбарта начинается уже с его методологии. Методология Зомбарта предполагала наличие у любого хозяйственного процесса или явления духовной основы. При этом имелось в виду, что, при наличии неизбежного взаимовлияния духовной и физической составляющей, духовная составляющая является причиной, а физическая составляющая – следствием. Это свое кредо Зомбарт выражает следующим образом: «хозяйственная деятельность только тогда имеет место, когда человеческий дух приобщается к материальному миру и воздействует на него» [3, с. 8].

Предметом же исследования Вернера Зомбарта становится генезис современной рыночной хозяйственной системы. В этом плане он подробно рассматривает предыдущую стадию рыночной системы – традиционную рыночную хозяйственную систему (в собственной терминологии Зомбарта – «капиталистическая» и «докапиталистическая» экономика). Именно эта экономика выглядит как квинтэссенция хозяйства, определяемого неэкономическим духовным началом, где экономика является не системообразующим элементом общества, но составной его частью, исполняющей вполне утилитарные функции. Только такая экономика и ее хозяйственные субъекты кажется ему естественной. Зомбарт характеризует ее индивидуального хозяйственного субъекта следующим образом: «Докапиталистический человек – это естественный человек… Найти его хозяйственный образ мыслей поэтому нетрудно: он как бы сам собой вытекает из человеческой природы» [3, с. 15]. В центре такой хозяйственной системы стоит человек как самостоятельная ценность. Стимулом к экономическому движению является необходимость удовлетворения естественных потребностей человека. Сам Зомбарт называл эту хозяйственную целевую установку «идеей пропитания» [3, с. 17]. Мы недаром подчеркнули здесь определение «естественные» относительно к потребностям. Эти потребности действительно выражали результат долгого формирования стандартов существования различных социальных групп традиционного общества. Эти стандарты формировались исходя из функциональных обязанностей различных социальных групп в жизни общества. Зомбарт указывает: «Сама потребность в благах не зависит от произвола индивидуума, но приняла с течением времени внутри отдельных социальных групп определенную величину и форму, которая теперь уже рассматривается как неизменно данная» [3, с. 15-16]. Кроме того, эти потребности составляли своеобразную «гармоническую симфонию» хозяйственной системы. Там, где естественные обычаи и традиции не могли поставить естественную границу разумного потребления, функцию этой границы исполняла ограниченность спросовых возможностей потребителей. Но в целом понятия естественные потребности и спрос практически совпадали. Дело в том, что система формировала такие потребности столетиями, и, естественно, этого времени хватило для выработки, механизмов подведения денежных доходов под границы этих потребностей. Поэтому такие явления, как, например, инфляция спроса, могли возникать только из-за форс-мажорных обстоятельств (войны, стихийные бедствия, порча монеты), а не из-за нарушения рыночного равновесия.

Такая система вовсе не исключала такие понятия, как прибыль, рентабельность, капитал и т.п. Но в этой системе они подразумевались как прикладные, прагматические факторы, которые должны обеспечить условия реализации вышеупомянутой целевой установке всей экономики: удовлетворение естественных потребностей человека («идея пропитания»). Совершенно исключалось их превращение в самостоятельные мотивы хозяйственной деятельности, затмевающие человека с его естественными потребностями.

Кроме того, в традиционной рыночной экономике был принципиально иной уравнивающий эквивалентный показатель, измеряющий ценность различных товаров. В те времена не имела признания монетарная оценка. Более того, Зомбарт указывает, что и элементарные подсчеты ценностей были весьма приблизительны и условны [3, с. 20-21]. Вместо этого преобладала чисто качественная оценка изготовляемых благ. Зомбарт писал: «Крестьянин, так же как и ремесленник, стоит за своим произведением; он ручается за него честью художника. Этим объясняется, например, глубокое отвращение всякого ремесленника не только к фальсификатам или хотя бы суррогатам, но даже и к массовой выделке» [3, с. 21-22]. Это признает и второй представитель третьей волны немецкой исторической школы, современник, друг и оппонент Зомбарта, Макс Вебер, который указывает, что эта идея «свое назначение и оправдание находит в области ремесленного производства в абсолютном качественном совершенстве продукта. Она далека от мысли о рационализации способа производства, которая лежит в основе всей современной рациональной техники, или систематизации функционирования предприятия, превращая его в рациональное, направленное на получение прибыли, хозяйство» [2, с. 109].

Данную экономику назвали традиционной не случайно. Все ориентиры, оценки, стимулы, ценности были выработаны как результат многих столетий медленного развития. Когда эти категории были приняты и осознаны как традиция, то они практически не поддавались изменениям, трансформации. Поэтому традиционную рыночную экономику справедливо характеризуют как очень консервативную экономику. В основе этой консервативности, конечно, можно найти при желании чисто рациональную подоплеку (например, противодействие цехов разделению труда и внедрению машин можно объяснить угрозой потери работы для части цеховиков и т.п.). Но, тем не менее, более естественной кажется «психологическая версия» того же Вернера Зомбарта: «Мы должны ясно представлять себе, что это традиционное поведение есть поведение всех вообще естественных людей и что оно вполне господствовало по причинам, которые надлежит искать в самой природе человеческой и которые все, в конечном счете, коренятся в сильном стремлении человеческой души к постоянству» [3, с. 23].

В качестве источника и основы духовного компонента, определявшего развитие традиционной рыночной хозяйственной системы, называется религиозная хозяйственная этика. Например, христианство предоставило четкую, законченную хозяйственную этику, которая обуславливала функционирование традиционной рыночной экономики на протяжении многих столетий. Различные элементы духовной идеи традиционной рыночной экономики христианство представляет явно и выпукло: 1) «Отношение к цели хозяйственной жизни» выражается в обосновании необходимости обеспечить физиологическое существования «внешнего» (по выражению апостола Павла) человека. В связи с этим Новый завет оправдывает труд и справедливое вознаграждение за него; 2) «Образ действия при выборе средств» обосновывается при выражении уважительного отношения ко всем формам производственной деятельности и признания неизбежности исходных принципов любой рыночной экономики, а именно: принципа самовозрастания ценности (принцип прибыли) и принцип незыблемости частной собственности; 3) Наконец, «отношения отдельных лиц между собой» основаны на необходимости всеобщей любви к ближнему, которая в области экономики выражается в необходимости милостыни и благотворительности.

Эта хозяйственная этика, один раз сформировавшись, выглядела настолько законченной системой, что далее могла только дополняться и модифицироваться, не меняясь в своей концептуальной основе. На это не повлияли даже глубокие противоречия между различными христианскими деноминациями.

Практическое значение альтернативности обоих подходов

Переход от традиционной к современной рыночной экономической системе, как мы видели, произошел на рубеже 18-19 века. Именно в этот период зарождается классическая экономическая теория, ставшая основой для формирования нового экономического сознания у тогдашних лидеров политики и экономики. И именно с начала 19 века мы сталкиваемся с феноменом мировых экономических кризисов, как невиданного до сих пор явления. Выше мы показали, как Вернер Зомбарт отмечает главную особенность, отличающую новую систему от старой. Это смена целевых ориентиров хозяйственной деятельности. Ранее этой целью было обеспечение потребления человека. Теперь целью становится самовозрастание комплекса хозяйственных показателей: объема производства, дохода, прибыли (в различных вариантах, в зависимости от сектора экономики). Безболезненное восприятие такой целевой установки возможно только при наличии соответствующе подготовленной психолого-ментальной почвы.

Реальный предметный мир должен считаться венцом творения. Служением Богу должны быть реальные дела, направленные на преобразование окружающего мира. Любые виды экономической деятельности должны быть одинаково почетны и уважаемы. Любое богатство должно рассматриваться как справедливое вознаграждение. В общественном сознании никогда не должно быть идеала бедности, напротив, она должна считаться главным злом в человеческом сообществе. Важным требованием этики должна являться рациональность в делах и жизни. Эгоизм не осуждается, ибо он способствует экономическому прогрессу. Считается, что успех индивида в конечном счете оборачивается благом для общества. Таким образом, только такая хозяйственная этика является подходящей ментальной основой для восприятия целевых установок новой хозяйственной системы.

Напротив, мы видели, что хозяйственная этика, основанная на христианском мировоззрении, формирует совершенно иную ментальность. Любая христианская доктрина рассматривает «этот мир» лишь как промежуточный этап в духовном существовании субъекта. Земные богатства рассматриваются в лучшем случае как средство, но не цель существования. Наконец, христианство имеет ярко выраженный идеал бедности. Отсюда и особенности христианской хозяйственной этики.

Приветствуется хозяйственная деятельность, направленная только на удовлетворение традиционных потребностей. Отрицается максимизация прибыли как абсолютная целевая установка. Осуждается процентное ростовщичество. На такой хозяйственной этике строится вся традиционная хозяйственная система. В ней присутствуют все основные элементы рыночной экономики (частная собственность, товарное производство, капитал, конъюнктура и т.п.). Но христианская этика ставит пределы стремлению к наживе. В центре экономических интересов находится человек, а не абстрактная самовозрастающая величина. И этот своего рода антропоцентризм отнюдь не равен индивидуализму экономизма. Здесь альтруистичный мотив сильнее.

Это подтверждается исследованиями мотивации принятия решений в играх «Диктатор» и «Дилемма заключенного» (где делается выбор между обогащением за счет других людей и учетом их интересов) проведенные учеными из шведских университетов Векше и Гетеборга. Результаты показали, что именно христианская часть исследуемых (в отличие от атеистов) выбирала решения, основанные не на личном эгоизме, а на учете интересов ближнего [8, с.242-244]. И еще раз подчеркнем, что такая ментальная основа не позволит безболезненно интегрироваться принципам экономизма в хозяйственную жизнь.

Несмотря на сильнейшую обработку общественного сознания в так называемую «эпоху просвещения», христианская ментальность вовсе не исчезла. Атеизм же даже сейчас еще не стал убеждением подавляющего большинства социума в большинстве даже христианских стран, не говоря уже об иных конфессиях. Поэтому насаждение принципов экономизма не могло не привести к дисфункциям общественного развития. Те же циклические кризисы вполне могут объясняться как результат такой дисфункции. Ведь в кризисных явлениях современной рыночной экономики очень многое представляется достаточно иррациональным. Например, это заметно при исследовании переходных экономик, которые имели исходной базой командно-административную хозяйственную систему, где экономизм был неприемлем с точки зрения тотального отрицания рыночных принципов. Так, попытка реализации либеральной рыночной хозяйственной модели в России сопровождалось тяжелыми социально-экономическими последствиями: инфляцией, безработицей, экономическим спадом, массовой бедностью, крайним материальным расслоением населения. Более того, недолгая история российской переходной экономики сопровождалась как минимум двумя глобальными кризисами – 1992 и 1998 годов. Если первый кризис можно объяснить неизбежным трансформационным спадом, то второй вряд ли поддается рациональному объяснению (с точки зрения «чистой» экономической логики). Крах рынка ГКО был, конечно, предсказуем. Но вряд ли можно объяснить (опять же с точки зрения той же логики), почему российское правительство с фатальной обреченностью вело экономическую систему к столь печальному финишу (ведь правительство в ходе кризиса пострадало не меньше рядовых россиян).

Однако иррациональные процессы имели место и в странах с богатейшим рыночным опытом. «Великая депрессия» охватила рыночный мир в 30-е годы ХХ века после как минимум двухсотлетней истории либеральной рыночной экономики. Вряд ли экономисты того времени (знавшие все тонкости работы рыночного механизма) не понимали, к чему приведет безудержное наращивание инвестиций и сбережений во время «эпохи просперити» 20-х годов. Поверить в тезисы о бескризисной экономике, наступлении эпохи «вечного роста» могли только неискушенные обыватели. Но и тогда экономика с фатальной запрограммированностью катилась к краху. Столь же обреченно и рационально необъяснимо рыночная экономика шла к кризису 70-х годов, превратив кейнсианскую политику из средства преодоления спадов в универсальный способ государственного регулирования. Опять же удивляет всеобщее непонимание последствий постоянного наращивания государственных расходов, бюджетных дефицитов и денежной массы.

Таким образом, подтверждается впечатление, что рыночная экономика часто развивается под воздействием каких-то иррациональных стимулов. Что подтверждает предположение о кризисности современной рыночной системы как результате ментальных несоответствий. Если вызванная насаждением экономизма трансформация общественного сознания не задела глубин ментального сознания христианских этносов, то данное противоречие и внесло элемент иррациональности в экономические процессы. Так, Вернер Зомбарт отмечает, что поведение современных ему европейских и американских предпринимателей имеет черты иррационализма. Их хозяйственная деятельность по достижению прибыли представляется лишенной рациональной логики. Он приводит яркие высказывания крупнейших предпринимателей (А. Карнеги, В. Ратенау и др.), рассказывающих, как сам процесс производства заставлял их беспрерывно расширять операции, хотя это и не входило в их планы и не определялось их личными интересами. Ни один из них не смог логично объяснить цель такого поведения [3, с. 170-172].

Так, экономика перестала ориентироваться на человека как цель и превратилась в самодовлеющую силу, устанавливающую контроль над остальными сегментами социума. Экономические процессы вышли из-под рационального контроля. Это и привело к возникновению кризисов как хронического явления хозяйственной жизни. Это можно доказать и чисто экономической аргументацией. Как известно, основным кризисом современной рыночной экономики является кризис перепроизводства.

Стремление к бесконечному наращиванию объемов выпуска может появиться только тогда, когда новая хозяйственная этика снимает все ограничения на стремление к максимизации прибыли у производителей и максимизации полезности у потребителей. В этом случае, действительно, «товарный вал» наращивается по принципу снежного кома и превышение совокупного предложения над совокупным спросом становится неизбежным.

Еще раз отметим, что традиционная рыночная экономика по определению не могла содержать максимизацию прибыли и потребления как свой составной элемент. И единственная причина этого – определенные христианской хозяйственной этикой, устоявшиеся стандарты потребления. Эти стандарты поддерживались, в основном, автоматически (можно сказать, на подсознательном уровне), либо, в исключительных случаях, через отрицательную реакцию общественного мнения.

Заключение

Из всего вышесказанного можно сделать несколько выводов. В первую очередь по поводу фундаментальной причины кризисов современной рыночной экономики. Иррациональность поведения предпринимателей (отмеченная Зомбартом) может объясняться тем, что для европейских народов новая хозяйственная этика не подкреплялась морально-нравственной базой. Более того, она противоречила христианской морали, ставшей основой духовности европейских этносов. На основе такого диссонанса и могли возникать необъяснимые (на первый взгляд) коллизии экономических процессов. Периодические кризисы перепроизводства могли возникать из-за неспособности сдержать иррациональное стремление к расширению операций, даже если оно противоречит реальной конъюнктуре рынка. Позднее эти процессы стали господствовать и на макроуровне, достигнув критической точки в годы «Великой депрессии».

Практическое значение такого противоречивого состояния проблемы может находиться в области поиска принципиально новых методов антикризисного регулирования. Ведь лучшее на сегодняшний день достижение макроэкономической теории и политики в этом плане – кейнсианская теоретическая модель стимулирования экономического роста в период кризиса перепроизводства, порожденного недостатком совокупного («эффективного» в терминологии Кейнса) спроса. Однако ни эта, ни иная теоретическая модель, предлагаемая представителями так называемого «мэйнстрима» (группы ведущих школ в западной экономической теории), не может объяснить исходную причину колебаний экономической активности. Поэтому государству лишь остается пассивно ожидать наступления очередного депрессионного спада, чтобы попытаться лишь смягчить его последствия.

Принципиальным моментом в этой ситуации является проблема фатальности действия этих факторов. Господствующим мнением является ныне мнение о неизбежности депрессионных спадов ввиду хаотичности и непредсказуемости действия рыночных механизмов. Однако параллельно признается особая опасность экономических кризисов сегодня, в условиях высокого уровня исчерпанности ресурсов, обострения экологических и социальных проблем.

Поэтому крайне актуальным является формирование такой антикризисной политики, которая будет носить превентивный характер. Все вышесказанное показывает, что такая политика может основываться на ослаблении влияния экономизма и этизации хозяйственных отношений. В принципе, такая антикризисная система вполне может основываться на современной версии хозяйственной этики традиционной рыночной хозяйственной системы. Тем самым, хозяйственным процессам будет приданы черты определенной стабильности и предсказуемости.