Наступаем на те же грабли, или еще раз о системном противодействии коррупции (часть 2)

Введение. Актуальность темы исследования. Сначала несколько цифровых данных. По отчету 18.03.2024 Счетная палата РФ по итогам проверок в 2023 году выявила 4849 нарушений и недостатков в использовании бюджетных средств на 2,11 триллиона рублей [10]. Это заметная доля в бюджете страны и на 1,224 триллиона рублей больше, чем в 2022 году, когда было выявлено 4447 нарушений на общую сумму 885,6 миллиарда рублей. Такой значительный (более чем в 2,25 раза) рост за один год понесенного бюджетом государства (не говоря о налоговых потерях) ущерба говорит о усилении внимания к коррупционным нарушениям, а также свидетельствует о большой доле оборота коррупционного рынка, которая пока еще остается вне контроля уполномоченных государственных органов. Как отмечается в отчетах Счетной палаты России, наибольшее число нарушений, имеющее денежное выражение, приходится на нарушения требований к бюджетному (бухгалтерскому) учету, а также бюджетной, бухгалтерской (финансовой) отчетности – 627 фактов нарушений на общую сумму 1,565 триллиона рублей (74,2%). Основную часть из них составляют нарушения в части финансовой отчетности (1,378 триллиона рублей). По методике как Счетной палаты, так и Налоговой службы России это наглядные признаки сделок с заинтересованностью коррупционного характера. Кроме выявленных нарушений СП РФ есть еще результаты работы Росфинмониторинга, Налоговой службы, Следственного комитета России и других уполномоченных органов о числе нарушений и объемах связанных с коррупцией потерь. Прогнозные оценки говорят, что только по выявленным нарушениям оценка составила 4,5-5,0 триллиона руб., это около 10 – 12% ВВП, 18-20% доходной части бюджета. Эксперты организации Transparency International, а также российских контрольно-надзорных структур оценивают выявленные нарушения до 25-30% от объема реальных сделок различных сфер российского коррупционного рынка. Для эффективного противодействия негативным проявлениям важен вопрос о природе этого явления и почему так живуч и неистребим феномен коррупции в экономических отношениях. И в этой связи в статье «Наступаем на те же грабли или еще раз о системном противодействии коррупции» [3] рассмотрена авторская гипотеза сущности, места и роли коррупционных отношений в экономике. Коротко ее положения можно сформулировать следующим образом.

В последние 60-70 лет стало складываться обновленное социально-экономическое толкование феномена коррупции. Авторская позиция заключается в том, что коррупция является одной из форм экономических отношений, допустимость которых определяется нравственной оценкой субъекта экономических отношений. По мнению профессора Д. Хьюстона в статье с названием «Способна ли коррупция улучшить положение дел в экономике?» заявляется следующее: «Коррупцию можно считать полезной заменой верховенства закона там, где оно (верховенство) развито слабо. Другими словами, выгоды от коррупционной деятельности — стоимость, создаваемая в результате дополнительных продуктивных коррупционных трансакций, которые она позволяет осуществить, — могут превышать издержки. Такая ситуация наиболее вероятна, когда законные возможности для занятия бизнесом сильно ограничиваются» [15]. Не повторяя в полном объеме рассуждения первой части работы остановимся на вопросах, которые не нашли в ней отражения, а именно, методах оценки уровня коррупциогенности экономики отдельных стран, а также оценке объема оборота на мировых и национальных коррупционных рынках, чтобы более направлено и продуктивно противодействовать негативным проявлениям коррупции.

Методы исследования и содержание работы. Провести качественную оценку проявления коррупционной активности можно различными способами и приемами. Во-первых, и чаще всего, это методы косвенных оценок самих предпринимателей и групп граждан (например, методики анкетного опроса Мирового банка и международной организации Transparency International), методы оценки движения теневых денежных потоков финансовыми органами контроля и разведки ОД/ФТ (ФАТФ и Росфинмониторинга в России), методы социологических опросов общей оценки склонности населения к нарушению правовых норм, включая и коррупцию, и другие методы. Можно методически также ввести индекс измерения коррупции в качестве непосредственного независимого параметра экономических отношений. Также разработаны методики, которые позволяют оценить уровень коррупции опосредованно, за счет введения мультипликативного показателя, отражающего качество законодательной базы и правовой защиты в стране. Частично эти методы показаны в уже цитированной статье Дугласа Хьюстона. Некоторые из методов оценки теневых потоков были исследованы в ряде соавторских работ [2; 13].

Применяют и другие оценочные и расчетные модели и показатели измерения уровня коррупции (см., например, индикатор, публикуемый с 1980-го года в «Международном справочнике рисков отдельных стран» (International Country Risk Guide и другие справочники) [1].

За прошедшие годы проводились, в качестве методической основы косвенных методов оценки, многочисленные экономические и социологические исследования этой темы, в том числе и при участии автора. Учитывая острую и даже болезненную актуальность темы для всех областей и сфер жизни и институтов власти, и организаций, и практически каждого индивида, обратимся к анализу результатов этих исследований. Начнем с обобщенной оценки этого феномена. Многие исследователи, проводя оценку разными путями, сходятся в том, что потери мировой экономики от коррупции составляют более 2,5 трлн. долларов [2]. И это весьма очень приблизительные (и в большей части осторожные и даже заниженные) подсчёты. По оценке по косвенным показателям средней эффективности (производительности) единицы инвестиций, потери достигают не менее 7,5 трлн. долл. США. Очень значительный разрыв в оценках от 2,5 до 7,5 трлн. долл. говорит о трудностях выявления размера объема рынка коррупции, носящей латентный характер. Принято считать по данным международной организации TI, что емкий вклад вносят страны Африки, Латинской Америки и Ближнего Востока. Но к странам Запада это относится не меньше, поскольку у них властных и финансовых возможностей и не только на своих территориях, а на территориях Африки, Азии и Ближнего Востока на порядок больше. Исследователи при всей сложности оценок, тем не менее, стремятся хотя бы сравнить, где уровень коррупции больше и изменения этого уровня.

В международной организации Transparency International (TI), которая своей целью заявляет борьбу с коррупцией в мире, уверены, судя по их классификации, что наибольший урон экономике наносят коррупционеры из Сомали. Далее следуют Судан, Сирия, Афганистан, Северная Корея, Венесуэла и Ирак [3]. Наша же страна в индексе восприятия коррупции по метрике «TI» занимает в 2023 году 124 (в 2022 году это было 135) место из 180 [4]. Если окажутся справедливыми выводы проведенного анализа, многие цифры можно будет заметно скорректировать.

Было выше показано, что методика Мирового банка и Transparency International позволяет, более корректно проводить не абсолютные (из-за специфики формирования выборки опроса), а относительные оценки и сопоставления, выявить тенденции и структурировать показатели по странам и регионам. Социологические опросы, проведённые во многих странах по методике Transparency International и другим методикам, подтверждают возможность обобщенной сравнительной оценки. По этим данным респонденты (75%) признаются исследователям, что взяточничество в их странах распространено устойчиво. Такое же положение и в экономических фаворитах (в КНР, в США, в Японии), развивающихся и слаборазвитых экономиках. Оценщики расходятся в оценке масштаба и содержания этого явления. Сравним по данным открытой информации оценки состояния коррупции в Европе и в США. В открытой печати приводились данные, что в 2010-е годы было проведено исследование, которое показало, что ежегодные потери от коррупции в ЕС составляют до 880-900 миллиардов евро или усреднено 6,8% суммарного ВВП в тот период всех стран-членов организации. На тот же период Европол в своих ежегодных оценках даёт размер выявленной коррупции в 280-300 млрд евро, т.е. порядка 30% от оцененного ущерба. Но и эти величины не отражают реальную картину. Большую оценку объема европейской коррупции назвала в 2016 году известная американская исследовательская организация RAND Corporation, которую никак не предвзята по отношению к ЕС. В своём докладе The Cost of Corruption in Europe – Up to €990 Billion (£781.64 Billion) она оценила объём коррупции в ЕС до 990 млрд евро в годовом исчислении [11]. По авторской оценке, этот показатель занижен не менее, чем в два раза, так как при учете бытовой и бизнес-коррупции не учитывает коррупции крупных негосударственных корпораций, оффшорной коррупции, а также громкой и трудно скрываемой коррупции высших эшелонов ветвей власти ЕС. Военные события в центре Европы в 2020-е годы только обострили эти вопросы.

Рассмотрим состояние рынка США. Уже мало кто оспаривает, что неконтролируемой «чёрной дырой» коррупции в США является громадная корпорация с названием Пентагон и ее главный подрядчик компания BlackRock. Эта компания с 2006 по 2016 год увеличила свои активы в сто раз до 1,1 триллиона долларов. В последующие годы (2021-2023) эти суммы удвоились, что удалось проследить по оценке общего финансирования и финансовых безотчетных потерь по результатам известных событий в Сирии, на Украине. Аналогично власти США не могут отчитаться, что происходит с финансированием этих «горячих территорий» со стороны США и ЕС (по смете объединенного бюджета НАТО) и отдельных европейских стран. Проявляется все тот же конфликт интересов участников при отсутствии контроля субъектов платежей в бюджет (населения европейских стран) и распорядителей средств в интересах еще более дистанцировавшихся от населения этих стран институтов власти. Отдельно можно выделить и постараться оценить по косвенным признакам (оборотам на мировых рынках) объемы внебюджетных неофициальных мировых финансовых потоков, которые модерирует или напрямую опекает Пентагон, а также другие контрольные структуры США. Например, это курирование наркопотоков из Перу, Боливии, Афганистана, теневая бесконтрольная добыча нефти из нефтяных скважин оккупированных территорий в Сирии и пр. Эта ситуация повторяется от году к году, и объемы оборотов не сокращаются. В данном случае приводятся эти данные не для того, чтобы каким-то образом ранжировать различные страны. Речь идет о том, что имеется много теневых финансовых потоков, которые пока не учтены в статистике коррупции и меняют реальную картину известных оценок, которая не попадают в опросные листы Мирового банка или TI. Несмотря на активность СМИ и политическую заинтересованность определенных общественных институтов, а также значимость и публичность этой темы, никто из ответственных лиц силовых структур и государственной власти объяснить утечку финансов не может и не особенно стремиться. Эксперты довольно единодушно сходятся во мнении, что все дело в привычном поведении главного мирового политического и финансового администратора «под крышей» Белого дома, вмешиваться и пытаться манипулировать делами и интересами других стран [6]. Один из свежих примеров коррупционного манипулирования в политике это активное поведение и подкуп политической элиты в последнее десятилетие со стороны США в Грузии, Армении, Молдавии, на Украине, ведущие к утрате экономической и политической суверенности этих стран.

Было бы, с точки зрения понимания процессов экономики, важно понять, на что бенефициары тратятся накопленные объемы коррупционных средств, чтобы хотя бы выявить основных интересантов и косвенно оценить рост их активов [5]. ФАТФ, Интерпол и ряд других международных и национальных организаций решают в определенной мере, эти задачи, стремясь контролировать финансовые потоки. Последние события показывают, что в их работу не просто вмешиваются, а вламываются мировой регулятор и его апологеты, которые при внешней демонстрации своей лояльности ломают все оценки, и реализуют действия по сокрытию проявлений коррупции и финансирования наркоторговли и терроризма. Но все-таки можно сделать некоторые наблюдения и выводы.

1. Оборот рынка коррупции в среднем достигает до 30% ВВП ведущих стран. В период экономических и политических кризисов эта доля увеличивается.

2. Существующие прямые и косвенные методы оценки оборота коррупции дают усредненные оценки, что определяет необходимость применения сравнительных методов оценки, позволяющих выявлять основные тенденции и динамику показателей более корректно.

3. Требуется наряду с качественными и количественными оценками рынка коррупции оценить необходимые условия и ограничения, которые позволили бы нивелировать и смягчать негативные стороны его влияния до минимального (допустимого) уровня и использовать возможности этого регулирования.

Далее можно рассмотреть вопрос оценки и обоснования уровня допустимости коррупции в сложной социально-экономической системе. Обычно разделяют следующие показатели уровня:

– фактической эффективности регулирования коррупции;

– необходимой эффективности регулирования и поддержания допустимого уровня коррупции.

Выберем сравнительный метод оценки эффективности регулирования. Государственные расходы по обузданию коррупцию могут возрастать, но для максимальной или полной ликвидации коррупции придётся затратить значительно большие усилия и максимальные ресурсы. Сравнивая фактические потери от коррупции и фактические затраты на смягчение коррупции для каждого заданного уровня экономики, возможно найти тот уровень коррупции, когда затраты государства станут меньше возможных коррупционных потерь. Затраты могут носить кратко- и долгосрочный характер. Также, как и потери и выгоды могут быть на коротком и долгом горизонте оценки. Этот уровень усреднено можно назвать оптимальным по затратам. Экономически выгоднее найти такой оптимум и не стремиться снижать коррупцию до минимума из-за значительных затрат на реализацию этого процесса (рис. 1). Для более полной оценки следует учитывать также и последующий отложенный эффект от проводимых государством мер регулирования коррупции.

Оптимальный уровень коррупции

Рисунок 1. Схема оценки затрат на противодействие коррупции и

определения оптимального её уровня

Источник: составлено автором на основе модели С. Роуз-Аккерман [18].

Для того чтобы достичь оптимума необходимо произвести некоторые и довольно значительные расходы на борьбу с проявлениями коррупции, и еще при этом использовать их рационально (т.е. продуктивно с точки зрения результативности, что на деле не так просто).

Другой метод возможной оценки оптимальности уровня рискогенности экономики на основе рассмотрения уровня терпимости и готовности населения к коррупционным сделкам. Методы для прямого измерения отдельных проявлений коррупции, и тем более, обобщенной оценки ее состояние (распространенности по уровням и секторам хозяйственной деятельности) отсутствуют. Возможна оценка по косвенным показателям. На сегодняшний день применяются методики оценки состояния коррупции Мирового банка, международная организацией Transparency International и некоторых национальных научных центров на основе анкетирования отдельных представителей различных групп бизнеса. Методика расчета Transparency International определяет такой показатель состояния коррупции, как Индекс восприятия коррупции – ИВК_ТИ (Corruption Perceptions Index, CPI).

В отношении характеристики индекса ИВК_TI необходимо отметить следующее. Во-первых, он ориентирован на оценку состояния коррупции только в публично доступной сфере, то есть только той части многоликой коррупции, которая ограниченно затрагивает частную сферу, в основном, ее официальную часть. Во-вторых, авторы методики его определения рассматривают этот индекс как косвенный показатель, отражающий «восприятие экспертами и ведущими представителями деловых кругов» состояния коррупции в публичной сфере [14]. В-третьих, этот показатель полезен (и для этого, в основном, предназначен) возможным международным инвесторам для понимания угроз и рисков последствий реализации масштабных проектов в различных государствах, и адресован именно для них. Более детальный анализ с рассмотрением причин и условий природы коррупции в странах эти методы не позволяют провести. Необходимо искать другие измерители оценок.

Еще один показатель уровня коррупциогенности государств – это «индекс контроля (сдерживания) коррупции» – ИКК_МБ (Control of Corruption Index, CCI), определяемый Всемирным банком (The World Bank) [17]. Индекс контроля коррупции (ИКК_WB) является одним из шести агрегированных индикаторов государственного управления (The Worldwide Governance Indicators, WGI), которые определяются по результатам проводимых Банком с 1996 г. исследований качества государственного управления (Governance Matters). Индекс ИКК_WB предназначен «для оценки воздействия на публичную власть незаконных частных выплат государственным должностным лицам, включая как «низовые», так и «топовые» формы коррупции и в том числе скупку государственных активов в частных интересах. Индекс ИКК_WB определяется по данным 24 источников, которыми служат межгосударственные, государственные, неправительственные и коммерческие организации». В статье Ю. Нисневич и Д. Стукал [7] эта методика рассматривается подробно. В частности, отмечено, что индексы методики Transparency International и Мирового банка могут характеризовать разные аспекты изучаемого явления, по-разному проявляющиеся в государствах с различными уровнями коррупции, и в этом случае ранговая корреляция индексов в различных коррупционных группах может оказаться различной. Выводы статьи Ю. Нисневич и Д. Стукал указывают, что «… результаты анализа взаимосвязи между индексами восприятия коррупции ИВК_TI и контроля коррупции ИКК_WB, полученные методом корреляционного анализа, показывают сильную, положительную связь, близкую к линейной, между этими индексами» [7]. Далее в выводе статьи отмечено, что эта связь «… свидетельствует о конвергентной валидности измерений состояния (распространения) коррупции в публичной сфере различных государств, осуществляемых международной неправительственной организацией Transparency International и межгосударственным Всемирным банком посредством соответственно индекса восприятия коррупции ИВК_TI и индекса контроля коррупции ИКК_WB, а, следовательно, и о принципиальной достоверности этих исследований» [7, с. 87]. Можно согласиться с выявленной сходимостью показателей, что, однако, никак не свидетельствует о их представительной достоверности. Исходные аналитические модели оценки на основе опроса однородных по выборке юридических и физических представителей практически однородных аналитических центров аналогичны и близки по значениям. Оценки исходят из анализа мнения выборки экспертов, подобранных по одним и тем же критериям, неважно, что их 10 или 24. Выводы представляют мнение именно выбранных по однородным критериям из заданного сообщества экспертов.

Как было показано выше, характеристическая картина и внутреннее содержание коррупции как экономического феномена гораздо сложнее и многограннее. Видимо, необходимы иные оценки критического, текущего и минимального уровня коррупциогенности стран и хозяйственных систем. Частично эти вопросы были обсуждены в предыдущих соавторских работах.

Далее, коротко проведем оценку уровня коррупции по следующей методике. Построим график оценки уровня коррупции в России за последние годы как доля (в %) ВВП за соответствующий год по усредненным данным Росстата и Росфинмониторинга как средний фактический уровень корруциогенности в стране, составивший в 2019-2022 годы в интервале 16-18% (с учетом естественной волатильности и ошибки оценки). Еще один график (8,5-9,5% [6]) отражает социологическую оценку «стойкой» склонности и готовности части населения к выбору рискованных экономических выгод и возможных рисков негативных последствий этих коррупционных правонарушений, т.е. коррупционным действиям.

Рисунок 2. Оценка фактического среднего уровня коррупциогенности бизнеса в России

и склонности к коррупционным сделкам

Источник: составлено автором по данным Росстата и «Коррупция в России» [12].

Этот показатель скорректирован на долю сделок незначительных по стоимости (менее 3000 руб.) сделок коррупции бытового уровня (подарки врачам, учителям, сотрудникам ГИБДД и т.п.), а также отсутствие реальной возможности для оказания коррупционной услуги. Этот график с допустимой точностью совпадает с оцененным размером коррупции публичной сферы (8-9%) в общем объеме ВВП первой пятерки передовых в этом отношении стран по данным Transparency International (Дания, Финляндия, Новая Зеландия, Норвегия, Сингапур, Швеция), который можно принять за минимально реализуемый уровень коррупции публичной сферы для современных развитых государств. Его наличие обеспечивает и ранее обсуждаемые положительные эффекты функционирования коррупционных механизмов балансирования интересов в регулировании хозяйственной деятельности. Практически возможности регулирования (понижения) уровня коррупции находятся в интервале между этими уровнями на графиках и составляют коридор регулирования от 8 до 12%. Это положение иллюстрирует рисунке 2.

Американский исследователь природы коррупции В. Истерли (W. Easterly) отмечает, что «… скорее всего окажется, что люди, прибегающие к коррупции для обеспечения экономической деятельности — именно те, чьи знания и действия необходимы, чтобы навести «мосты» к стабильным правам собственности и государственному управлению. Любая «тотальная война» против коррупции не только встретит ожесточенное сопротивление многих таких людей, но и помешает воспользоваться знаниями, необходимыми для продвижения к устойчивому государственному управлению» [15]. В этой части коррупция по своим целевым установкам приближается к юридически закрепленных в ряде стран механизмам лоббирования интересов участников. Эти модели исходят из сложившегося фундаментального противоречия системы государственного регулирования владения собственностью. По сути этого противоречия работу чиновников фактически оплачивает государство в лице граждан, но по форме их работодателем является государство в лице управляющих структур, которые наделяют чиновников (губернаторов, министров, прокуроров и др.) правом принимать решения, затрагивающие конкурирующие интересы различных бизнес-групп и лиц, и извлечения из такого положения своей бюрократической ренты.

Можно отметить, что складывается объемный по уровням, масштабу охвата и объемам рынок коррупционных услуг с механизмами предложения и конкурентного спроса с вполне значимым оборотом финансовых средств. В конце нулевых годов по оценке Transparency International в России этот рынок составлял около 300 миллиардов долларов [7], или около 30-32% ВВП того периода. За прошедшие годы вырос объем ВВП и увеличился пропорционально как вид экономических отношений и рынок коррупционных услуг. Закон этого рынка можно изложить таким образом: существующий принцип управления большими социально-экономическими системами сам по себе содержит потенциальную возможность для коррупции как формы отношений участников рынка; эта возможность перерастает в объективные условия, когда потенциальная рента преобладает над возможными рисками материальных и моральных потерь. Поддержка стабильности нелегальных финансовых потоков на подобном рынке, если исходить из реальности наличия балансирующей и регулирующей экономической функции коррупции является специальной задачей и вызывает необходимость административных и законодательных мер, нацеленных на повышение экономической выгоды от коррупции и на снижение правовых и социальных рисков. И именно нарушение такой стабильности и принятие мер по снижению выгод коррупционных сделок и наоборот увеличению ущерба от последствий принятия коррупционных действий является содержанием мер государственных институтов по противодействию коррупционных проявлений.

Это определяет актуальную целевую задачу расширения спектра мер по снижению фактического уровня коррупции до минимально принятого для практик лучших в этом отношении стран мира [4], антикоррупционному воспитанию личности во всех аспектах от социально-экономических до духовно-этических, политико-идеологических, культурно-эстетических. Но осуществление этой работы должно носить не только общесистемный характер, но скоординированный, прогнозно-ретроспективный, проактивный характер с постоянным мониторингом и оценкой эффективности проводимой работы. Только в этом случае возможен не только позитивный результат, но возникновение

Среди факторов, вызывающих более высокий уровень коррупции в общем виде можно отметить такие, как несовершенство политических институтов, обеспечивающих механизмы контроля и регулирования; определенная случайная или умышленная двусмысленность нормативной базы; низкий уровень финансовой и правовой грамотности населения; нестабильность политических институтов и механизмов их взаимодействия; произвол и засилье бюрократии, сопровождающиеся ее некомпетентностью; наличие кумовства и клановости в ветвях власти; отстранение граждан от участия в общественном контроле и другие, систематизированные в таблице 1. Эти факторы могут меняться в разных странах и в разных условиях, их анализ позволяет определить возможные методы и средства снижения их влияния (в двух проекциях: устранения причин и условий коррупциогенности и антикоррупционном воспитании) и, тем самым, сдерживание негативных проявлений коррупции в экономике и обществе. Рассмотрим коротко возможные модельные подходы регулирования коррупционного рынка по выше перечисленным составляющим, отражающим сущностно-функциональную сторону данного феномена. Представим эти модели в форме таблицы с кратким их описанием.

Таблица 1. Систематизация методов и механизмов регулирования коррупции

в хозяйственной деятельности

Практика применения мер по предупреждению и пресечению явлений коррупционного характера разнообразна и учитывает специфику стран и состояния экономики. Но существует общая управленческая проблема системного противодействия коррупции, которую обозначили Дж. Мэдисон и А. Гамильтон: «Если бы людьми правили ангелы, ни в каком надзоре над правительством — внешнем или внутреннем — не было бы нужды. Но при создании правления, в котором люди будут ведать людьми, главная трудность состоит в том, что в первую очередь надо обеспечить правящим возможность надзирать над управляемыми; а вот вслед за этим необходимо обязать правящих надзирать за самими собой» [8]. Пока затруднительно привести примеры стран, в которых была бы успешно решена эта управленческая задача, определяющая основные риски регулирования всей системы мер обуздания коррупции всех уровней.

При этом не снимается важная и трудная задача воспитания нравственной личности всех уровней участия в хозяйственной деятельности. Процесс утраты прежних и освоения новых морально-нравственных ценностей (которые еще нужно понятно артикулировать), с одной стороны, достаточно инерционен, требует значительного времени. С другой стороны, у наиболее неустойчивой части населения (до 8-10%) с недостаточно устоявшимися нравственными ценностями, что относится к возрастной группе 15-25 лет, ценностные представления могут смениться в относительно короткие сроки. Это наглядно иллюстрирует трансформация ценностных установок в1990-е годы в России, когда быстро и заметно менялась шкала нравственных ценностей в обществе. Особенно, если подготовлена почва для таких либеральных «новаций» свободного и бесконтрольного рынка, как это было и происходило в некоторых республиках на постсоветском пространстве. Более масштабный социальный эксперимент можно представить, рассматривая события последних десятилетий на Украине. В России проводится объемная, системная по многим направлениям идеологического пространства работа с учетом специфики социально-экономического состояния территорий (например, в таких различающихся регионах, как Татарстан, Калмыкия, Камчатка, Колыма, Сибирь, Северный Кавказ или Дальний Восток) по выявлению и возможному устранению условий и причин проявления коррупции. Но пока, как свидетельствуют ежегодные отчеты Прокуратуры, СК и МВД России, эти вопросы далеко не решены в полной мере. Согласно последнему исследованию, проведенному TI, и рейтингу коррупционности в 2023 году, Россия поднялась на 10 позиций и занимает теперь 125 место. Индекс коррупции в России составил 28 инд. пунктов в 2023 году [5]. Идет в том числе острое идеологическое противостояние, вызванное определенными пробелами в законодательстве. В Конституции страны, которая готовилась в расцвет не до конца понимаемых псевдолиберальных мыслей и действий «цветения всех цветов» и приоритете потребительских благ, были закреплены эти положения («Статья 13. п. 1. В Российской Федерации признается идеологическое многообразие; п. 2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной») [1], которые в определенной мере сдерживают работу по формированию новой социально-нравственной доктрины, и даже помогают продвижению чуждой для большей части населения России и российской исторической культурной и духовной традиции чисто потребительской идеологии в массовое сознание.

Другим направлением ответственности государства является обеспечение достаточности правового регулирования вопросов защиты собственности и противодействия коррупции, которая определяется тем, насколько собственность защищается эффективно, главный экономический эффект коррупции носит ограничительный характер.

Заключение и выводы

Подводя итоги можно начать с констатации следующего факта: коррупция как исторический социально-экономический феномен человеческих отношений имеет много функций и сложную понятийную сущность, которая эволюционирует во времени. В авторском подходе сущностная модель коррупции трактуется как независимая структурная социально-экономическая характеристическая переменная в экономических отношениях.

Возможная реализация коррупционной сделки определяется взвешенным выбором субъекта этих отношений как сравнение экономических и гуманитарных преимуществ и потерь для ведения хозяйственной деятельности, которые предлагает этот выбор. Именно этот выбор несет в себе все возможные рисковые последствия для экономики, общества и отдельных индивидов.

Качества социальной зрелости социально-экономической системы проистекают из системы реализации сформированных внутренних установок каждой отдельной личности и общества в целом, т.е. из системы мировоззрения, которая формируется в результате воспитания и образования личности, происходящих на протяжении всей ее жизни. И угроза наказания, как элемент системы правового регулирования способна удержать человека от совершения противозаконного поступка только в случае, если подобная внутренняя установка все-таки имеет место. В случае оценки выгод и потерь от возможной коррупционной сделки и выбора решения нравственные установки могут оказаться решающими.

Коррупционный рынок трудно оценить во всех проявлениях из-за латентного характера коррупционных сделок. Но косвенные оценки могут оценить его как большой и достигающий как минимум, 20-30% внутреннего валового дохода, который ко всему не облагается никакими налогами. Для России эти оценки составляют не менее 10-12 трлн. руб.

Выделены основные аспекты этого комплексного модельного представления. Коррупция рассматривается как неправовой механизм оплата услуг (возможная формализация которого через понятие бюрократической ренты), например, в виде консультации или получения специальных конкурентных преимуществ (доступа к распорядительной регулятивной власти, к ограниченной информации, к другим видам ресурсов, сокращения бюрократических задержек, увеличения доли на рынке и пр.), но по содержанию заключается в стремлении неправового создания и/или присвоения созданной собственности (права владения, распоряжения и пользования). Механизм формирования такой собственности, как и любые сложные механизмы рынка, возникает из произвольного децентрализованного поиска решений на этом коррупционном рынке.

Было также показано, что характеристическая картина и внутреннее содержание коррупции как экономического феномена человеческой деятельности сложное и многогранное. Видимо, необходимы новые оценки критического, текущего и минимального уровня коррупциогенности стран и хозяйственных систем, которые могут изменяться в зависимости от контекста среды.

Среди факторов, вызывающих высокий уровень коррупции в общем виде можно отметить такие, как несовершенство политических институтов, обеспечивающих механизмы контроля и регулирования; определенная случайная или умышленная двусмысленность нормативной базы; низкий уровень финансовой и правовой грамотности населения; нестабильность социально-экономических институтов и механизмов их взаимодействия; произвол и засилье бюрократии, сопровождающиеся ее некомпетентностью; наличие кумовства и клановости в ветвях власти; отстранение граждан от участия в общественном контроле и другие. Эти факторы могут меняться в разных странах и в разных условиях, их анализ позволяет определить возможные методы и средства снижения их влияния и, тем самым, сдерживание негативных проявлений коррупции в экономике и обществе.

Рассмотрены с учетом практики ведущих стран мира возможные модельные подходы регулирования коррупционного рынка по выше перечисленным составляющим, отражающим сущностно-функциональную сторону данного феномена.

Остро, особенно в настоящее – очень тревожное и кризисное время, наполненное социальными и даже боевыми в ряде мест столкновениями, стоит проблема выработки национальной идеи и идеологических установок в новом контексте национального и мирового развития, без которой невозможно не только формирование устойчивой к мошенничеству личности, но и наличие формирование суверенного самосознания нации.

Особая роль принадлежит системе образования и воспитания, в частности высшего образования, которое не только реализует важнейшую функцию передачи накопленного знания и опыта новому поколению, но и создает (вместе с учреждениями науки) знание новое, в том числе и социально-нравственной и экономической сфере. Вырабатываются новые модели поведения, соответствующие современным и грядущим условиям жизни.

Напомним известную сентенцию И. Канта. «Человека, по мнению великого немецкого (и российского) философа и гуманиста, можно либо дрессировать, либо просвещать. Главная цель воспитания — научить думать. Сознательно человек должен пройти четыре ступени воспитания: 1) обрести дисциплину; 2) получить навыки труда; 3) научиться вести себя и 4) быть моральным». Речь не идет о якобы кантовской идеализации людей, а о реальной и насущной задаче развития общества. Кант отмечал, что самая трудная ступень — последняя. «Мы живем в эпоху дисциплины, культуры и цивилизации, но до моральности нам далеко» [16]. Прошло много лет с написания этой сентенции, но ее актуальность не устарела.

[1] В настоящее время ICRG представляет ежемесячные рейтинги и прогнозы политических, экономических, финансовых и комплексных рисков, охватывающие 141 развитую, формирующуюся, приграничную страну и оффшорные финансовые центры, а также World Bank’s Enterprise Surveys (англ.), World Bank’s Control of Corruption (англ.), Transparency International (англ.), Global Competitiveness Report (англ.), United Nations Interregional Crime Victimization Survey (англ.), World Business Environment Survey (англ.).

[2] К сожалению, авторы не указывают отдельные реализующие методики оценки и точный источник информации, поэтому данная оценка принимается как усредненная оценка по этим источникам для повышения ее возможной достоверности.

[3] Так как будто основные потери от коррупции в России вызваны врачами и гаишниками.

[4] В 2023 году Россия улучшила позиции в этой классификации на 10-11 позиций. Для уточнения отметим, что по оценкам методики, с учетом косвенных показателей это позиция в интервале 37-40 среди всех стран.

[5] Экономисты отмечают в короткие сроки кратные темпы роста активов фондов семьи Клинтон, семьи Байден, некоторых публичных высоких чиновников Европейского союза и т.п., которые не могут быть объяснены обычными финансовыми операциями.

[6] В годы экономического (и политического) кризиса процент увеличивается до 10-12% за счет роста доли сомневающихся и менее стойких в нравственном отношении.

[7] Transparency International (Трансперенси Интернешнл) — неправительственная международная организация по борьбе с коррупцией и исследованию уровня коррупции по всему миру.