Стратегическое видение экономического развития России в условиях технологического перехода от индустриального уклада (Индустрия 2.0 и 3.0) к Индустрии 4.0

Введение. Научно-технический и технологический прогресс не стоит на месте, и то, что казалось недостижимым еще 20–30 лет, стало объективной реальностью. Точно такой же объективной реальностью стал и переход национальных экономик от индустриального уклада и частичной цифровизации к постиндустриальному укладу, полной цифровизации и внедрению в производство киберфизических систем, или, говоря иными словами, от Индустрии 2.0 и 3.0 к Индустрии 4.0.

Индустрия 4.0, или Четвертая промышленная революция – это закономерно наблюдаемый в материальном производстве процесс, который был инициирован массовым внедрением в экономике и в обществе компьютерной техники и технологий, а также информационно-коммуникационных технологий в последней четверти XX века. Но долгое время переход к Индустрии 4.0 оставался в большей степени футуристическим прогнозом. Быстрый прогресс же стал возможен относительно недавно – в конце 1990-х и начале 2000-х годов с распространением доступной интернет-связи, удешевлением производства вычислительной техники (компьютеров и т.п.), а также с появлением и масштабированием технологий цифровой (т.е. дискретной) передачи данных.

Ключевыми отличиями Индустрии 4.0 от предыдущих индустриальных укладов, в том числе сопровождавшихся частичной цифровизацией социально-экономических отношений и внедрением интеллектуальных агентов в сферу материального и нематериального производства, следует считать [36–38] (Dalenogare et al., 2018; Ghobakhloo, 2020; Lasi et al., 2014):

1) сокращение жизненного цикла различных товаров, работ и услуг, что требует сокращения циклов разработки и внедрения инноваций, высокая инновационно-внедренческая активность – это ключевое конкурентное преимущество экономических агентов реального и финансового сектора экономики;

2) рост требований к индивидуализации товаров, работ и услуг, что означает изменение рыночных правил, т.е. переход рыночной власти от продавцов (поставщиков) к покупателям (потребителям);

3) необходимость гибкого подхода к сфере материального производства, что будет обеспечивать у экономических агентов способность к быстрой адаптации внутренней среды под изменяющиеся требования внешней среды;

4) переход от централизованного управления экономическими агентами к децентрализации, что повышает скорость принятия решений, а значит, способствует росту инновационно-внедренческой активности; обеспечивает реализацию идей по индивидуализации товаров, работ услуг; формирует внутреннюю гибкость и способности к модернизации и обновлению сферы как материального, так и нематериального производства [14, 23] (Kelchevskaya, Kolyasnikov, 2020; Safiullin, Savelichev, Elshin, Moiseev, 2020).

Одновременно с этим необходимо понимать, что новая индустриальная платформа сферы материального производства требует, во-первых, развитого высокотехнологичного сектора в национальной экономике и сбалансированного ее роста, а во-вторых, экологически ответственного подхода к операционной (основной) деятельности экономических агентов, т.е. перехода от ресурсозатратной или ресурсоизбыточной к циркулярной и ресурсовозобновляемой экономике [13, 39] (Karev, 2019; Rajput, Singh, 2019).

Таким образом, цель данной статьи заключается в анализе наличия условий для перехода российской экономики от индустриализации к постиндустриализации, что и будет формировать вектор ее стратегического развития в среднесрочной и долгосрочной перспективе.

Методология. В данной статье использована комплексная методология научного анализа и синтеза. С помощью аналитико-статистических и сравнительных методик исследован тренд развития российской экономики, ее отрыва от тренда развития экономик, которые уже можно считать постиндустриальными.

В статье также были использованы данные о качестве развития и цифровизации российской экономики и общества, отраженные в различных международных рейтингах и агрегированные в специальном статистическом сборнике Высшей школы экономики за 2019 год (более актуальных данных на момент написания статьи опубликовано не было) [12]. Эти данные были преобразованы в комплексный Индекс цифровизации (I_D), рассчитанный на основании формулы (1):

r_i – место России или сравниваемой с ней страны в i-ом рейтинге, отражающем индикатор цифровизации;

Σr – общее количество мест в рейтинге в i-ом рейтинге;

n – количество принятых к анализу рейтингов.

Были проанализированы данные, распределенные по 13 международным рейтингам:

1. Индекс развития ИКТ.

2. Индекс развития электронного правительства.

3. Международный индекс цифровой экономики и общества.

4. Глобальный индекс сетевого взаимодействия.

5. Индекс инклюзивного интернета.

6. Глобальный индекс конкурентоспособности.

7. Всемирный рейтинг цифровой конкурентоспособности.

8. Индекс готовности к сетевому обществу.

9. Индекс цифрового развития.

10. Индекс развития электронной торговли b-2-c.

11. Глобальный индекс кибербезопасности.

12. Глобальный инновационный индекс.

13. Индекс экономики знаний ЕБРР.

В качестве объектов сравнения были использованы усредненные данные лидеров указанных рейтингов (Республика Корея, США, Швеция, Дания, Сингапур) и усредненные данные стран, расположенных после России в этих рейтингах (Казахстан, Украина, Саудовская Аравия, Португалия, Греция).

С помощью научного синтеза сформулированы основные рекомендации по качественному изменению национальной экономики для вывода ее из инерционного пике на инновационно-внедренческий тип развития, обеспечивающий устойчивый и сбалансированный экономический рост. В свою очередь, устойчивость социально-экономического развития и сбалансированность роста национальной экономики – это два ключевых условия, необходимые для повышения уровня благосостояния российских граждан, о чем неоднократно было сказано на различных уровнях исполнительной и законодательной власти.

Результаты. Еще два-три года назад учеными и чиновниками делались оптимистичные прогнозы относительно темпов роста российской экономики на уровне 4,5–5,1% в период с 2018 по 2024 год включительно [11] (Ivanter et al., 2018). Прошедший 2020 год показал, что такие темпы роста не могут быть достигнуты в ближайшей пятилетней перспективе, поскольку пандемия новой коронавирусной инфекции ввергла и российскую, и мировую экономику в стагнацию. Так, например, по данным Росстата, среднеквартальный ВВП в текущих ценах, который показывал устойчивый прирост в 2016–2019 гг., в 2020 году сократился на 7,2% [30].

Производительность труда также сокращается. Так, например, уже в 2019 году в сравнении с 2012 годом индекс производительности труда в целом по российской экономике сократился с 103,8% до 102% в год, при этом среднегодовое значение индекса за период с 2012 по 2019 год не превышает 101,5%. По отдельным отраслям, например в строительстве, среднегодовое значение индекса производительности труда за этот период не превышает 99,5% [31]. Одновременно с этим стоит отметить, что средняя продолжительность рабочей недели в России составляет примерно 38 часов, что существенно выше, чем, например, в Норвегии (33,8 ч), Германии (34,3 ч) и Австралии (35,7) [40]. Низкая производительность труда наряду с высоким уровнем трудозатрат в экономике и критическое снижение темпов прироста ВВП указывают на то, что российская экономика исчерпала резервы долгосрочного роста и, соответственно, нуждается в обновлении модели развития.

Но чтобы российская экономика могла развиваться в консенсусе с глобальным трендом, необходим эффективно функционирующий высокотехнологичный сектор, высокий уровень внедрения цифровых технологий в экономику и общественную жизнь, наличие экологических инноваций.

Однако именно по этим параметрам российская экономика находится в большом отрыве от экономик, которые уже сегодня следует признать постиндустриальными. Так, например, по данным за 2019 год, комплексный Индекс цифровизации в России составлял всего 56% и лишь на 8% в большую сторону отличался от индексов стран, которые расположены в различных международных рейтингах после России, т.е. являющихся по отношению к России аутсайдерами (рис. 1).

Рисунок 1. Комплексный Индекс цифровизации

Источник: рассчитано авторами.

Напротив, от лидеров рейтингов, характеризующих качество развития и цифровизации национальных экономик, Россия отстает на 25%. Такой существенный разрыв указывает на низкую инновационно-внедренческую активность в российской экономике, что подтверждается в том числе и данными о динамике развития высокотехнологичного сектора.

Одним из ключевых показателей здесь является доля высокотехнологичного экспорта от общего объема материального производства в национальной экономике (рис. 2). Выборочные данные показывают, что российский высокотехнологичный сегмент промышленности имеет минимальный вклад в объемы материального производства, при этом в Казахстане объемы высокотехнологичного экспорта более чем в два раза выше, чем в России, несмотря на то, что по уровню цифровизации Казахстан отстает от России [15, 27, 28] (Kokurina, 2019; Shirokovskikh, 2019; Shirokovskikh, 2020).

Рисунок 2. Выборочные данные по странам – лидерам и аутсайдерам цифровизации о доле высокотехнологичного экспорта в общем объеме материального производства за 2019 год

Источник: [41].

Одна из причин прогресса в высокотехнологичном сегменте Казахстана – политика открытости иностранным инвестициям и создание режима наибольшего благоприятствования для внутренних и внешних инвестиций в hi-tech.

Россия за последние пять лет (с момента создания специального властного института) [3] не смогла решить проблему импортозамещения в области высоких технологий, поэтому доля импорта машин, оборудования и транспортных средств увеличилась с 48% в 2015 году до 50,8% в 2020 году [33, 42] (Bazhenov, 2020). Не решена проблема импортозамещения и в сельскохозяйственной сфере – импорт продовольственных товаров и сельскохозяйственного сырья в последние пять лет устойчиво составляет долю в общем объеме импортных операций с дальним зарубежьем и странами СНГ 13–14%, при этом в абсолютном выражении объем импорта продовольствия и сельскохозяйственного сырья увечился за последние пять лет на 12% [33].

Российская экономика по-прежнему ресурсоизбыточная и ресурсорасточительная, несмотря на то, что обладает значительным потенциалом перехода к циркулярной модели развития [8, 17, 18] (Gorkina, 2019; Molchanova, Samoylov, 2020; Pakhomova, Kurt, Vetrova, 2017). За последние десять лет практически не изменился объем генерации электроэнергии из возобновляемых источников. Этот показатель устойчиво не превышает в России 18%, для сравнения: в Канаде, стране с аналогичным климатом, доля возобновляемых источников в электрогенерации и энергоснабжении общества и экономики в последние десять лет устойчиво держится на уровне 62–64% [32].

Использование солнечной и ветровой энергетики в России не превышает 0,5%, в Канаде этот показатель равен 5%, а например, в Португалии уровень использования солнечной и ветровой энергетики практически равен 30% [32].

Рециклинг биологических, бытовых и промышленных отходов, различного мусора, неиспользованного сырья, бракованной продукции, а также продукции, завершившей свой жизненный цикл, в России практически не осуществляется. Одновременно в Германии в результате рециклинга мусора, отходов и т.п. в полезный оборот возвращается до 60% вторичных ресурсов, в Нидерландах и Швеции – до 50%, в Греции и Румынии – в среднем до 15% [29].

Таким образом, на данном этапе стоит задача обновления стратегического видения развития России, ее экономики и общества в условиях перехода к Индустрии 4.0 [34] (Shantarenkova, 2017).

Обсуждение. Институт проблем рыночной экономики РАН (ИПР РАН) считает целесообразным выделить ключевые направления, в которых необходимо интенсифицировать экономическую активность для перехода от стагнации к сбалансированному росту и динамически устойчивому социально-экономическому развитию:

1) внешнеэкономические связи и импортозамещение;

2) высокотехнологичное развитие ключевых отраслей: строительство, сельское хозяйство, обрабатывающая и добывающая промышленность, а также высокотехнологичное развитие торговли и сферы услуг;

3) формирование условий для перехода к циркулярной экономике.

Россия, в том числе в силу сохраняющихся геополитических противоречий с западными странами, теряет интенсивность интеграции в глобальные экономические связи. Одновременно с этим следует понимать, что геополитика – это конъюнктурный фактор влияния, поэтому необходимо ориентироваться на долгосрочные тренды, которые можно сформулировать следующим образом:

· во-первых, завершение глобализации экономики и общества, т.е. формирование единого социально-экономического пространства для всех стран, государств и регионов;

· во-вторых, рост интеллектуализации труда в силу технологического обновления экономической деятельности, диверсификация социально-трудовых отношений (удаленный труд, самозанятость и т.п.);

· в-третьих, постоянный рост ценности человеческой жизни в силу общей тенденции старения населения в мире и роста средней продолжительности жизни [19, 22] (Popov, 2019; Saveleva, 2020).

Завершение экономической глобализации ведет к тому, что вся мировая экономика будет развиваться за счет многостороннего взаимодействия акторов, которые могут быть территориально и географически удалены друг от друга. Это означает, что в мировой экономике ближайшего будущего сформируются дополнительные устойчивые транспортные коридоры между странами и континентами, которые будут приносить своим государствам дополнительные экономические выгоды. В частности, Китай одним из первых среди развивающихся стран осознал необходимость масштабирования транспортных коридоров и реализует программу «Новый Шелковый путь». Россия участвует в этой программе, но, кроме этого, должна развивать и свои собственные конкурентоспособные транспортные коридоры. Например, потенциал Северного морского пути, который может сократить издержки перевозки грузов из Азии в Европу и обратно примерно на 25–30% [35] (Bekkers, Francois, Rojas‐Romagosa, 2018), до сих пор российской экономикой, в том числе в рамках реализации различных арктических проектов, остается неосвоенным.

Поэтому России необходимо решить проблему создания нового сегмента – транзитной экономики. В ИПР РАН ведутся разработки в этом направлении [9, 10, 26] (Zoidov, Medkov, 2020; Zoidov, Medkov, Zoidov, 2018; Tsvetkov et al., 2017), созданные экономико-математические методы и модели показывают, что создание нового сегмента – транзитной экономики, т.е. новых транспортно-торговых коридоров – позволит увеличить рост национального ВВП в среднем на 1–1,5% в год, что в условиях критического экономического падения означает существенный прогресс за счет интенсификации внешнеэкономических связей.

В свою очередь, интенсификация внешнеэкономических связей позволит придать новые импульсы буксующей программе импортозамещения, особенно в сфере промышленного производства и сельского хозяйства. Так, например, создание вдоль новых устойчивых торгово-транспортных коридоров новых высокотехнологичных производственных предприятий, в том числе малых и средних форм, которые встроятся в цепочки создания стоимости крупных и крупнейших российских корпоративных структур в качестве внутренних поставщиков сырья, материалов, комплектующих и т.п., позволит снизить проблему зависимости от импорта, а также решить проблему технологической депривации, которой подверглись российские частные и государственные корпорации в результате введенных санкций.

Реализация программы импортозамещения, в том числе с использованием преимуществ трансграничных внешнеэкономических связей, будет стимулировать и высокотехнологичное развитие внутреннего рынка. Задача увеличения уровня наукоемкости и технологичности сферы материального и нематериального производства в российской экономике является первоочередной. Об этом Президент Российской Федерации Путин В.В. неустанно говорит последние несколько лет [20, 21, 25] (Putin, 2018; Putin, 2012; Tarasov, 2018).

Одновременно с этим необходимо понимать, что для полного перехода российской экономики к постиндустриальному укладу необходимо повышение внутренней инновационной и предпринимательской активности, что невозможно обеспечить без привлечения инвестиций. Но инвестиции невозможны в условиях высокой неопределенности. Поэтому целесообразно рассмотреть вопрос точечного и прямого государственного инвестирования в малые и средние высокотехнологичные проекты, минуя созданные госкорпорации и институты развития. Последние требуют модернизации, поскольку их высокая бюрократизация уже является тормозом и не создает стимулов для сбалансированного экономического роста и динамически устойчивого социально-экономического развития России.

Следуя далее, необходимо отметить, что развитие внешнеэкономических связей через транспортные коридоры, реализация программы импортозамещения и повышение уровня технологичности российской экономики потребуют новых специалистов, труд которых будет характеризоваться высоким интеллектуальным вкладом. Для подготовки таких специалистов можно использовать тот потенциал ресурсов и резервов, который в настоящее время аккумулирован в созданных государственных корпорациях и государственных институтах развития (различные фонды инвестирования, организационного и информационного содействия и т.п.).

Рассматривая проблему импортозамещения, также нельзя не отметить, что российское сельское хозяйство, получившее дополнительный ресурс развития в виде протекционистских мер, реализуемых с 2014 года по настоящее время, не смогло использовать этот ресурс эффективно и рационально в силу следующих причин [5–7] (Altukhov, Dudin, Anishchenko, 2019; Anishchenko, 2019; Anfinogentova, Dudin, Lyasnikov, Protsenko, 2018):

1) проблема «кадрового голода», которая для сельского хозяйства является катастрофической;

2) проблема предпринимательской (инновационно-внедренческой) инициативы;

3) проблема низкой инвестиционной привлекательности российского сельского хозяйства.

В прошлом, 2020 году на фоне пандемии было принято решение о переносе сроков реализации национальных проектов с 2024 года на 2030 год [2], в том числе ориентированных на социально-экономическое развитие сельских территорий и отрасли сельского хозяйства. Это может негативно сказаться на продовольственной безопасности России, поэтому уже в настоящее время необходимо реализовать хотя бы малые формы поддержки малого и среднего предпринимательства на селе [16] (Krylatyh, Protsenko, Dudin, 2020). В том числе через создание локальных региональных проектов «Тройная спираль» для отрасли сельского хозяйства. «Тройная спираль» предполагает паритетное участие исполнительной власти региона, малого и среднего сельскохозяйственного предпринимательства, а также научно-образовательной сферы в решении вопросов, связанных с экономической стагнацией в российском АПК. В настоящее время в субъектах Федерации представлены различные фонды содействия развитию предпринимательской инициативы. Как правило, эти фонды курируются профильными областными, краевыми и республиканскими ведомствами (министерствами инвестиций, развития и т.п.). Как правило, эти фонды не решают практических задач, а в основном сосредоточены на организационно-информационных вопросах: популяризация предпринимательства, проведение семинаров и конференций, т.п.

Представляется, что в условиях восстановления российской экономики и в том числе АПК после пандемии организационно-информационная функция фондов содействия развитию предпринимательской инициативы должна быть трансформирована в проектно-организационную, т.е. те средства и ресурсы, которые имеются в распоряжении этих фондов, должны быть направлены не на организацию различных семинаров, в сущности, не несущих никакой практической пользы, но на финансирование и правовую поддержку предпринимательских проектов по созданию малых и средних высокотехнологичных и наукоемких предприятий российской агропромышленной отрасли. Иными словами, фонды содействия развитию предпринимательской инициативы должны стать бизнес-инкубаторами, и в первую очередь в регионах с сельскохозяйственной кооперацией, поскольку обеспечение продовольственной безопасности в условиях продолжающегося снижения уровня жизни населения является стратегически значимой задачей.

Динамичное и эффективное развитие сельского хозяйства должно стать не только общеэкономической предпосылкой успешного решения большинства накопленных в национальной экономике производственных, финансовых, социальных проблем, но и способом системного согласования установок на увеличение валового внутреннего продукта, сокращение бедности и повышение продовольственной безопасности страны, то есть должно обеспечить успешную реализацию всего комплекса целей социально-экономического развития страны в рассматриваемой перспективе выхода из коронавирусного кризиса.

Пандемия показала, что у российской сферы услуг и торговли имеется нереализованный потенциал развития, многие малые города, а также сельские поселения столкнулись с тем, что национальные сервисы доставки продуктов, лекарств, еды, предметов первой необходимости для них малодоступны или недоступны совсем. Поэтому представляется необходимым уже в ближайшее время на площадках национальных маркетплейсов («Озон», «Сбер», «Яндекс» и т.п.), а также на порталах государственных и муниципальных услуг сформировать сервисы для поддержки и обеспечения потребностей населения в удаленных от федеральных экономических центров городах, поселках.

Также следует отметить, что российская экономика является одновременно и экстенсивной, и ресурсоемкой. Несмотря на то, что внутренние расходы на науку, исследования и разработки постоянно растут, доля вклада высокотехнологичных и наукоемких производств в ВВП остается на уровне примерно 20%, хотя для устойчивого экономического роста требуется, чтобы вклад высокотехнологичных отраслей в создание национального ВВП составлял не менее 50% [4, 24] (Akaev, 2011; Sumina, Zyablikov, 2020). Выше мы уже показали, что удельный вес высокотехнологичного экспорта в общем объеме производства в России по итогам 2019 года составляет всего 13%, в то время как, например, в Китае этот показатель превышает 30% [41].

России объективно необходимо формировать условия для высокотехнологичной и циркулярной экономики, т.е. решить проблемы с использованием вторичного сырья в качестве энергетических и прочих ресурсов в сфере материального производства. В настоящее время решение экологической проблемы в рамках специального национального проекта отложено до 2030 года [2]. Созданный в 2008 году в составе ГК «Росатом» Федеральный экологический оператор преимущественно занимается проблемой обращения отходов I и II класса опасности. В свою очередь, бытовые и промышленные отходы более низких классов опасности свозятся на мусорные полигоны, засоряя окружающую среду, в том числе и воду, вредными выбросами, которые накапливаются в недрах таких полигонов.

Представляется целесообразным стимулировать малую и среднюю предпринимательскую инициативу в части сбора, сортировки, утилизации и рециклинга бытовых отходов, которые относятся к более низким классам опасности.

Созданные Региональные операторы по обращению с твердыми коммунальными отходами не стремятся реализовывать инновационные инициативы по рециклингу отходов, поскольку имеют низкую заинтересованность в этом. Следует сократить долю государственного прямого участия в деятельности этих операторов и перенаправить высвободившиеся средства на прямую и точечную поддержку тех операторов, которые будут реализовывать проекты в области рециклинга отходов. В свою очередь, различные государственные корпорации, например, «Росатом», «Ростех», «Роснано», необходимо стимулировать к созданию собственных проектов в области развития условий для перехода от ресурсоемкой к циркулярной экономике.

Заключение. Таким образом, обобщая вышесказанное и формулируя заключительные выводы, следует отметить, что пандемический кризис запустил серию структурных изменений, которые давно назревали в проблемных зонах отечественной экономики, а именно: переход на дистанционный режим работы, оптимизация неэффективных рабочих мест, инновационное преобразование компаний технологического сектора.

Для выхода из коронавирусного кризиса необходимо провести корректировку Единого плана по достижению национальных целей с учетом смены концепции современного бизнеса: с технологического обеспечения бизнес-процессов на предоставление информационных услуг. Целесообразно дополнить действующие и разрабатываемые нормативно-правовые документы, регулирующие стратегию развития искусственного интеллекта в России, положениями о цифровом суверенитете в рамках укрепления экономической безопасности страны.

Для успешного осуществления технологического перехода от Индустрии 2.0 и 3.0 к Индустрии 4.0 в промышленной отрасли жизненное значение имеет наличие компетенций к digital- и creative-thinking у персонала в условиях многозадачности и перманентного изменения координат приоритетов, рисков и угроз для бизнеса. При этом важно понимать, что формирование коммерчески пригодного потенциала цифровых возможностей требует определенного времени и инвестиций. Суммируя при этом фактор опережающего развития, получается, что времени на раскачку у российских компаний просто нет.

Кроме этого, менеджменту промышленных индустрий, решившихся на качественный скачок развития, следует помнить, что внедрение собственно бизнес-модели «Индустрия 4.0» не означает победу и монополизацию рынка уже в среднесрочной перспективе, чтобы быть лидером отрасли, бизнесу придется постоянно ускоряться в технологическом развитии, чтобы получить существенный прорыв.

Целесообразно также дополнить действующие и разрабатываемые нормативно-правовые документы по экономической безопасности положениями о необходимости использования аналитических платформ оценки и мониторинга разноуровневой фрагментарной информации в процессе создания высокотехнологичных бизнес-структур в отраслях и комплексах промышленности. Также необходимо разработать комплекс организационно-экономических мероприятий по развитию иерархической системы логистического управления интегрированными производственными и снабженческо-сбытовыми процессами в условиях экономических санкций и эпидемиологической неопределенности с целью нивелирования последствий нарушения глобальных цепей поставок.