Наступаем на те же грабли, или еще раз о системном противодействии коррупции (часть I)

Введение. Сначала несколько цифровых данных. По отчету 18.03.2024 Счетная палата РФ (СП РФ) по итогам проверок в 2023 году выявила 4849 нарушений и недостатков на 2,11 трлн рублей [13]. Это заметная доля в бюджете страны и на 1,224 трлн рублей больше, чем в 2022 году, когда было выявлено 4447 нарушений на общую сумму 885,6 млрд рублей. По методике не только Счетной палаты, но и Налоговой службы России эти нарушения имеют наглядные признаки сделок коррупционного характера. Кроме выявленных нарушений СП РФ есть еще результаты работы Налоговой службы, Следственного комитета России [1] и других уполномоченных органов о числе нарушений и объемах связанных с этим потерь. На итоговом заседании коллегии МВД за 2023 год отмечено, что выявлено более 2,5 тысяч нарушений при выполнении национальных проектов. Даже общее число таких нарушений, рассмотрения их содержания говорит о серьезной проблеме реализации национальных проектов. Еще один пример из российской действительности. Двум фигурантам судебного рассмотрения суд в марте 2024 года вменил штраф в размере 110 трлн. руб. Это почти два объема ВВП национальной экономики. Самый большой размер взятки в России составил по мнению этого суда 2,5 млрд. руб. Автора не очень волнует тот факт, что Президент Гарвардского университета с 2023 года находится в судебных коррупционных разборках. А случаи коррупции в Пушкинском Институте русского языка очень тревожат. Коррупция проникает в сферу образования и культуры, во все клеточки социально-экономической жизни как в России, так и во всем мире.

Работа состоит из двух частей. В первой части исследования рассмотрена расширенная по содержанию гипотеза места и роли коррупции в экономике и обществе. Показано, что однозначно негативное отношение к коррупционной деятельности зачастую обосновывается и нравственными, и экономическими оценками как для участников, так и для общества в целом, однако не учитывает несбалансированность интересов всех участников экономических отношений. При такой общей оценке, не учитывающей интересы всех участников, возникает ряд вопросов.

Во-первых, почему в большинстве организаций России (как, в прочем, и в мире) системы противодействия коррупции, обязательные в России по соответствующему Федеральному закону, работают формально, часто неэффективно, или вообще отсутствуют (нарушают при этом закон).

Во-вторых, большая часть населения участвует в коррупции на бытовом уровне, как естественной и нормальной практике экономической и социальной жизни.

В-третьих, мелкий и средний бизнес понимают, что это просто обязательная имманентно присущая экономическая часть хозяйственных отношений. Основа таких оценок строится на предположении, что коррупция способствует сокращению издержек бизнеса и росту конкурентного преимущества.

В-четвертых, почему подарком считается презент до трех тысяч рублей, а если цена больше, то это уже подкуп и взятка [2]. Кто и как установил количественные пределы в Уголовном кодексе России, и более 30 лет эти критерии не пересматриваются.

Есть и другие более теоретические вопросы, например, можно ли полностью добиться сбалансированности интересов участников социально-экономических отношений и, тем самым, избавиться от причин и условий возникновения коррупции в экономике и обществе, или это неотъемлемая часть человеческой экономической жизни. Еще группа вопросов, какой уровень, если это неизбежно, можно считать допустимым или приемлемым, от чего это зависит, как его контролировать и поддерживать.

Во второй части исследуются вопросы возможности оценки уровня коррупции в стране, объем и структура коррупционного рынка, показатели и критерии коррупционного заражения и возможности ее снижения.

Один из возможных подходов к трактовке коррупции как экономического феномена представлен в работах американских исследователей Леффа (Leff, 1964) [19] и Хантингтона (Huntington, 1968) [16], которые пять десятилетий назад обсуждали тезис о содержании, функциях и полезности коррупционного регулирования как замены регулирования законодательных приоритетов, например, там, где правовые институты слабы или не работают. По их мнению, в таких случаях критерий, когда коррупционные выгоды, то есть ценность дополнительных продуктивных трансакций, которые она позволяет осуществить, превышают возможные (но не обязательные) издержки. Обычно это случается, когда бизнес испытывает чрезмерный административный гнет регулятора. Но также это характерно для ослабления управленческого участия регулятора, например, в условиях «вульгарного» неотрегулированного или излишне либерального свободного рынка.

Рассматривая данную модель задумаемся, как много стран, в которых верховенство справедливого закона реализовано в такой мере, что бизнес развивается защищенно от произвола регулятора, и в каких странах коррупция отсутствует. Дж. М. Кейнс и, главное, обширная историческая практика показывают, что таких стран нет из-за объективно существующего на рынках противоречивого и даже порой конфликтного баланса многих центров и групп интересов государства и бизнеса, и конкуренции внутри самого бизнеса.

Остерфельд (Osterfeld, 1992) [22] предлагает дополнительный принципиально экономический критерий (нравственные критерии и аспекты обсудим чуть позже) для различения двух типов коррупции, с которым мы не вполне согласны [3] и это обоснуем далее. Он делит коррупционную деятельность на жестко ограничивающую экономические возможности и на гибко расширяющую их. Вот комментарий по этому поводу американского профессора Д. Хьюстона. Цитата из работы этого профессора: «часто коррупция представляет собой «присвоение ренты», действия, ограничивающие экономическую активность, например, когда частные компании защищают себя от конкурентов с помощью государства. Но коррупция может приводить и к расширению масштабов экономической деятельности, в частности, когда граждане, подкупая чиновников, уклоняются от выполнения неразумных законов. Именно на этой основе строится, к примеру, теневая («неформальная») экономика» [15]. Но, и при этом пояснении негативная экономическая и нравственная оценки общества тем не менее сохраняются. В экономике коррупция ведет к недофинансированию проектов в необходимом объеме, снижению качества работ, к сокращению платежей в бюджеты всех уровней, росту уровня криминализации и прочее.

Вернемся к этико-нравственной оценке и трактовки коррупции и мздоимства, к потерям нефинансового характера. В «Божественной комедии» Данте полагал еще 700 лет назад, что мздоимцы по значимости привнесенного зла помещаются после тиранов и убийц в восьмой (предпоследний) круг (пятый ров) ада. Заметим, что в общественном сознании еще 700 лет назад хуже них только изменники и предатели в девятом круге на самом адском дне.

Считается, что чаще термин коррупция применяется по отношению к бюрократическому аппарату и политической элите (которые, кстати, не включаются в методики коррупционного анализа Мирового банка и Transparency International), но не менее активно эти процессы протекают и на коммерческом, и бытовом уровнях. Человек смолоду при формировании личностных ценностей проходит проверку и закалку искушением (в том числе, коррупционным), и не всегда это нравственное испытание выдерживает. Еще в трактате «Артха-шастра» один из министров Бхараты (Индии) в IV веке до н. э. сделал такой вывод, что «имущество царя не может быть, хотя бы в малости, не присвоено ведающими этим имуществом». Он делает вывод, что это неизбежно, нельзя, по мнению министра, удержаться от соблазна и не украсть.

Можно отметить эволюцию социально-экономического отношения к феномену коррупции. Отметим публикацию российского экономиста (и крупного хозяйственника) Г.Х. Попова, который без ссылок на Остерфельда писал о экономическом содержании коррупции как бюрократической ренте и форме транзакционных издержках в бизнесе, как «смазки» в отношениях бюрократии и бизнеса, без которой эти отношения тормозятся естественным или искусственным образом. Еще пример похожего мнения уже ранее упоминавшегося профессора Д. Хьюстона, считающего вслед за Леффом и Ханингтоном: «Коррупцию можно считать полезной заменой верховенства закона там, где оно (верховенство) развито слабо. Другими словами, выгоды от коррупционной деятельности – стоимость, создаваемая в результате дополнительных продуктивных трансакций, которые она позволяет осуществить, – могут превышать издержки. Такая ситуация наиболее вероятна, когда законные возможности для занятия бизнесом сильно ограничиваются [7]». Можно заметить, что эти законные возможности иногда ограничиваются искусственно для создания условий и причин коррупциогенности. В данном исследовании предпринята попытка прояснить в возможной мере эти вопросы. Понимание сущности и содержательной функции коррупции позволит более целенаправленно и эффективно определять меры по ее регулированию.

Методология исследования и содержание работы. Провести непростую оценку содержания, проявления и уровня коррупционной активности, объема коррупционных потерь можно (хотя непросто в силу латентного характера отношений) различными способами и приемами [4]. Во-первых, это методы косвенных оценок самих предпринимателей и групп граждан (методики Мирового банка и международной организации «Transparency International»), методы движения денежных потоков финансовых органов контроля и разведки ОД/ФТ (ФАТФ и Росфинмониторинга в России), методы социальной оценки склонности различных групп населения к нарушению правовых норм, включая и коррупцию. Можно методически также ввести индекс измерения коррупции в качестве непосредственной независимой переменной в структурированной оценки теневых потоков. Еще можно оценить уровень коррупции опосредованно, за счет мультипликативной переменной, отражающей количество выявленных коррупционных нарушений, качество правовой защиты в стране, в том числе по данной группе нарушений. Некоторые из методов были исследованы в ряде работ (в соавторстве с проф. В.И. Авдийским) автора данного исследования [2; 3]. Другие будут рассмотрены во второй части этой работы.

Для исследовательской обобщенной оценочной практики можно воспользоваться описательной (аналог «треугольника мошенничества» в институтах власти) вербальной «формулой коррупции» Р. Клитгаарда [9]:

Коррупция = Монополия + Свобода действий – Подотчетность

Свобода действий регулятора означает значительные и недостаточно контролируемые полномочия власти. Традиционно выделяют три ветви власти: законодательную, исполнительную и судебную, которые обладают значительными и ресурсами, и полномочия. Можно группировать и нормировать коррупционные нарушения в сфере действия этих ветвей власти. На наш взгляд, следует еще выделить традиционно называемую четвертую ветвь власти общества – СМИ, включая и активно развивающиеся многочисленные электронные всех форм и видов. Она обладает также значительными (просто огромными, о чем свидетельствуют многомиллиардные доходы и неоплаченные налоговые обязательства некоторых вполне рядовых СМИ-блогеров) финансовыми ресурсами, каналами широкого влияния, иерархически организована и выстроена. Отметим, что сегодня и в этой сфере происходит много масштабных и громких (публичных) нарушений коррупционного характера.

Сфера духовной власти также является значимой и объемной сферой общественной и экономической жизни. Она менее публична, но отдельные примеры говорят о конфликте социально-экономических интересов и в этой сфере. Не являясь специалистом в этих вопросах, отметим, что не бывает несовершенных религий, но как в других сферах власти и общества, несовершенны люди, ее реализующие. Именно люди и делают свой выбор, связанный с возможными рисковыми событиями и их болезненными исходами.

В целом, в данном исследовании исходим из подхода, что вклад в ВВП и другие последствия коррупции могут носить как негативный (ограничительный), так и позитивный (стимулирующий) характер, который оценивается косвенным образом линейной мультивариативной регрессионной моделью, предложенной в работе Д. Хьюстона [7]:

ВВП = А₀ + К₁ х Медианный возраст + К₂ х Грамотность + К₃ х Резервы $ + К₄ х ИВК + К₅ х Права + К₆ х ИНДЕКС

Где: ВВП – среднегодовой объем ВВП душу населения за заданный период по паритету покупательной способности (ППС); коэффициенты К_1-6 рассчитываются на основе корреляционных зависимостей для однородных групп стран (это расчет был выполнен в 2022 г. в НИР Финансового университета для миграционных потоков в России); Медианный возраст – медианный возраст в стране по состоянию на конец заданного периода, лет; Грамотность – доля населения страны в возрасте от 15 лет, умевшего читать и писать по состоянию на конец заданного периода, %; Резервы – доказанные и оцененные нефтегазовые запасы страны на душу населения в рыночных ценах на конец заданного периода; ИВК – индекс восприятия коррупции (по методике Университета Пассау в Германии и Transparency International) по состоянию на конец заданного периода, вычисляемый по шкале от 1 до 10 (чем выше его значение, тем ниже уровень коррупции); ИНДЕКС – показатель правовой институциональной защиты в стране по отношению к коррупции, измеряемый по ИВК.

Применяют и другие расчетные модели, и показатели измерения уровня коррупции (см., индикатор, публикуемый с 1980-го года в «Международном справочнике рисков отдельных стран» (International Country Risk Guide) [5].

Установление значений индексов и показателей, а также критериальных уровней является трудной методической задачей, но цель данного этапа работы иная, а именно, обоснование и выработка содержательной модели этого социально-экономического явления. Ряд исследователей при построении такой модели (П. Мауро [21], Дж. Свенссон [23]) видят взаимосвязь уровня коррупции и уровня экономической активности (роста). Они отмечают, что ее характер может быть с положительным и отрицательным знаком. В идеальной модели регулирования политика верховной власти различных отраслей заключается в максимальном увеличении издержки коррупционной деятельности (с целью ее ограничения), а также в сокращении издержек легальной регулирующей деятельности (с целью повышения ее эффективности). Но идеального ничего не бывает, ни рынка, ни власти [6], ни поведения индивидов. Многочисленные судебные примеры красочно иллюстрируют это несовершенство. То есть, рост ВВП может привести к усилению/снижению коррупции, так как мотивация меняется, и возможная финансовая основа для хищения увеличивается. Усиление регулирования верховной власти также может способствовать падению/росту коррупции. В нашем авторском подходе сущностная модель коррупции трактуется как характеристика социально-экономической системы, как независимая структурная социально-экономическая переменная, имманентно присутствующая в экономических отношениях.

Занимаясь вопросами экономической безопасности и управления рисками в деятельности хозяйствующих субъектов невозможно не исследовать темы и проблемы коррупции в хозяйственной деятельности. Почти десять лет назад автором данной работы была опубликована статья «К вопросу об антикоррупционном воспитании личности», в которой рассмотрены некоторые вопросы нравственного воспитания этой горячей темы не только в России, но и практически повсеместно в мире [4]. Примеры (слаборазвитых стран Африки, государств постсоветского пространства и развитых, таких как Япония, Корея, Франция, Германия, Италия, США, Китай, Индия, Бразилии и других) миллиардных коррупционных сделок руководителей крупнейших мировых корпораций и даже высших руководителей стран очень убедительно говорят о неснижаемом и даже растущем градусе этих вопросов сегодня. Количественные показатели от страны к стране меняются, но снижающейся тенденции как в отдельных странах, так и на в целом, не прослеживается. Текущая обширная социально-экономическая практика хозяйственной жизни показывает, что острота этих вопросов в России также не снижается. Чтобы не загружать подтверждающей статистикой можно адресовать к ежегодным отчетам МВД, Следственного комитета России с развернутым анализом итогов по противодействию коррупции. В настоящее время эти темы постоянно на первых страницах СМИ, рассматриваются судебными структурами, активно обсуждаются общественностью и эмоционально используются различными политическими силами. Многие специалисты согласны, что основной причиной высокой коррупции является несовершенство политических институтов (практически во всех странах?!), которые обеспечивают внутренние и внешние механизмы сдерживания коррупционных действий. Помимо этого, есть основания полагать, что некоторые объективные обстоятельства вносят существенный вклад, такие как неоднозначная законодательная база, незнание или непонимание законов населением, нестабильная экономическая и политическая ситуация в стране и другие (например, культурно-историческая традиция). По-видимому, следует говорить о том, что причины не только в трудных условиях жизни, особенностях ведения бизнеса, но также и в специфических личностных поведенческих характеристиках.

В Финансовом университете в 2012-2013 годах был проведен социологический опрос молодежи в возрасте 18-22 лет (студентов от первого до четвертого курсов). Целью исследования стало выявление характеристик личности, способствующих коррумпированному поведению [8]. В исследовании применялись разработанная в МГУ анкета по определению готовности к коррумпирующему поведению и опросный лист «Большая пятерка» для студентов. Опрос позволял не только определить количественные параметры, но и выявить причины и мотивы принятого такого, мягко сказать, «компромиссного» решения. В целом результаты подтвердили известный набор мошеннических и коррупционных причин, условий и мотивов принятия решений большинства людей (в том числе молодых людей).

По результатам проведенного в 2012-2013 гг. в Финансовом университете анкетирования молодых людей 18-24-летнего возраста получены такие данные: у 16,7% «стойких» респондентов существует мнение, что материальное вознаграждение должностного лица (взятка) в любом случае недопустимо. У 83,3% противоположное мнение, которое достаточно дифференцировано, также различается в зависимости от обстоятельств. Из них чуть меньше половины обсуждают варианты допустимой возможности сделки. Так среди них 48% допускают возможность дачи взятки в качестве благодарности за услуги, 36% – в целях установления отношений, 32% – для предоставления льгот, 44% – для помощи в ускорении процесса решения проблемы, 12% – для получения самой услуги, 8% – для финансовой выгоды, 8% – для санкции разрешения спорного вопроса в их пользу. Следовательно, 83,3% респондентов характеризуются готовностью (в различной степени) к коррумпирующему поведению, и это очень тревожно [8].

Следует отметить, что процентное соотношение различных групп из числа обследуемых в Финансовом университете отличается от данных опроса представителей российского бизнеса, представленных в анализе консалтинговой компании PWC за 2018 год. По данным обследования этой консалтинговой компании результаты опроса такие: около 8-10% «стойких», тех, кто по их заявлениям никогда не участвует в мошеннических сделках, 10-12% «нестойких», тех, кто всегда готов и способен участвовать в коррупции и мошенничестве. Остальные 75-80% находятся в зоне «пластичной» устойчивости сомнений между этими двумя группами. Для сравнения представим данные Интерпола для Европейского Союза. В 2014 году Европарламент в Антикоррупционном отчёте ЕС (ACR) оценил коррупцию внутри ЕС в 120 млрд евро. Выше коррупцию в ЕС оценивает Всемирный банк − не менее триллиона евро и более в год. На официальном сайте ЕС размещены данные соцопросов своего отношения к коррупции. «Так руководители 37% предприятий ЕС считают коррупцию проблемой при ведении бизнеса, а 60% согласны с утверждением, что взяточничество является самым простым способом получения определённых государственных услуг. При этом 75% опрошенных граждан уверены, что в финансировании политических партий недостаточно прозрачности, что подразумевает коррупцию, кстати, совершенно напрасно не выделенную в отдельный вид Европолом. И ещё одна деталь – 61% уверены, что наказание, для пойманных на коррупции чиновников слишком мягкое» [12]. Можно отметить, что данные достаточно близко совпадают, и отношение к коррупции в России и Европе очень схожее.

На протяжении более 30 лет преподавательской работы в вузах автор данной работы проводил в какой-то мере аналогичные тесты и социологические опросы среди студентов 3-го и 4-го курсов различных университетов. При вопросе о размере финансового вознаграждения, за которые молодые люди были готовы пойти на коррупционное действие (даже при угрозе тюремного заключение) не менее 12-14% проявляли готовность обсудить условия тюремного наказания. Также не менее 6-8% внимательно слушали обсуждение этих вопросов, видимо, не заявляя вслух о своей заинтересованности. Можно предположить, что молодые люди в этом переходном возрасте пока не обрели в полной мере социальную зрелость и гражданскую ответственность. Но готовность к обсуждению «коммерческой» стороны наказания за взятку, то есть размера минимальной пороговой суммы, подтолкнет молодых людей к коррупционной сделке, характеризует «потребительский» вектор социальных установок личности, социальную неуверенность молодых людей в возможности реализовать себя в сегодняшней России.

Для более широкой аудитории необходимо провести учет данных консалтинговой компании PWC по обследованию бизнес-персонала и данных обследования молодых людей как будущих работников хозяйственной сферы. Весовые соотношения могут быть получены на основе оценки возрастной структуры активного населения от 18 лет. Опрос граждан РФ от 18 лет и старше проведен 10 марта 2019 года в 53 субъектах РФ. Опрошены 104 населенных пункта, 1500 респондентов, 34% опрошенных сказали, что им приходилось давать взятки (близко к данным обследования ФУ). При 43% согласных с существованием мздоимства реально давали взятки 34% (по данным обследования PWC). Если исключить из оценки при учете частоты повторов событий и размера взятки, а разовые подарки от 3 до 30 т. руб. рассматриваются как бытовая разновидность благодарности, расчетные значения после коррекции составили 16-22% (статистическая погрешность не превышает 3,6%). На наш взгляд, вузовских молодых людей характеризует пока не самый высокий уровень социальной зрелости, ответственности и нравственности, проявляющийся в этих цифрах. Молодые люди пока не имеют часто ни искусительных нравственных испытаний, ни возможности, ни серьезного мотива для коррупционной сделки в силу их социального статуса (но на бытовом уровне вполне допускают такую форму регулирования отношений). Поэтому есть опасение, что при первом реальном, а не виртуальном испытании на коррупционную устойчивость у некоторой части нового поколения может не хватить нравственных ресурсов для преодоления такого искушения «рабства плоти и гордыни». Видимо, необходимо заниматься нравственными установками в первую очередь, как в России, так и в более широком мире так называемого «общества потребления» [4]. Это важно еще по одной причине. В России последовательно предпринимаются шаги по созданию национальной системы противодействия коррупции в организациях, принимаются федеральные законы, программы и планы на государственном уровне, исполнение которых обязательно для всех организаций в стране. Но, на наш взгляд, недостаточно делается на уровне личности. Низкий уровень антикоррупционной стойкости может проявиться не только у нарушителей законов, но и у лиц, ответственных за организационно-просветительскую работу по противодействию коррупционным проявлениям. При внешнем отсутствии прямого нарушения норм права, тем не менее, их часто бюрократическое и пассивное участие в работе создает условия и возможности для нарушений другим лицам. По сути, отсутствие деятельности (бездеятельность) также является нарушением закона о противодействии коррупции. Нравственные шкалы размыты, примеры для подражания невыразительны. Возможно, накапливаемый социальный опыт СВО даст и ценностные ориентиры, и своих героев.

Пока не существует единого мнения по подтверждению многих и различных гипотез наличия высокого уровня коррупции в странах мира. Следует заметить, что, когда наука не может решить какую-то задачу, начинают обращаться к философам и к Богу. Следуя этому, процитируем философа. Российский и немецкий философ Э. Кант считал, что у человека всего четыре важнейших задачи в жизни, но самая трудная – это воспитать в себе нравственную личность, что, очевидно, не всем удается [18]. Постоянные столкновения нравственности с реальностью и ее противоречиями ведут к трудной работе по укреплению или размыванию ее устоев и ценностей. Нужно сказать, что советы мудрых помогают не только успокоить сознание, но часто и найти решение этих вопросов.

Работы исследователей этой темы указывают кроме кратко упомянутых ранее факторов негативного влияние коррупции на экономику и других по нескольким направлениям. В России это, во-первых, на макроуровне влияние на инвестиционный климат и на спад объемов реальных инвестиций в производство, замедление экономического роста предприятий и в целом государства; во-вторых, в бизнесе, а особенно в малом, разорение предпринимателей, не выдержавших конкурентной схватки; в-третьих, влияние на эффективность использования финансовых средств и ресурсов, снижение доходной части бюджета из-за потерь налогов, которые недобрали или присвоили соответствующие функционеры; в-четвертых, путь к временным затратам из-за бюрократических препон (вспомним статью Г.Х. Попова) и снижению эффективности администрирования проектов [10]. При этом, также сформировались ряд мифов о свободном рынке с низким уровнем коррупции, о связи низких налогов и низком уровне коррупции и прочее. Эти мифы на практике трудно проверить, так как никогда не существовало свободного (идеального) рынка, тем более, в турбулентное настоящее время. Также миф о низких налогах не действовал потому, что во многих странах с относительно невысоким уровнем коррупции достаточно большие по сравнению с другими странами налоги и государственные расходы (Дания, Нидерланды, страны Скандинавии и другие примеры). Еще один миф о непродуктивном вмешательстве власти также сомнителен, даже если отменить все институты власти, коррупция продолжит существовать, как существует человек со всем набором его диалектических противоречивых качеств.

Кроме коммерческой, нравственной стороны феномен коррупции имеет ряд других ранее не обсуждаемых содержательных аспектов. Прежде всего, это юридическая составляющая, характеризующая уровень зрелости законодательных норм и их адаптивности. С позиции Конституции Российской Федерации коррупция ведет, если воспользоваться анализом А. Маркович и коротко изложить отдельные статьи, «… к нарушению целостности экономического пространства и правовых основ рыночных отношений (ст. 8, 71, 74), нарушению экономических основ конституционного строя (ст. 8), налогового законодательства (ст. 75) и ограничению налоговых поступлений (ст. 57), ослаблению финансовой мощи государства, целостности и суверенитета страны (ст. 4, 59, 80, 86, 87), ограничению прав и свобод человека и гражданина, прежде всего, в части права собственности (ст. 35, 36), ущемлению социальных прав (ст. 37-41) и другим нарушениям» [1]. Практически эти конституционные положения, принципы или нормы искажаются, и даже нарушаются коррупционными действиями в виде неофициальных взаимодействий между экономическими агентами на основе злоупотребления административным ресурсом ради индивидуальной выгоды.

Отметим, что в целом социально-экономический феномен под названием коррупция имеет расширенную регулирующую экономическую составляющую, юридическую трактовку, нравственную, этическую и социально-политическую содержательную компоненту.

Остановимся на основных аспектах этого комплексного представления более детально. Некоторые аспекты экономической компоненты феномена коррупции уже упоминались ранее при цитировании работ Г. Попова и Д. Хьюстона и в других публикациях [14; 16; 19; 20]. Коррупция в юридическом аспекте рассматривается как неправовой механизм оплаты услуг (возможная формализация которого через понятие бюрократической ренты), например, в виде консультации или получения специальных конкурентных преимуществ (доступа к распорядительной власти, к ограниченной информации, к другим видам ресурсов, сокращения бюрократических задержек, увеличения доли на рынке и пр.), но по содержанию заключается в стремлении создания собственности (права владения, распоряжения и пользования). Механизм формирования такой собственности, как и любые сложные механизмы рынка, возникает из произвольного децентрализованного поиска экономических решений. Самый цитируемый в мире (2014 г.) экономист по версии Thomson Reuters, американский исследователь В. Истерли (W. Easterly) отмечает, что «… скорее всего окажется, что люди, прибегающие к коррупции для обеспечения экономической деятельности – именно те, чьи знания и действия необходимы, чтобы навести «мосты» к стабильным правам собственности и государственному управлению» [24]. В этой части коррупция по своим целевым установкам приближается к юридически закрепленных в ряде стран механизмам лоббирования. Эти модели исходят из сложившегося фундаментального противоречия системы государственного управления собственностью. По сути этого противоречия, работу чиновников фактически оплачивает государство в лице граждан, но по форме их работодателем является государство в лице управляющих структур, которые наделяют чиновников правом принимать решения, затрагивающие конкурирующие интересы различных бизнес-групп и лиц. На практике лицо (или группа лиц) с полномочиями верховной власти не в состоянии обеспечить необходимый контроль реализации политики и достижение установленных целей методически и технически. Принятая распространенная практика решения – это установление системы уровней администрирования с заданными полномочиями, в распоряжение которых передаются необходимые ресурсы, и устанавливаются правила поведения и осуществления контроля. Однако возникают угрозы конфликта интересов и неправомерных действий, формирующих возможные рисковые события, так как система регулирования недостаточно гибкая, а контроль за всеми процедурами невозможен даже для мощного искусственного интеллекта. Эти издержки на практике присущи любой хозяйственной системе вне зависимости от наличия или отсутствия закона о лоббировании в России, США, Сингапуре, Китае (шумерского города-государства Лагаша второй половине XXIV века до н.э., Индии шестисотлетней давности, где уже разрабатывались нормы регулирования коррупции) и других странах, и не зависит от уровня зрелости и жесткости мер судебных, правовых и силовых институтов этих стран.

Более того, коррупция постоянно играет роль весомого средства и ресурса конкурентной борьбы, расширяя набор методов и инструментария обеспечения балансирования интересов и живучести бизнеса, в некоторых случаях, его выживания. В продолжение этих взглядов у части исследователей складывается мнение, что к коррупции при определенных условиях допустимо «терпимое общественное отношение». Обсуждение идет о границах этих определенных условий. Согласно одному из аргументов, в истории развития многих стран (Индонезии, Таиланда, Кореи и др.) были периоды, когда рост экономики сопровождался ростом коррупции, то есть даже увеличивавшаяся коррупция не мешала экономическому росту, а позволяла в период подъема экономики более полно использовать все мотивирующие преимущества быстрого роста. Еще обсуждается такой аргумент (упоминавшийся в статье Г. Попова), взяточничество есть лишь механизм частичной реализации рыночных принципов (бюрократической ренты) в деятельности государственных и муниципальных бюрократических структур. Можно отметить, что складывается объемный по уровням, масштабу и объемам рынок коррупционных услуг с механизмами предложения и конкурентного спроса с вполне значимым оборотом финансов. Закон этого рынка можно изложить таким образом: принцип гибкого управления большими системами сам по себе содержит потенциальную возможность для коррупции; эта возможность перерастает в объективные условия, когда потенциальная рента преобладает над возможными рисками потерь [7]. Поддержка стабильности нелегальных финансовых потоков на подобном рынке, если исходить из реальности наличия балансирующей и регулирующей экономической функции коррупции, по мнению А. Джейн (Jain A. K.), является специальной задачей и вызывает необходимость административных и законодательных мер, нацеленных на повышение экономической выгоды от коррупции и на снижение правовых и социальных рисков [17]. Вводимые законодательные ограничения, обязательно проверяющие новые нормативные документы на коррупциогенность, не всегда срабатывают и не отсеивают недоработанные «сырые», или документы с признаками коррупциогенности. Коррупция на этом рынке видоизменяется, мимикрирует, выступает для реального бизнеса как важный ресурс получения дополнительной прибыли или роста его эффективности. Можно привести такой пример. В 1990-е годы крупный бизнес оказывал массированное коррупционное давление на депутатов для принятия ими законов, не мешающих бизнесу прибыльно функционировать. Но в 2010-е годы и позже крупный бизнес поменял тактику. Теперь меньшие по сравнению с затратами на депутатов средства тратятся на юристов, которые довольно быстро находят почти законные пути обхода, ограничивающих норм принимаемых законов и получения дополнительных доходов.

Этим, на наш взгляд, не исчерпывается сущностный функционал феномена коррупции. Английский философ Томас Гоббс, считавший общественной основой нравственности «естественный закон», отмечал, что коррупция «есть корень, из которого вытекает во все времена и при всяких соблазнах презрение ко всем законам». Но речь может идти не только о небрежении нормами права, а и о случаях необходимости их обновления, изменения и приведения в соответствие норм и законов меняющейся практике. Можно продолжить этот тезис и отметить, что области и сферы проявления коррупции являются маячками (индикаторами) пробелов и уязвимостей норм законодательства, а также уязвимости и слабостей в системе обеспечения экономической безопасности социально-экономических систем и помогают более эффективно организовать защиту интересов хозяйственных систем [11]. С этой точки зрения необходимо не только противодействовать последствиям отдельных случаев коррупции, но и видеть и регулировать, как того требует федеральный закон «О противодействии коррупции», причины и последствия возникновения этих проявлений. Также важно при этом учитывать появление новых областей или новых форм проявления коррупционных сделок, или заметный рост таких сделок, или расширения масштабов таких сделок по отраслям, регионам и пр. Коррупция, тем самым, является в определенной мере индикатором качества антикоррупционного «здоровья» рынка тех или иных территорий (или сфер деятельности), которая характеризует его (рынка) эффективность и качество функционирования.

Можно выделить также такую функцию как адаптационную гибкость коррупционных схем для бизнеса, которая с учетом специфики территории (истории, культуры, степени развитости бизнес-рынка и коррупционного рынка) задает уровень требований и сложившейся практики работы предприятий на рынке этой территории. Можно провести некоторую иллюстрирующую это положение аналогию [8]. Известно, что при первом приходе ребенка в садик или школу ему нужно переболеть всеми микробными и вирусными инфекциями нового окружения, сделать прививки, выработать иммунитет к ним, чтобы продолжить далее свою учебу без повторения рецидивов этих болезней.

Можно упомянуть еще о ранее уже отмеченной мотивационной функции коррупции, заставляющей другие компании искать пути роста, преодолевая это «конкурентное» преимущество коррупционного бизнеса, как бы вырабатывая иммунитет к такого рода проявлениям, и укрепления устойчивости организации («иммунитетной защите здоровья») за счет поиска и использования новых ресурсов различного вида.

Таким образом, рассматривая коррупцию как феномен социально-экономических отношений можно выделить две принципиальных составляющих компоненты или стороны этого явления. Первая – это форма специальных экономико-правовых отношений, присущая всем экономических системам, обладающая перечисленными функциями и свойствами, решающая свои специфические экономические задачи, и формирующая причины и условия выбора управляющих решений по развитию бизнеса. Вторая – это форма этико-нравственного выбора человека в условиях оценки применения коррупционных схем и текущей практике хозяйствования. Эта сторона феномена коррупции относится к гуманитарной сфере отношений, может соприкасаться не только с экономическими, но и другими (нравственными) оценками потерь и выгод принятия неправомочного решения.

Выделение и рассмотрение различных функциональных сущностей феномена коррупции как явления социально-экономической жизни, по нашему мнению, будет способствовать более целенаправленной разработке мер по регулированию этого феномена, оценивать результативность предпринимаемых действий.

Заключение и выводы

Коррупция как исторический социально-экономический феномен человеческих отношений имеет много функций и сложную содержательно-понятийную сущность, которая эволюционирует во времени. В последние 60-70 лет начал формироваться подход, например, Д. Хьюстона, полагающего вслед за Леффом и Ханингтоном, что «… коррупцию можно считать полезной заменой верховенства закона там, где оно (верховенство) развито слабо. Другими словами, выгоды от коррупционной деятельности – стоимость, создаваемая в результате дополнительных продуктивных трансакций, которые она позволяет осуществить, – могут превышать издержки. Такая ситуация наиболее вероятна, когда законные возможности для занятия бизнесом сильно ограничиваются». Ряд исследователей при построении индикативно-параметрической модели показателей коррупции (П. Мауро, Дж. Свенссон) видят взаимосвязь уровня коррупции и уровня экономической активности (роста). Отметим, что ее характер может быть с плюсом и минусом. В идеале политика верховной власти различных отраслей заключается в увеличении строгости норм контроля и издержек коррупционной деятельности (с целью ее ограничения), а также в сокращении издержек легальной регулирующей деятельности (с целью ее развития).

Многие специалисты согласны, что основной причиной высокой коррупции является несовершенство политических институтов, которые обеспечивают внутренние и внешние механизмы сдерживания коррупционных действий. Помимо этого, есть основания полагать, что некоторые объективные обстоятельства вносят существенный вклад, такие как неоднозначная законодательная база, незнание или непонимание законов населением, нестабильная политическая ситуация в стране и другие. По-видимому, следует говорить о том, что причины не только в трудных условиях жизни, особенностях ведения бизнеса, но также и о специфических личностных поведенческих характеристиках.

В нашем авторском подходе сущностная экономическая модель коррупции трактуется как независимая структурная социально-экономическая характеристическая переменная в экономических отношениях.

Кроме коммерческой, нравственной стороны феномен коррупции имеет ряд других ранее не обсуждаемых содержательных аспектов. Прежде всего, это юридическая составляющая. Практически многие конституционные положения, принципы или нормы искажаются, и даже нарушаются коррупционными действиями в виде неофициальных взаимодействий между экономическими агентами на основе злоупотребления административной позицией ради частной выгоды. Тем самым, социально-экономический феномен под названием коррупция имеет также расширенную экономическую составляющую, юридическую трактовку, социально-политическую и содержательную нравственную компоненту.

В итоге, уверенно можно говорить о том, что коррупция как социально-экономическое и юридико-политическое явление с одной стороны не только препятствует государству как социальной, общественной организации осуществлять стоящие перед ним задачи, нанося прямой ущерб обществу, нравственно развращает участников коррупционных процессов, оказывая негативное влияние на социально чувствительные группы населения. Это отражается в восприятии и оценке этого феномена субъектами экономических отношений [5; 6]. Но также необходимо учитывать и объективную роль коррупции при выборе методов регулирования, адаптации, информирования о слабостях и мотивирования бизнеса. Еще раз подчеркнем, что не идет речь об отбеливании или оправдании коррупции как негативного явления. Но нужно рассмотреть диалектику явления и понять, что полностью устранить коррупцию невозможно, как одного из многих механизмов функционирования хозяйственных систем. Требуется оценить необходимые условия и ограничения, которые позволили бы нивелировать и смягчать негативные стороны до необходимого уровня и использовать возможности этого явления.

Методы оценки уровней коррупциогенности экономики и регулирования негативных факторов коррупционной деятельности рассматриваются в следующей части исследования.

[1] 09 декабря 2023 в Международный день борьбы с коррупцией А. Бастрыкин сообщил, что за 9 месяцев 2023 года почти 8 тыс. дел о коррупции направлено в суды, это в два раза больше, чем Счетной палаты. По информации В. Колокольцева на ежегодном заседании коллегии МВД 02.04.2024 при реализации национальных проектов за 2023 год выявлено более 2,5 тысяч нарушений. О многочисленных нарушениях коррупционного характера при выполнении заказа МО России доложил Ю. Чиханщин на итоговом заседании Росфинмониторига.

[2] Дача и получение взятки государственным служащим является преступлением, предусмотренным ст. 290 УК РФ. В данной статье описаны виды взяток и наказания, действующие в современном законодательстве за дачу и получение взятки. Взятки классифицируются по размеру суммы, переданной должностному лицу:

Значительная взятка (25 000 рублей и более), в крупном размере (150 000 рублей и более), особо крупная взятка (1 000 000 рублей и более).

[3] На наш взгляд, данный автор выделяет не сущностную сторону, а некоторый функционал коррупции как экономического феномена. В целом, в данном исследовании исходим из модельного подхода, что вклад в ВВП и другие последствия коррупции могут носить как негативный (ограничительный), так и позитивный (стимулирующий) характер. В нашем подходе сущностная модель коррупции трактуется как независимая структурная социально-экономическая переменная в экономических отношениях.

[4] Более детально эти методы будут рассмотрены во второй части этой статьи, публикация которой предполагается в следующем номере.

[5] В настоящее время ICRG представляет ежемесячные рейтинги и прогнозы политических, экономических, финансовых и комплексных рисков, охватывающие 141 развитую, формирующуюся, приграничную страну и оффшорные финансовые центры.

[6] Отметим, как за короткий срок в разы выросли независимые фонды Б. Клинтона, Б. Абамы, Дж. Байдена, Б. Джонсона, Р. Бербок и других (их список объемен), явно не за лекционную активность этих персон, не говоря о современных политиках Украины.

[7] О нравственном качестве личности управленца всех уровней речь будет идти далее. На сегодняшний день неизвестны методы в педагогике или менеджменте, которые бы гарантировали (включая проверку на детекторе лжи), что человек будет идеальным чиновником. Это относится и к проектируемому управленцу с искусственным интеллектом также.

[8] Приводя данный пример, автор не рассматривает буквально коррупцию как аналог вирусной инфекции, но иллюстрирует некоторую схожесть этих процессов для большей наглядности основных аргументов и выводов данного доклада. Но следует заметить, что симбиоз живого организма с миллионами микробов является условием жизнеобеспечения этого организма.