Современная неформальная экономика и архаические экономические отношения: вопросы теории

Каждый предприниматель знает, что большая часть результатов его экономической деятельности зависит от тех факторов, о которых в учебниках по экономике ничего не написано. Успех задуманного дела зависит не в меньшей, а, скорее, в большей степени не от формального расчета, а от различного рода неявных условий осуществления предпринимательской деятельности. Это, например, могут быть неформальные связи с партнерами по бизнесу или c контролирующими государственными структурами, а нередко ‑ и с криминальными группировками, занимающими ту или иную нишу в данном регионе или сфере бизнеса. Как правило, от этого «неформального капитала», или «капитала связей» сегодня зависит успех предпринимательского проекта.

Неформальные экономические отношения и связи в экономической науке долгое время не были предметом особого внимания и изучения. В рамках советской политэкономии о полноценном изучении неформальной экономической деятельности, процветавшей, например, в номенклатурной среде, нельзя было даже заикнуться. В зарубежной экономической теории (economics) четкая предметная ориентация исключительно на формальные модели рационального, максимизирующего полезность поведения в рамках рыночной, капиталистической экономики, долгое время препятствовала развитию такого направления, как теория неформальной, теневой экономики.

Лишь в 60-70-е годы ХХ века внимание ученых, занимающихся, в основном, изучением экономики развивающихся стран, было привлечено к области неформальных экономических отношений. Это стало возможным в связи с ростом бедности и безработицы в этих странах под воздействием либеральных проектов и реформ. Но только с начала 90-х годов прошлого века на фоне мощного взлета теневой, коррупционной экономики и процессов криминализации общества в так называемых «трансформирующихся» странах изучение разного рода неклассических, неформальных, теневых экономических отношений превратилось в бурно развивающееся, значимое направление экономико-социологических и социально-экономических исследований. Этому не в малой степени способствовала исследовательская активность Всемирного банка, инициировавшего в середине 90-х годов целую серию проектов по изучению коррупции и теневой экономики [1].

Но, несмотря на остроту проблемы и предпринимаемые усилия по изучению механизмов теневой и неформальной экономики [2], значимых результатов в этой области исследований было достигнуто не так много, что объясняется, не в последнюю очередь, прикладным, а вовсе не теоретическим характером большинства работ в этой области.

Понятийный аппарат, призванный отразить новые явления неформальной, теневой экономики, к настоящему моменту в полной мере еще не сложился. В современной экономической литературе используются различные определения формальной и неформальной, легальной и нелегальной экономики; зачастую противоположными предстают взгляды на сущность, генезис и экономическое воздействие неформальных экономических институтов. При этом распространенные в отечественной экономической литературе объяснения главных факторов, определяющих теневую экономику, среди которых зачастую применительно к российской экономике признавались разрывы между ценами спроса-потребления и административными ценами, связанными с дефицитом и государственным распределением товарных ресурсов, признать удовлетворительными и исчерпывающими вряд ли возможно. Необходимо учитывать факты параллельного подъема теневой экономики как в развитых, так и в развивающихся и «трансформирующихся» странах, а также устойчивость на протяжении уже более 15 лет теневой экономики в постсоветской России.

Среди ученых нет единого мнения по вопросу о сущности и особенностях неформальной экономики. Многие исследователи считают, что за понятиями «неформальная», «теневая экономика», скрываются различные по природе явления. Им вторят те, кто подчеркивает специфичность в проявлениях неформальной, теневой экономики в различных странах. В то же время значимость неформальных экономических отношений в современной экономике в целом, определенная близость и схожесть механизмов проявления теневой деятельности в различных странах все чаще вынуждают исследователей обращаться к концептуально-теоретическому осмыслению новых феноменов, хотя исследование теневого сектора, следует отметить, еще пока не выделилось в самостоятельную ветвь экономической науки. Причиной этого, на мой взгляд, выступает невозможность освободиться от классических, маржиналистских по своей сути представлений, неспособность признать, что теневые экономические отношения, в том числе и связанные с использованием прямого физического принуждения для изымания продукта, носят хотя и специфический, но все же экономический, а не политический или правовой характер [3], подчиняются чисто экономическим факторам. Но это только в том случае, если экономика понимается в широком смысле, то есть когда она включает в себя различные формы не только собственно капиталистической, но и докапиталистической экономической деятельности, вплоть до архаических ее разновидностей.

Показателен в этом отношении факт роста исследовательского интереса среди современных социологов и экономистов, стремящихся разобраться в специфике и механизмах неформальной экономики, к сюжетам и идеям, разрабатываемым в свое время известным историком экономики и этнологом Карлом Поланьи (1886–1964), а также его последователями – представителями крупного направления в западной экономической этнологии субстантивизма Дж. Дальтоном и М. Салинзом.

Труды К. Поланьи в последние годы получают все большее признание за рубежом, в том числе, в связи с его радикальной критикой формальной экономической теории и экономического либерализма; причем высказанные этим ученым взгляды популярны сегодня не только среди приверженцев более «мягкой» европейской традиции, но и в США, где К. Поланьи работал некоторое время [4].

Интерес к взглядам К. Поланьи растет и в России [5]. Но, несмотря на значимость его идей именно для современной экономической науки, внимание к наследию великого историка и экономиста проявляют в основном специалисты «смежных» дисциплин – экономической истории, экономической социологии и, безусловно, экономической антропологии.

Центральным для всех субстантивистов выступает положение о том, что отличия примитивной экономики от капиталистической носят не количественный, а качественный, сущностный характер. К. Поланьи противопоставил два состояния экономики по отношению к обществу – «включенное (embedded)», характерное для докапиталистических обществ, и «выделившееся, автономное (disembedded)», присущее обществам капиталистическим.

Эта мысль К. Поланьи, ведет к важным следствиям методологического характера: докапиталистическая экономика в некотором смысле скрыта от глаз, исследователю нужно пробиваться сквозь толщу социальных, культурных, религиозных, моральных, политических, ритуально-символических явлений, чтобы ее обнаружить, раскрыть ее специфические механизмы. Это же справедливо и в отношении неформальной экономики – на практике ее структуры с трудом поддаются вычленению из массы неэкономических поведенческих актов.

Субстантивисты пришли к выводу о необходимости создания особой теории примитивной экономики, отличной от маржиналистской [6]. Однако поставленная задача так и не была последовательно решена (что не умаляет значения разработанных ими положений и специфических терминов «реципрокция» («rесiрrосity») [7] и «редистрибуция» [8] («rеdistribution») – понятий, которые все активнее используют отечественные и зарубежные социологи для описания механизмов неформальной и теневой экономики).

Автор новейшей теории первобытной экономики – крупнейший отечественный историк Ю.И.Семенов [9] – рассматривает исследования по первобытной экономике как фундамент, основу и подлинное начало экономической теории в ее наиболее полном варианте, то есть варианте, включающем экономические законы рыночной, то есть капиталистической экономики, и экономические законы всех других обществ так называемой «нерыночной экономики», а также теорию, раскрывающую возможные пути развития экономики, которая преодолевает рамки рыночных отношений. Эта теория рассматривает будущее развитие социума не просто как гипотетическое, но как подчиненное серьезным законам пострыночной экономики. При этом, правда, возникает методологический соблазн рассматривать все явления нерыночной экономики как дорыночные, незрелые, как противостоящие рынку или предназначенные к вымиранию в рамках глобализационных процессов. Так, рассматриваемая современная теоретическая ситуация обнаруживает свою зависимость от целого ряда общегуманитарных, социально-философских и правовых проблем, на которые до сих пор специалисты по экономической теории не обращали должного внимания.

Уже сама по себе пренебрежительная по отношению к методологии позиция, ставшая одним из следствий неприятия марксизма в известных экономических кругах, в достаточной мере мстила за себя. Чем дальше, тем больше существует высказываний, принадлежащих перу наиболее известных современных экономистов [10], которые сетуют на недостаточную методологическую обоснованность тех выводов, которые делаются из анализов современных экономических процессов, на необходимость дальнейшей разработки методологического фундамента для всей экономической науки.

Речь идет, таким образом, о своего рода «обогащении» всей философско-методологической базы современного научного познания. Та сторона новой научной методологии, о которой идет речь в данной статье, может быть сведена к следующему положению: буквально все социально значимые в прошлом явления действительности не умирают в истории, становясь лишь материалом для исследований историков в данной области знания, а сохраняются в актуалитете в том или ином эксплицитном, имплицитном, латентном или эффективном виде в любом срезе действительности.

Второе положение, связанное с разработкой этой методологии, есть следствие первого; оно сводится к утверждению: всякий раз, когда создаются соответствующие социальные или идейные условия для актуализации тех или иных структур из исторического развития соответствующей предметной области, данная структура реализуется из этого актуального среза без обращения к истории и исторически предшествующим стадиям в развитии феномена. Выраженное положение объясняет, почему с такой легкостью выходят на свет феномены, представляющие собой, на первый взгляд, безнадежную идейную, вещную и процессуальную архаику.

Разработка этнологами историко-экономической проблематики стало важным шагом на пути развития знаний о механизмах нерыночной экономики. Сегодня мы являемся свидетелями первых этапов грандиозной трансформации понятийного аппарата экономической науки в широком смысле под влиянием разработки категориального аппарата теории первобытной и раннеклассовой экономики. Значение этого факта до сих пор остается теоретически не осознанным, а посему выступающим в качестве тормоза последующего экономико-теоретического развития.

[1] См., например: Schneider F., Enste D. Shadow economies around the world: Size, causes, a. consequences. - Wash.: IMF, 2000; Leite C., Weidmann J. Does mother nature corrupt?: Natural resources, corruption, a. econ. growth. - Wash.: IMF, 1999; Tanzi V. Corruption around the world: Causes, consequences, score, and cures // Staff papers / Intern. Monetary fund. - Wash., 1998. Vol. 45, N 4. - P. 559-594; Corruption, development and inequality: Soft touch or hard graft? / Ed. by P.M. Ward. - L.; N.Y.: Routledge, 1989 и др.

[2] Сразу обратим внимание на то, что в экономической и социологической литературе сегодня исследовательским сообществом не выработано четких критериев различения теневой и неформальной экономики – одни ученые используют эти понятия как синонимы, другие выстраивают ряды соответствий.

[3] Характерно высказывание специалиста в этой области Л.Л.Фитуни, который утверждает в своей книге, что «при всей специфике и экзотике возникающих в этом секторе отношений происходящее в нем подчиняется общим экономическим законам. Отклонения от них, возникающие в силу неэкономических факторов (силовое воздействие на бизнес организованной преступности, «наезды», «крыши» и пр.), намного слабей, чем от внеэкономических действий государства и его структур» (Фитуни Л.Л. Теневой оборот и «бегство капитала». – М.: Восточная литература, 2003. – С. 11). Соглашаясь с мыслью Л.Л. Фитуни об экономическом характере неформальной и теневой экономики, подчеркну специфику своей позиции: даже, по-видимому, «внеэкономические» факторы в теневой экономике – экономические по сути, если принимать во внимание докапиталистические экономические формы, архаические экономические структуры и модели.

[4] Показательно в этом плане то, что новое западное издание самой знаменитой работы К.Поланьи «Великая трансформация» вышло с большим предисловием экономиста-социолога Ф.Блока и с весьма лестным в отношении критика либерализма К.Поланьи введением экономиста Дж.Стиглица: Polanyi K. The Great Transformation / Foreword by J. Stiglitz; Introduction by F. Block. - Boston: Beacon Press, 2001 (1944).

[5] Все большую известность труды и деятельность К. Поланьи, хотя и гораздо медленнее, чем это предполагает масштаб фигуры исследователя, получают в России. В 2004 г. общественность отмечала сорок лет со дня смерти выдающегося антрополога К. Поланьи (1886–1964) и шестьдесят лет с момента выхода в свет его самой известной книги – «Великая трансформация», которая с большим опозданием, лишь в 2002 году, наконец-то была переведена на русский язык (Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени. - СПб.: Алетейя, 2002.). В 2004 году прошел научный симпозиум «60-летие “Великой трансформации” Карла Поланьи» (Москва, Государственный университет – Высшая школа экономики, 21 октября 2004 г.).

[6] Примечательный факт – лишь спустя почти сто лет после того, как К. Марксом и Ф. Энгельсом был впервые выдвинут тезис о качественных различиях экономических систем и необходимости разработки нескольких политэкономий (в узком смысле), часть западных экономистов и этнографов пришли к выводу о необходимости создания особых экономических теорий для анализа докапиталистических обществ.

[7] Реципрокция - взаимный обмен дарами, вытекающий из обязательств, существующих между родственниками и друзьями.

[8] Редистрибуция - переход части продукции, произведенной в обществе, в распоряжение некоего «центра» (представленного главарем, вождем, деспотом и т.д.) с последующим ее перераспределением.

[9] См., например, фундаментальную работу о первобытной экономике: Семенов Ю.И. Экономическая этнология: Первобытное и раннее предклассовое общество // Материалы серии "Народы и культуры". Вып. ХХ (Экономическая этнология). Кн. 1. Ч. I - III. - М.: Ин-т этнологии и антропологии РАН, 1993.

[10] См. Machlup F. Methodology of Economics and Other Social Sciences. – N.Y., San Francisco, L.: Academic Press, 1978.