How can security issues be reflected in the new spatial development strategy of the Russian Federation?

Введение. Внимание к пространственным аспектам развития выступает необходимым элементом политики национальной безопасности во всех современных государствах. Особое значение этот компонент национальной безопасности имеет для Российской Федерации в силу значительности ее социально-экономического пространства, наличия многих природно-географических и национально-этнических особенностей отдельных территорий. Роль пространственного фактора национальной безопасности в данном случае имеет двойственный характер. С одной стороны, он указывает на те риски и угрозы для устойчивого социально-экономического развития страны, которые связаны с обстоятельствами пространственного характера. С другой стороны, выделение особого, пространственного «среза» национальной безопасности позволяет конкретизировать целеориентацию документов стратегического планирования, особенно относящихся к блоку пространственного стратегирования. Можно сказать, что обращение к вопросам пространственного развития позволило существенно расширить ареал исследований и практических разработок в сфере национальной безопасности.

Российские исследователи, в том числе и авторы данной статьи, в последние годы неоднократно обращались к проблематике пространственных факторов национальной безопасности России [10; 13; 14; 15]. Дополнительный импульс исследованиям в этом направлении был дан принятием в 2021 г. обновленной версии Стратегии национальной безопасности Российской Федерации, в которой, в отличие от аналогичного документа 2015 г., удалось более четко позиционировать специфический круг вопросов, относящихся к проблемам пространственного развития России и ее регионов [16; 20]. В результате, на настоящий момент сложился своеобразный «тандем» двух сопряженных документов стратегического планирования: Стратегия пространственного развития [7] и Стратегия национальной безопасности [3]). Наличие и взаимосвязанная работа с этими документами позволяла надеяться на существенный прорыв в данном направлении теоретических и практических разработок. Однако, полагаем, добиться в полной мере такого позитивного результата не удалось.

Целью исследования является выявление механизмов отражения проблематики безопасности в Новой стратегии пространственного развития Российской Федерации.

Задачи исследования:

– раскрытие сущности и основных слагаемых пространственной безопасности;

– анализ концептуально-программных основ безопасного пространственного развития;

– выявление негативных трендов пространственного развития Российской Федерации;

– раскрытие дополнительных возможностей мониторинга и степени достижения требований национальной безопасности.

Предмет исследования – механизмы отражения проблематики безопасности в Новой стратегии пространственного развития Российской Федерации.

Объект исследования – Новая стратегия пространственного развития Российской Федерации.

В ходе исследования используются следующие методы научного исследования: анализ, синтез, индукция, дедукция, сравнение.

Практическая значимость исследования состоит в выявлении механизмов отражения проблематики безопасности в Новой стратегии пространственного развития Российской Федерации, которые могут быть использованы при подготовке соответствующего документа.

Пространственная безопасность: сущность и основные слагаемые. Формально два названных выше документа стратегического планирования содержат в себе немало достаточно много «точек пересечения», позволяющих в совокупности весьма полно определить сущность и основные слагаемые такого понятия как «пространственная безопасность» или «безопасность пространственного развития». Тем не менее, исчерпывающего определения в этом смысле ни один документ не дает. Оба документа содержат лишь фрагментарные обращения к проблеме пространственной безопасности, которые далеко не всегда формируют целостное представление о сущности и основных признаках такого понятия. Кроме того, в этих документах не нашел отражения тот факт, что безопасность пространственного развития может быть понята и оценена на двух уровнях: как безопасность всего экономического пространства страны, и как безопасность каждого из ее территориальных составляющих в отдельности [2].

Обратимся, прежде всего, к Стратегии пространственного развития (далее – СПР). Уже в общих положениях к СПР указывается, что «Стратегия учитывает основные положения Стратегии национальной безопасности Российской Федерации, утвержденной Указом Президента РФ от 2 июля 2021 г. № 400». Надо сказать, что подобная декларация носит весьма неконкретный характер, поскольку в Стратегии национальной безопасности (далее – СНБ) нет разделения на положения «основные» и «не основные».

Задачи национальной безопасности присутствуют и среди факторов целеполагания СПР. В документе отмечается, что «целью пространственного развития Российской Федерации является обеспечение устойчивого и сбалансированного пространственного развития Российской Федерации, направленного на сокращение межрегиональных различий в уровне и качестве жизни населения, ускорение темпов экономического роста и технологического развития, а также на обеспечение национальной безопасности страны». Однако и эта декларация носит весьма неконкретный характер, поскольку «обеспечение устойчивого и сбалансированного пространственного развития Российской Федерации», равно как и «обеспечение национальной безопасности» и пр. не может быть результатом осуществления только одной стратегии, а реально возможно только в рамках практики стратегического планирования в целом.

Кроме того, разумного было предположить, что, вменяя СПР среди прочего, и функцию обеспечения национальной безопасности, документ более конкретно укажет на то, какие именно риски и угрозы такой безопасности должны быть устранены в ходе реализации СПР. Однако таких указаний в СПР не представлено. Справедливо было бы предположить, что с учетом специфического места СПР в системе документов стратегического планирования наиболее целесообразно было бы прямо установить нацеленность СПР на устранение рисков и угроз, связанных с негативными трендами пространственного развития Российской Федерации. Формально эти негативные тренды представлены в СПР достаточно подробно.

Так, среди этих трендов можно выделить такие позиции, как:

– высокий уровень межрегионального социально-экономического неравенства, а также существенные внутрирегиональные различия по уровню социально-экономического развития, в том числе, отставание по уровню жизни значительной части населения сельских территорий от уровня жизни жителей городов;

– недостаточное количество центров экономического роста для обеспечения устойчивого экономического роста Российской Федерации;

– возрастание демографической нагрузки на трудоспособное население в большинстве субъектов Российской Федерации, что таит в себе угрозу дальнейшего ухудшения демографической ситуации;

– существенное отставание межрегиональной и внутрирегиональной миграционной подвижности населения от средних значений, характерных для развитых стран, что приводит к возникновению проблем на региональных и внутрирегиональных рынках труда;

– высокая доля малопроизводительных и низкотехнологичных производств в структуре экономики субъектов Российской Федерации; низкий уровень предпринимательской активности в большинстве малых и средних городов, на сельских территориях за пределами крупных и крупнейших городских агломераций;

– несоответствие существующего уровня развития магистральной транспортной инфраструктуры потребностям экономики и населения субъектов Российской Федерации и страны в целом, низкая транспортная связанность центров экономического роста между собой и с другими территориями;

– нереализованный потенциал межрегионального и межмуниципального взаимодействия;

– несбалансированное пространственное развитие крупных городских агломераций, крупнейших городских агломераций и городских агломераций.

Касательно названных выше негативных трендов можно сказать, что они, как и некоторые другие обстоятельства, как бы отделяют нас от ситуации безопасного экономического пространства и, значит, не могут не рассматриваться вне общих представлений о национальной и экономической безопасности страны. Более того, в приведенном тексте уже наличествует понятие «угроза» (выше выделено нами), что еще более сближает данную постановку вопросов в СПР с традиционной проблематикой национальной безопасности: выявление угроз и обоснование путей их преодоления.

Однако здесь следует иметь в виду три обстоятельства. Во-первых, не все заявленные в СПР негативы имеют прямое отношение именно к проблемам пространственного развития экономики страны (например, высокая доля малопроизводительных и низкотехнологичных производств в структуре экономики субъектов Российской Федерации) [23]. Во-вторых, в документе не дается четкого полного, конкретного раскрытия тех вызовов и угроз, которыми чревато сохранение и дальнейшее нарастание этих негативных тенденций. И, наконец, многие негативные тренды пространственного развития в документе лишь констатируются без указания на пути их преодоления. Например, в СПР справедливо указывается на такую проблему, как нереализованный потенциал межрегионального и межмуниципального взаимодействия, но далее в документе эта проблема остается без внимания и пути ее решения не обозначаются. Не обозначается в документе и конкретный смысл «несбалансированности» развития крупных и крупнейших городских агломераций (несбалансированность чего с чем имеется в виду?). Другими словами, проблемы формально названы, но о путях их решения можно только догадываться.

Помимо развернутого описания ключевых проблем и угроз пространственного характера, в СПР можно найти и целый ряд более частных обращений к отдельным слагаемым безопасного социально-экономического развития. Так, в документе говорится о необходимости «расширения использования экологически безопасного транспорта для обслуживания населения и отраслей экономики»; указывается на такие проблемы, как «обеспечение транспортной, энергетической и информационно-телекоммуникационной безопасности»; «ликвидация проблем в сфере безопасности населения, проживающего на территориях, подверженных высокому риску возникновения чрезвычайных ситуаций природного характера» и пр. Однако создается впечатление, что эти обращения СПР к проблемам безопасного развития носят выборочный и даже случайный характер и опять-таки не сопровождаются указанием на пути устранения возможных в этой связи угроз для экономики страны.

Вместе с тем обращает на себя внимание то, что в СПР проблемы безопасности увязываются с рядом институций, которые сами по себе выступают новацией СПР и, следовательно, нигде ранее в таком аспекте рассматриваться не могли. В частности, к числу таких новаций в СПР относится введение института «геостратегических территорий». В разделе СПР VI. Основные направления пространственного развития Российской Федерации прямо ставится такая задача, как «обеспечение национальной безопасности Российской Федерации за счет социально-экономического развития геостратегических территорий Российской Федерации». В соответствии с положениями СПР, «геостратегическая территория Российской Федерации» – территория в границах одного или нескольких субъектов Российской Федерации, имеющая существенное значение для обеспечения устойчивого социально-экономического развития, территориальной целостности и безопасности Российской Федерации, характеризующаяся специфическими условиями жизни и ведения хозяйственной деятельности». Как и в случаях, выделенных нами ранее, и здесь положения Стратегии пространственного развития опять-таки характеризуются явной нечеткостью. Чего стоит одно только определение геостратегической территории как территории, характеризующейся «специфическими условиями жизни и ведения хозяйственной деятельности». Можно подумать, что в пределах такой многообразной по всем параметрам страны, как Российская Федерация, якобы есть территории (регионы), которые «специфическими условиями жизни и ведения хозяйственной деятельности» никак не отмечены.

В СПР имеются некоторые комментарии относительно того, как новация в виде геостратегических территорий может внести вклад в обеспечение национальной безопасности страны. В документе указывается, что для обеспечения национальной безопасности Российской Федерации за счет социально-экономического развития геостратегических территорий обеспечивается решение целого ряда задач. Это усиление приграничного сотрудничества приграничных субъектов Федерации с сопредельными странами; уменьшение неравноценного взаимодействия в части экспорта сырья и продукции с низкой добавленной стоимостью, а также импорта готовой продукции; сокращение времени прохождения грузов и пассажиров через пограничные пункты пропуска; стимулирование развития малого и среднего предпринимательства, участвующего в трансграничном сотрудничестве; содействие межрегиональному сотрудничеству с регионами сопредельных стран в научно-технической, социальной, экологической сферах, туризме, регулировании рынка труда, развитии инфраструктур. За счет развития геостратегических территорий реализуется содействие межрегиональной координации в сфере стратегического и территориального планирования приграничных субъектов Российской Федерации и муниципальных образований с приграничными регионами сопредельных стран.

Заметим, однако, что в СПР не дается разъяснение того, какие конкретно угрозы национальной безопасности страны и ее регионов устраняются за счет названных выше позитивных эффектов развития геостратегических территорий и их взаимодействия с внешнеэкономической средой. Кроме того, едва ли объяснимо то, что вклад факторов пространственного развития в обеспечение приоритетов национальной безопасности страны связывается в СПР только с институтом геостратегических территорий, тогда как в отношении некоторых других новаций СПР, например, различных перспективных центров экономического роста, такого рода комментарии вообще не даются.

Концептуально-программная основа безопасного пространственного развития. При анализе значительного числа более слабых сторон и даже откровенных просчетов СПР (в том числе, по кругу вопросов, сопряженных с задачами обеспечения национальной безопасности) иногда складывается впечатление, что этот документ формировался просто на «пустом месте». Однако это далеко не так. В числе документов, которые, без сомнения, были разработаны, в том числе, и для того, чтобы уже изначально позитивно ориентировать содержание СПР, определить ключевые механизмы реализации ее основных установок можно назвать ряд документов. Это уже действовавшие на момент разработки и принятия СПР стратегии национальной [3] и экономической безопасности Российской Федерации [2]. Это также такие нормативно-правовые документы, как Указ Президента РФ от 16 января 2017 г. № 13 «Об утверждении Основ государственной политики регионального развития Российской Федерации на период до 2025 года» [1] и Постановление Правительства РФ от 20 августа 2015 г. № 870 «О содержании, составе, порядке разработки и утверждения стратегии пространственного развития Российской Федерации, а также о порядке осуществления мониторинга и контроля ее реализации» [6].

Однако такие устанавливающие документы, как Указ Президента РФ от 16 января 2017 г. № 13 и Постановление Правительства РФ от 20 августа 2015 г. № 870 на деле мало что привносят конкретного с точки зрения понимания возможного вклада пространственного стратегирования в решение задач обеспечения национальной безопасности Российской Федерации. Так, в Постановлении № 870 проблемы национальной безопасности вообще не упоминаются, а Указе № 13 лишь отмечено, что «Успешная реализация государственной политики регионального развития сформирует дополнительные условия для достижения целей государства в области национальной безопасности».

Однако и здесь снова встречается пример глубокого формализма в описании того, как должны достигаться цели национальной безопасности. Например, не уточняется какие именно «дополнительные условия» формирует или, во всяком случае, должна формировать политика регионального развития для достижения целей в области национальной безопасности; какие именно цели безопасного развития могут быть достигнуты за счет данного направления социально-экономической политики государства.

Вообще, в смысле реализации данного Указа возник явный казус. В Указе отмечено, что для достижения целей государственной политики регионального развития необходимо решение целого ряда приоритетных задач, к числу которых относится «определение основных направлений изменения пространственной структуры экономики Российской Федерации и разработки на этой основе взаимосвязанных стратегии пространственного развития Российской Федерации». Однако на деле получилось иначе: полной корреспонденции Указа и стратегии пространственного развития явно не получается. Целый рад положений Указа в Стратегии пространственного развития отражения не получили. Например, это касается ряда заявленных в Указе положений относительно усиления заинтересованности субъектов Федерации и их ответственности при проведении финансово-бюджетной политики. В Стратегии пространственного развития им места не нашлось. Сказанное касается и такой позиции Указа, как «привлечение частных инвестиций в негосударственный сектор экономики на региональном и местном уровнях», поскольку в действующей СПР проблематика государственно-частного и муниципально-частного партнерства практически не затрагивается [11]. Напротив, упомянутые выше положения относительно безопасности в сфере пространственного развития и государственной региональной политики в Указе представлены не были, но «худо-бедно» нашли отражение в Стратегии пространственного развития.

Однако главная загвоздка не в том, что обе стратегии безопасности содержали и содержат лишь отрывочные отсылки к пространственным компонентам национальной безопасности. Главная проблема в том, что содержательно-методические установки к разработке СПР не несли в себе четких указаний на отражение в этом документе конкретных механизмов реализации заявленных в стратегии целей, в т.ч. и целей, так или иначе соотносимых с проблематикой национальной безопасности.

Это может рассматриваться как определенное противоречие с Федеральным законом № 390 «О безопасности» [4], в соответствии с которым (ст.10-2) Правительство РФ «формирует федеральные целевые программы в области обеспечения безопасности и обеспечивает их реализацию». Сама по себе постановка данного вопроса в ФЗ № 390 очень правильна, ибо в современной модели публичного управления именно стратегии составляют основной институциональный и экономический механизм реализации положений, содержащихся в документах стратегического планирования [9].

Для достижения целей безопасного пространственного развития важно не только обозначить основные условия (факторы) такого развития, и полноценно использовать основные механизмы формирования таких условий [17; 18]. В системе стратегического планирования таким механизмом выступают, прежде всего, программно-проектные методы управления. Формально, оба названных выше документа стратегического планирования эту установку реализуют, однако полного раскрытия программно-проектных методов управления пространственной безопасностью они все же не дают.

Беда в другом: прошло уже почти 15 лет после принятия ФЗ № 390, но так и не сформировалось единой позиции относительно того, какие именно государственные программы законодатель имел в виду в данном случае. Здесь постоянно обозначаются два возможных подхода.

Один из них сводится к тому, чтобы охватить все слагаемые национальной безопасности, в том числе, связанные с трендами пространственного развития страны и ее экономики особыми государственными программами и проектами. В настоящее время программный механизм государственного управления и бюджетного финансирования используется очень широко. Сейчас в системе российского стратегического планирования действует 38 государственных программ, охватывающих 7 направлений деятельности федеральных органов государственной власти и управления, причем через эти программы реализуется 79% расходной части федерального бюджета. Однако на данный момент среди этих программ нет таковых, прямо соотносимых с задачами обеспечения национальной безопасности. Однако в более обширном «Перечне государственных программ, национальных и федеральных проектов, приоритетных программ и проектов в Российской Федерации» [22] указана программа «Обеспечение национальной безопасности и международного сотрудничества» Здесь представлено порядка 10 подпрограмм, с различных сторон, рассматривающих проблемы национальной безопасности Российской Федерации. Такую явно несколько усложненную ситуацию с программным обеспечением Стратегии национальной безопасности едва ли можно признать удовлетворительной. Полагаем, что в данном случае, как и со всеми иными документами стратегического планирования, программно-проектная «развертка» должна обозначаться не где-то отдельно, а непосредственно в самой стратегии. Другими словами, всем ключевым требованиям стратегии должно прямо соответствовать указание на то, посредством какой программы или проекта эти требования будут практически реализовываться.

Второй вариант программной реализации требований национальной безопасности состоит во включении этих требований в «ординарные» государственные программы в виде особого блока или раздела. Ранее такой вариант решения проблем предлагал такой известный исследователь проблем национальной безопасности, как В.К. Сенчагов [21]. Другими словами, речь идет о том, чтобы в каждой государственной программе или проекте наличествовал раздел, который бы отражал бы вклад данной программы (проекта) в решение задач обеспечения национальной безопасности по конкретным положениям (задачам), представленным в соответствующей стратегии. Такой путь решения проблемы имеет определенные преимущества, во всяком случае, применительно к социально-экономическим компонентам безопасности, к которым следует отнести, в том числе, и параметры пространственного развития страны и ее экономики. Во-первых, такой подход существенно расширит возможности оперативного мониторинга, а также итоговой оценки степени достижения требований национальной безопасности в хода реализации той или иной программы (проекта) [12]. Во-вторых, такой подход позволит дать объективную оценку экономических ресурсов, необходимых для практического достижения требований национальной безопасности или, во всяком случае, для реального приближения к значениям этих требований в период действия программы или проекта.

Особенно хотелось бы остановиться на такой позиции, как дополнительные возможности мониторинга и степени достижения требований национальной безопасности в хода реализации той или иной программы (проекта). В последние годы складывается ситуация, при которой итоги реализации той или иной стратегии оцениваются (если оцениваются вообще) лишь по истечении срока действия того или иного документа стратегического планирования. Эти, по сути, размываются возможности оперативного управления стратегиями на краткосрочном горизонте. Раскладка требований (целевых) индикаторов национальной безопасности по соответствующим целевым программам (проектам), в силу специфики программных методов управления, в значительной мере расширяет такие возможности, что должно позитивно сказаться на итоговом достижении поставленных в сфере безопасности целей.

Однако какой-либо мониторинг хода, а также итогов реализации документов стратегического планирования возможен только при наличии достаточного числа определенно (количественно) выраженных целевых индикаторов. Можно сказать, что конкретное, четко выраженное целеполагание относится к числу «слабых мест» нашей практики стратегического планирования. В полной мере это относится к таким документам, как Стратегия пространственного развития и Стратегия национальной безопасности. Между тем, сопряженность целевых индикаторов Стратегии пространственного развития с соответствующим блоком целевых индикаторов Стратегии национальной безопасности можно было оценить, как свидетельство того, что проблемы пространственного характера реально отражены как одно из условий безопасного развития Российской Федерации.

Так, существенным пробелом СПР остается фактор ее целеполагания. Мы и иные исследователи ранее отмечали, что содержанию СПР может соответствовать до 20 и даже 30 целевых индикаторов, которые в принципе могли бы получить количественную определенность и, следовательно, быть объектом мониторинга, в т.ч. и с позиции требований национальной безопасности. На самом деле, в начальной версии СПР таких индикаторов было только 5, а после недавних поправок к СПР их вообще осталось только 3. В значительной мере это можно было бы объяснить очевидным усилением факторов неопределенности в развитии российской экономики за последние несколько лет. Но в целом это далеко не оправдывает наличия в «стратегии» столь малого количества целевых индикаторов.

Что касается Стратегии национальной безопасности, то здесь ситуация с целеполаганием выглядит еще более удручающе. В документе отмечается, что «контроль за реализацией настоящей Стратегии осуществляется в рамках государственного мониторинга состояния национальной безопасности на основе показателей состояния национальной безопасности, определяемых Президентом Российской Федерации». Однако с момента принятия действующей Стратегии национальной безопасности прошло уже более двух лет, но никаких показателей состояния национальной безопасности (в пределах того, что не составляет государственную тайну) обнародовано так и не было.

Между тем, Федеральный закон «О стратегическом планировании в Российской Федерации» относит его (ст. 11) относит Стратегию национальной безопасности к документам стратегического планирования, разрабатываемых в рамках целеполагания. Однако сейчас, как отмечали исследователи, сложившаяся ситуация выводит на первый план смысл данной стратегии как «как манифестирующего и декларативного документа» [8].

Ситуацию в известной мере «спасают» два обстоятельства. Во-первых, во втором действующем документе по безопасности – Стратегии экономической безопасности Российской Федерации на период до 2030 года [2], п. 27 дает перечень показателей состояния экономической безопасности страны (40 позиций). Правда, в стратегии показатели даются не системно и, главное, без количественных индикаторов. Во-вторых, данный блок показателей национальной безопасности в настоящее время наличествует в материалах Росстата [24]. Однако на деле этот блок представляет собой выборку из различных разделов статистических наблюдений, показатели из которых сами по себе ничего не добавляют в методику оценки ситуации в сфере национальной безопасности и лишь косвенно характеризуют эту ситуацию. Другими словами, из этих показателей трудно определить, что за ними скрывается: реальная угроза национальной (экономической) безопасности страны или, напротив, ситуация полного благополучия. Иногда здесь видится явное противоречие. Так, такой показатель экономической безопасности, связанный с тенденциями пространственного развития, как «Уровень экономической интеграции субъектов Российской Федерации» Росстат не приводит, поскольку трактует его как «безразмерная величина». Однако на деле уровень («плотность») такой интеграции экспертами оценивается. Если же, это действительно «безразмерная величина», то не ясно, каков вообще смысл ее включения в круг показателей безопасности.

Крайне сложную ситуацию с сопряжением показателей пространственного развития и показателей национальной безопасности можно проиллюстрировать на примере ситуации с количественной оценкой трендов социально-экономической дифференциации субъектов Российской Федерации. Российскими исследователями неоднократно обращалось внимание на то, что одной из основных задач политики пространственного регулирования выступает формирование и поддержание единого экономического пространства страны, в том числе, за счет сглаживания межрегиональной и внутрирегиональной экономической дифференциации. Эта проблема, несомненно, выступает одной из наиболее важных линий согласования стратегирования пространственного и безопасного развития.

В Стратегии национальной безопасности указывается на необходимость мер, нацеленных на устранение дисбалансов в экономике и территориальном развитии Российской Федерации, на укрепление единства экономического пространства Российской Федерации, в т.ч. за счет сокращения дифференциации субъектов Российской Федерации по уровню и темпам социально-экономического развития, качеству жизни. И здесь снова можно увидеть признаки формального подхода. Так, не ясно, какие именно «дисбалансы» в экономике и территориальном развитии страны имеются в виду. Кроме того, нельзя однозначно говорить о необходимости сокращения дифференциации субъектов Российской Федерации по темпам социально-экономического развития, т.к. подобная дифференциация составляет собой необходимый механизм того, чтобы отстающие регионы в итоге догнали передовые – при равных темпах ситуация дифференциации просто консервируется.

Стратегия пространственного развития также уже изначально содержала и содержит вполне определенные указания на этот счет, констатируя, что в числе основных проблем пространственного развития Российской Федерации остается «…высокий уровень межрегионального социально-экономического неравенства». Казалось бы, очевидно, что решение проблемы пространственного развития, тем более, отнесенной к числу «основных», требует конкретного ориентира. Однако имевшиеся в Стратегии пространственного развития (на стадии проекта) фактические и целевые показатели такой дифференциации были в итоге изъяты. В системе целевых индикаторов данной Стратегии показатели межрегиональной экономической дифференциации в итоге были заменены статистически проблемным «индексом человеческого развития», а в ходе последних корректировок СПР и этот показатель был вообще изъят. Абстрактность целеполагания в Стратегии пространственного развития была доведена до крайности. Сущность документа как «стратегии» эволюционизировала в «декларацию о намерениях», что сводит к минимуму возможности согласованного стратегирования по вопросам национальной безопасности и пространственного развития Российской Федерации в рамках установления для этих документов стратегического планирования единых или близких целей.

Заключение

19 ноября 2023 года на заседании Стратегической сессии по развитию инфраструктуры было озвучено намерение Правительства России представить в 2024 г. новую концепцию Стратегии пространственного развития Российской Федерации России, подготовленную с учетом новых геополитических вызовов, а также региональных и муниципальных приоритетов социально-экономического развития [19].

Важная новация в данном случае заключается в том, что принятие действующей Стратегии пространственного развития также предварялось значительным числом разных проектных вариантов, однако, насколько нам известно, ни один из них не имел статуса «правительственной концепции». Переход в работе над СПР к модели «правительственной концепции» означает глубокое понимание того, что стратегия должна базироваться именно на концептуальном осмыслении ее цели и основанных положений; на развернутом, конкретном целеполагании и разностороннем согласовании со всеми иными документами стратегического планирования, в т.ч. и документами по вопросам национальной безопасности.

Оптимальной формой такого согласования, полагаем, станет включение в новую Стратегию пространственного развития особого раздела «Угрозы и риски в сфере пространственного развития» как с общим описанием характера этих рисков и угроз, так и дополнение целевых индикаторов этой стратегии системой показателей, характеризующих именно тренд безопасного пространственного развития страны. Эти показатели могут быть проецированы на разработки по безопасному развитию субъектов Российской Федерации. Обязательное наличие такого раздела в СПР (как и в большинстве иных федеральных документов стратегического планирования) должно быть закреплено и в законодательстве о стратегическом планировании в Российской Федерации [5].