Идея «Большой Евразии» и поворот российской экономики на Восток

Введение

В настоящее время основной тенденцией российской внешней политики и внешнеэкономической деятельности можно назвать т.н. «поворот на Восток», или переориентацию российской экономики с Европы и США на страны Центральной, Восточной, Южной Азии, происходящую начиная с 2014 г. и особенно с 2022 г.

В рамках этого мегатренда российской политики особое место занимает идея «Большого евразийского партнёрства» (БЕП) или проще «Большой Евразии», сформулированная российским руководством в 2015 г. и ставшая наиболее актуальной в последние годы. Большая Евразия, объединяющая встречные векторы двух крупнейших держав материка – России и Китая – базируется на их сотрудничестве и взаимодействии в сферах торговли, производственной кооперации, инвестиций, логистики и финансов в огромном регионе от Индокитая и до Восточной Европы, от Мурманска до Шанхая. Особую роль, разумеется, в данной модели будет играть Центральная Азия, где сходится фокус экономического взаимодействия РФ и КНР.

Настоящая статья имеет целью очертить основные измерения евразийской экономической политики России как с точки зрения двустороннего взаимодействия с КНР, так и с позиций участия нашей страны в международных экономических объединениях – Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), участниками которых являются и страны Центральной Азии, а также с позиции их взаимодействия с китайской инициативой «Пояс и путь» (ИПП). В работе впервые сравниваются подходы России и КНР к идее «Большой Евразии», сформировавшиеся после начала украинского конфликта в 2022 г., что делает настоящую работу вполне актуальной для решения научных задач по сравнительному анализу российской и китайской политики в Центральной Азии.

Евразийское измерение «восточного поворота»

В 1990-х – начале 2000-х годов вокруг евразийской идеи в России развернулась научная дискуссия, отчасти продолжавшая споры западников и славянофилов в XIX в., но уже отражавшая постсоветские внешнеполитические реалии. Концептуальным противником евразийской доктрины стал историк, философ и лингвист В.Л. Цымбурский, создавший на основе исторического анализа концепции российского «лимитрофа» и «Остров Россия», отрицавшие органичность и естественность евразийского вектора и восточные маршруты, определяемые им как «азияфильство». При этом базовым посылом стала идея евроатлантической обусловленности развития российской цивилизации [27].

Иной подход, обычно называемый неоевразийским, был обозначен философом и публицистом А.Г. Дугиным, который привнес в культурно-цивилизационный дискурс жёсткие геополитические установки, определяя экзистенциальный конфликт России с Западом как биполярный разлом между евразийскими континентальными и евроатлантическими морскими державами с их противостоящими друг другу ценностями и нарративами [10].

В рамках российского дискурса оформился термин «нового евразийства», развернутый, в частности, Т.В. Бордачевым как в рамках работ «Валдайского клуба», так и в ряде его статей. Адепты этого термина утверждают, что формирование в Евразии самостоятельного полюса становится одним из важнейших геоэкономических и геостратегических процессов, что центр евразийского континента выходит из традиционной роли моста между Западом и Востоком и приобретает самостоятельное значение, включая усиление его «жёсткого ядра» – ЕАЭС и Китая, как и ряда региональных игроков [5].

Большинство исследователей согласны, что у России пока отсутствует четко выраженная «евразийская идентичность», что на психологическом уровне затрудняет установление близких отношений с азиатскими странами. Лишь немногие полагают, что у россиян сформировался уникальный «этнонациональный дуализм», сочетающий в себе западные и восточные черты и базирующийся на евразийской специфике [26, с. 9]. Мы склонны полагать, что сегодня россияне, даже проживающие на Дальнем Востоке, считают себя частью европейской цивилизации и воспринимают европейцев, их культуру и образ мысли существенно ближе, чем соседей из Китая или Кореи. Точно такое же отношение заметно у жителей соседних с Россией стран Азии к российскому Приморью: туристы из Китая и Кореи ездят во Владивосток «посмотреть на Европу». Строго говоря, Европа и Азия в российском сознании никакой Евразии не образуют.

В настоящее время ключевым трендом является на удивление быстрое формирование в российских элитах относительно новых ощущений «ущербности европоцентризма» России и необходимости его глубокой и качественной трансформации [12]. На фоне динамичного политико-экономического возвышения Востока в российском сознании происходит усиление интереса к «Русской Азии», параметры и специфику которой, однако, пока не удается убедительно и точно описать, но которая уже отчетливо видна в популярной художественной литературе и современном российском кинематографе.

Сегодня Евразия в понимании российской власти и экспертного сообщества – это «незападный мир», часть мирового большинства, формируемый мегапроектами ЕАЭС, ШОС, отчасти БРИКС, китайской инициативой «Пояс и путь» (ИПП). К такой Евразии вряд ли можно отнести как европейских, так и азиатских союзников США, да и сами они термина «Евразия» практически не употребляют, таким образом как бы отдав его своим оппонентам – России и Китаю – в вечное пользование.

Большое евразийское партнёрство

Политическая основа Большой Евразии начала строиться в 2015 г., когда в рамках послания Президента Федеральному собранию была сформулирована базовая концепция БЕП как важной формы региональной экономической интеграции РФ ^[1]. Чуть раньше, 8 мая 2015 г., Россия и Китай в совместном заявлении определили форму взаимодействия между ЕАЭС и ИПП в Евразии как процесс сопряжения ^[2]. Дальнейшие контуры взаимодействия России и Большой Евразии были уточнены в 2016 г., когда на Петербургском международном экономическом форуме Президент России определил интеграционные контуры ЕАЭС, предложив его членам подумать о создании БЕП с участием стран СНГ, не входящих в ЕАЭС, а также Китая, Индии, Пакистана и Ирана ^[3].

В 2017 г. в статье, посвященной XXV саммиту Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС), идею развития БЕП президент В.В. Путин предложил рассматривать через призму широкого взаимодействия ЕАЭС и китайской ИПП ^[4], а в 2022 г. дополнил идею сопряжения необходимостью встраивания векторов ШОС и Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) для дальнейшего формирования БЕП ^[5]. Эта же концепция угадывалась в заявлениях российского лидера на III Международном форуме ИПП в Пекине в октябре 2023 г.

Практическим шагом по осуществлению идеи БЕП стало соглашение о торгово-экономическом сотрудничестве между ЕАЭС и Китаем, подписанное 17 мая 2018 г. на межгосударственном уровне. Это соглашение является рамочным, непреференциальным, оно нацелено на упрощение ведения бизнеса и координацию сотрудничества. Соглашение дало импульс российско-китайским переговорам о подписании преференциального соглашения по услугам и инвестициям, которое на перспективу уже было ориентировано на либерализацию доступа на рынки услуг и инвестиций.

С 2022 г. активность России на евразийском направлении значительно возросла. 26 мая на первом Евразийском экономическом форуме российский президент сделал акцент на необходимости ускорения «внутренних» интеграционных процессов в ЕАЭС, усилении взаиморасчетов в национальных валютах и подключении к евразийской кооперации дружественных стран ШОС, БРИКС и АСЕАН [6].

Для полноценной реализации идеи Большого Евразийского партнёрства особую актуальность приобретают два фактора. Во-первых, необходимость дальнейшего усиления «внутренних» евразийских процессов, социально-экономического и транспортного развития России за счет формирования партнёрства с соседними и более отдаленными евразийскими государствами, создание новых, дополнительных интеграционных возможностей, расширение поставок товаров, услуг и капиталов, «сшивание» евразийского пространства СНГ вокруг России. России требуется более активное наполнение сопряжения ЕАЭС и ИПП в евразийских форматах – от транспортно-инфраструктурных до энергетических, инвестиционных и гуманитарных, а также углубление кооперации с опорными и дружественными государствами Восточной Азии.

В феврале 2023 г. была утверждена дорожная карта сопряжения ЕАЭС и ИПП по ряду наиболее перспективных сфер взаимодействия. Это решение должно помочь на практике реализовать вопросы цифровизации транспортных коридоров, перехода к электронной форме обмена документами при грузовых железнодорожных перевозках, что существенно сокращает время в пути. Дорожная карта должна позволить наращивать устойчивый диалог по климатической повестке, сотрудничество в промышленной сфере и электронной торговле. Как заявил осенью 2023 г. председатель Евразийской экономической комиссии (ЕЭК) Михаил Мясникович, «принимаемые меры и усилия правительств государств ЕАЭС и КНР, а также ЕЭК позволили иметь конкретные результаты. Товарооборот между странами ЕАЭС и КНР в 2015–2022 годах, за время функционирования ЕАЭС, увеличился в 2,8 раза и фактически достиг 220 млрд долл., что является рекордным уровнем за всю историю взаимоотношений» [7].

С развитием идеи БЕП связана и вторая задача российской внешней политики – борьба с конкурирующими интеграционными процессами на евразийском материке, не учитывающими Россию. Сюда могут относиться усилия США по формированию союзов в Восточной Азии («Тройственный союз» с Японией и Южной Кореей), с Индией (QUAD), в Закавказье, усиление взаимодействия с государствами Центральной Азии после прошедшего саммита «C5+1» (пять республика региона + США) осенью 2023 г. При этом стоит учитывать и аналогичный проект Китая, в руководстве которого после саммита с центральноазиатскими государствами бродит опасная для России идея преобразования этого формата в постоянно действующую международную организацию, фактически подменяющую собой ШОС. Значительную активность в Центральной Азии и Закавказье проявляет Турция, стремящаяся к построению проекта «Великого Турана» через Азербайджан и Каспий в Центральную Азию.

В условиях сжатия для России западного и расширения восточного пространства, политическое и экономическое значение проекта развития БЕП в настоящее время и на длительную перспективу возрастает, приобретая характер долговременной стратегической задачи в сфере национальной безопасности России и составной части «поворота на Восток».

Российский дискурс вокруг процессов формирования Большой Евразии находится в достаточно широком диапазоне – от становления институтов региональной интеграции и их эволюции (Таможенный союз и ЕАЭС), анализа вызовов и угроз безопасности в Центральной Азии (Организация Договора коллективной безопасности, проекты НАТО, Афганистан и др.) до проблематики ШОС и сопряжения с ИПП. Базовым посылом евразийской дискуссии в российской политологии стала идея о необходимости обновления классических понятий Евразии и евразийства в связи с глобальным перемещением центра мировой экономики и политики на Восток, затуханием общеевропейского проекта и необходимостью более активного российского участия в начавшемся евразийском обустройстве [11]. В рамках данного дискурса уточняется геополитический функционал Евразии, ее традиционная роль и нынешняя функция активного субъекта в системе отношений Запад – Восток.

Несмотря на то, что ещё не на все вопросы даны полные ответы, сам процесс дискуссии позволяет уточнить ряд текущих ключевых евразийских индикаторов для России:

а) специфику формирования нормативной основы международного сообщества Большой Евразии;

б) наличие неоднородной институциональной среды;

в) формирование дополнительных евразийских энергетических, транспортных, военных и прочих ресурсов для повышения устойчивости России в конфронтации с Западом [7, с. 34–35, 49, 51].

Одно из определений Большой Евразии, данное экспертами по проблемам евразийской интеграции, строится на перспективах внешней, интеграционной активности Союза. «Большая Евразия – это децентрализованный формат, ставящий принципиальную цель качественного улучшения условий для экономического взаимодействия в Евразии и Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР) путем параллельного или последовательного продвижения на различных треках интеграции и взаимосвязанности с учетом фактической готовности сторон к углублению сотрудничества» [25, с. 439–440]. Однако это определение, данное более пяти лет назад, как видно из вышеизложенного, уже не отвечает современному пониманию термина – ни идеологическому, ни географическому.

На сегодняшний день, таким образом, евразийская идея в российской внешней политике, сформулированная, как уже упоминалась ранее, в Концепции внешней политики РФ, требует дальнейшей теоретической и практической разработки. Безусловно, идея БЕП – это одна из самых удачных, прорывных геополитических идей России за последние десятилетия, к тому же имеющая в нынешних реалиях прекрасный шанс на осуществление.

Экспертные исследования в сфере евразийской политики России

В России сегодня функционирует широкая палитра научных, аналитических и экспертных центров, занимающихся теоретическими и прикладными исследованиями в сфере российской восточной политики и взаимоотношений с государствами Восточной Азии.

Одним из важнейших изданий по текущим российско-китайским отношениям остается ежегодный доклад «Российско-китайский диалог», публикуемый совместно Российским Советом по международным делам (РСМД) и Институтом Китая и современной Азии (ИКСА) РАН, с российской стороны, и Фуданьским университетом – со стороны КНР [3].

В последние годы вышли в свет многочисленные важные исследования, сосредоточенные на развитии и перспективах интеграционных процессов и организаций в Евразии. В частности, можно назвать следующие темы таких исследований:

1) формирование российско-китайского сближения в качестве доминирующего процесса в международном сегменте Большой Евразии [3; 17];

2) сближение проектов ШОС, БРИКС и АСЕАН как геополитической основы незападного мира, включая евразийское пространство [4; 23];

3) отказ от европейских ценностей и нарративов во взаимодействии с восточными партнёрами [18, с. 50–51];

4) соотношение возможностей и рисков китайской ИПП в евразийском измерении [19, с. 90–103; 8; 15].

После запуска в 2013 г. Китаем мегапроекта ИПП российский дискурс по китайской проблематике сконцентрировался на политологическом, геоэкономическом и философском анализе тематики ИПП, ее влиянии на мир, Евразию и Россию. Появился ряд новых перспективных направлений:

1) освещение китайской инициативы в контексте российских транспортных проектов как единого евразийского процесса [15; 23, с. 134–139, 344–358; 24];

2) выявление реальных и мнимых рисков (поглощение, сопряжение, конфликты и пр.) участия в ИПП для России [8; 22];

3) анализ центральноазиатских, монгольских и других евразийских сегментов на пространстве ИПП, определение степени их зависимости от Китая, измерения транспортной безопасности в Евразии [1; 16] и др.

Особую нагрузку несет проблематика евразийской безопасности. По этому направлению экспертный анализ концентрируется в двух основных сферах:

1) изучении текущих, ситуационных вызовов и угроз в плане их влияния на Россию и ее интересы;

2) анализе базовых, фундаментальных явлений, отражающих глубинные тенденции развития центральноазиатских государств.

Многие российские эксперты определяют параметры безопасности Большой Евразии как систему из трех взаимосвязанных элементов:

а) транспортных коридоров;

б) режимов и вызовов безопасности;

в) ценностно-идеологических систем, вопросов идентичности региона как самодостаточной альтернативы евроатлантическому, «Индо-Тихоокеанскому» и Азиатско-Тихоокеанскому регионам [2, с. 132–33, 176–180, 223; 21].

Такая постановка, на наш взгляд, вполне правомерна, учитывая, что процессы деглобализации и регионализации усилились накануне и в период пандемии COVID-19 и продолжают развиваться. В условиях обострившегося конфликта России с Западом происходит быстрое дистанцирование Евразии от Европы, этот процесс приобретает долговременный характер. Фактически Евразия вне ЕС превращается в ядро формирующегося незападного мира, границы которого пока формируются и уточняются.

Китайские ученые сформировали два основных направления поисков:

1) исследование текущих ключевых процессов и событий и их влияние на евразийское пространство в сферах безопасности, экономики, транспорта, включая продвижение сухопутных коридоров ИПП через Евразию, в особенности через Центральную Азию;

2) анализ общих исторических и современных контуров Большой Евразии, изучение места России и Китая на данном пространстве, специфики реализации глобальной концепции Си Цзиньпина «Сообщество единой судьбы человечества» в евразийской проекции.

На традиционном фундаментальном (историческом) треке, в частности, китайские эксперты обращают внимание на то, что с некоторыми странами, расположенными по маршрутам ИПП, у Китая исторически существовал недостаточный уровень взаимного доверия. Многие страны не входят в число основных торгово-экономических партнёров Китая, с рядом государств отсутствуют значимые обмены в гуманитарной области и отношения омрачены территориальными конфликтами и историческими спорами [32, с. 245, 250, 269, 281–285].

В китайской экспертной литературе так же, как и в России, доминирует проблематика безопасности в Евразии, в особенности в районах, в которых строятся китайские инфраструктурные объекты. Начиная с 2015 г. эксперты КНР проводят мысль о необходимости расширения военно-технического присутствия Китая в проблемных регионах Центральной Азии, поскольку там растет количество работников китайских государственных и частных предприятий, инженеров и технических специалистов вдоль маршрутов ИПП. При этом предлагаемые пункты китайского присутствия не называются военными базами, а именуются «точками технического обеспечения» [30, с. 114-117]. Эта тенденция является для России весьма опасной.

Ключевым для китайских исследователей остается вопрос оптимальных для Поднебесной вариантов встраивания китайских экономических компонентов в структуру российско-китайского взаимодействия, направленного на реализацию проектов ИПП и ЕАЭС. В частности, до начала украинского кризиса ряд экспертов делали упор на региональной кооперации и трансграничной торговле, включая возможности ее либерализации, и создании преференциальных зон [31]. В настоящее время данные варианты теоретически сохраняются, но авторы стали писать о них более осторожно.

С 2015 г. в среде китайских ученых циркулировали мнения о том, что ЕАЭС недостаточно эффективен для реализации ИПП, что лучше вести дело исключительно на основе двусторонних отношений с Россией и центральноазиатскими странами, продвигая выгодные Китаю транспортные и иные проекты [29, с. 111–116; 33].

Острота данной темы в Китае, на наш взгляд, связана с проблемой стран-реципиентов ИПП и их растущей торговой и финансовой зависимостью от Китая, в которую они постепенно погружаются после запуска инициативы в 2013 г. Из 53 государств-реципиентов китайских кредитов восемь стран в настоящее время находятся, по определению российских экономистов, в кризисной зоне (Монголия, Таджикистан, Киргизия, Шри-Ланка, Лаос, Камбоджа, Греция, Пакистан).

Принципиальной в этом вопросе, на наш взгляд, является сформировавшаяся в течение 2015–2017 гг. российская позиция отказа от прямого вовлечения в ИПП в пользу сопряжения двух инициатив, российской и китайской, на равноправной основе, что и было зафиксировано в Заявлении РФ и КНР о сотрудничестве по сопряжению строительства ЕАЭС и Экономического пояса Шелкового пути в 2015 г. и российско-китайском соглашении 2017 г. об экономическом сотрудничестве ЕАЭС и КНР на непреференциальной основе.

ШОС как фактор евразийской интеграции

Роль ШОС в процессе формирования Большой Евразии сложно переоценить. Эта организация сегодня является одним из центральных элементов современной евразийской кооперации. В 2024 г. исполняется 23 года со дня образования ШОС, которая, пройдя путь от изначальной «шестерки» (Китай, Россия, Казахстан, Киргизия, Узбекистан и Таджикистан), после вступления в нее Индии и Пакистана в 2017 г., Ирана в 2023 г. и Белоруссии в 2024 г. превращается в мощную «десятку» - геополитическую структуру, коалицию стран мирового большинства, не приемлющих американской стратегии однополярного мира. Сегодня ШОС – крупнейшая по своему составу, экономическому весу и политическому влиянию международная организация стран Евразии.

Ядром ШОС справедливо называют Центральную Азию, где взаимоувязаны интересы Китая, России, Индии, Ирана. Среди основных задач организации на сегодня следует отметить важность наращивания совместных усилий России и Китая в области координации политики в Центральной Азии как ключевой зоне развития ШОС, поддержания традиционных усилий по развитию организации и развитию многоуровневого взаимодействия друг с другом, обеспечению внутреннего единства ШОС, сотрудничеству с другими объединениями в регионе и за его пределами [3, с. 58–59].

При этом, учитывая сравнительно равновеликий вес трех крупнейших евразийских держав в ШОС (да и не в последнюю очередь сложные отношения между Китаем и Индией), участникам объединения пока нелегко договориться по указанным концептуальным вопросам повестки ШОС. Ее деятельность по этой причине в основном уходит от сложных вопросов экономического сотрудничества и сосредотачивается в сфере безопасности.

Организация не без трудностей, но постепенно налаживает многостороннее торгово-экономическое сотрудничество. С 2006 г. работают Деловой совет (ДС) и Межбанковское объединение (МБО) ШОС, координирующие кооперацию крупного государственного и частного бизнеса государств-членов. С 2021 г. в рамках финансирования приоритетных проектов повышенное внимание уделяется увеличению объемов торговли в национальных валютах. Иран официально предложил обсудить на одном из саммитов возможность создания валюты ШОС, не привязанной к доллару и национальным валютам стран-членов, ориентированной на углубление процесса дедолларизации и снижения зависимости стран организации от американских активов. Однако пока эта тема не получила своего развития.

Процесс расширения ШОС идет по трем ключевым направлениям – на верхнем этаже, уровне постоянных членов (Китай, Россия, Индия, Пакистан, Казахстан, Узбекистан, Киргизия, Таджикистан и Иран), в 2024 г. состоится переход Белоруссии из группы наблюдателей в постоянные члены организации. Статус наблюдателей сегодня имеет Монголия и Афганистан, статус партнёров по диалогу – Турция, Азербайджан, Армения, Камбоджа, Непал и Шри-Ланка.

Объективно консервируют и сдерживают ряд важных проектов и инициатив ШОС китайско-индийские и индо-пакистанские противоречия: на сегодняшний день это главная угроза дальнейшему развитию организации «вглубь», формированию содержательной экономической повестки. Разность экономических потенциалов стран тройки и других членов ШОС также объективно сдерживает возможности создания открытой преференциальной кооперации в рамках объединения. По этим же причинам (опасения доминирования Китая со стороны ряда стран-членов) откладывается создание Банка развития (предложенного Китаем ещё в 2010 г.) и Фонда развития ШОС, идея которого была выдвинута президентом РФ в 2013 г. [8].

И тем не менее в контексте формирования Большой Евразии роль ШОС, безусловно, будет ключевой. Российский «поворот на Восток» диктует необходимость более плотной работы нашей страны в этой перспективной и важной организации, выдвижению новых смыслов и идей, которые позволят преодолеть противоречия между странами – членами ШОС и усилят ее роль как в самой Евразии, так и во всем мире.

ЕАЭС в контексте «поворота на Восток»

Строго говоря, пространство Евразийского экономического союза (ЕАЭС) не совсем вписывается в стратегию «восточного поворота» России хотя бы потому, что его частью является основной европейский союзник Москвы – Белоруссия. Однако важность Центральной Азии в процессах «поворота» и проект сопряжения ЕАЭС с китайской ИПП делают Союз важнейшим элементом восточной политики России – причем не только и не столько с экономической точки зрения.

С момента своего создания ЕАЭС стала существенным фактором евразийской интеграции и показывает успешные результаты. Совокупный ВВП Союза в 2023 г. составлял свыше 2 трлн долл., в странах ЕАЭС проживает более 184,3 млн потребителей [9]. Как заявлял весной 2024 г. на международном форуме в Боао вице-премьер российского правительства А.Л. Оверчук, рост ВВП и других экономических показателей в ЕАЭС в 2022-2023 гг. превысил соответствующие цифры стран ЕС и Восточной Европы, не входящих в объединение. В условиях санкционного давления на Россию и замедления темпов роста мировой экономики ЕАЭС оказывается важнейшим инструментом сохранения макроэкономической стабильности как самой России, так и ее соседей по объединению.

В рамках российского председательства в ЕАЭС в 2023 г. Евразийской экономической комиссией был подготовлен доклад, в котором, в частности, отмечалось, что в рамках действующего единого таможенного законодательства статистические параметры развития ЕАЭС в 2022 г. по объемам взаимной торговли оценивались в 83,3 млрд долл., а стоимость произведенной продукции сельского хозяйства и промышленного производства – соответственно – в 170,0 млрд и 1639,2 млрд долл. [10]

Тем не менее проблем в развитии Союза сохраняется немало. Ещё в 2018 г. был выделен следующий набор ограничителей для интеграционного сближения стран – участниц ЕАЭС:

● резкое преобладание российской экономики в Союзе, что будет заставлять более слабых участников думать не об интеграции, а о сохранении своего экономического суверенитета;

● несбалансированность экономического сотрудничества в рамках объединения по причине российского доминирования;

● различия макроэкономических параметров развития, уровней рыночной трансформации экономики в государствах-участниках;

● нередко несовпадающие задачи национального развития;

● узость внутреннего рынка стран ЕАЭС, сырьевой характер экономик ряда стран–участниц (в том числе пока и России);

● преобладание в рамках объединения межотраслевого разделения труда над внутриотраслевым;

● экономические противоречия, обусловленные взаимными ограничениями допуска на внутренние рынки. Евразийская экономическая комиссия отмечала 60 препятствий (барьеры, изъятия, ограничения) на пути развития взаимной торговли стран – участниц ЕАЭС [11];

● отвлечение России на борьбу с внешними угрозами, влияющее на ее статус как лидера объединения, потому что другие участники ЕАЭС хотели бы сохранять нейтралитет в конфликте России с Западом;

● сохранение определенных противоречий между национальными экономическими программами развития стран–участниц и декларируемыми задачами ЕАЭС;

● доминирование в ЕАЭС геополитических целей и недостаточное внимание к конкретным макроэкономическим направлениям развития [25, с. 401–402].

Очевидно, что количество вызовов и ограничений, стоящих перед ЕАЭС, за пять прошедших лет только возросло. Главным вызовом стали антироссийские санкции Запада, серьезно повлиявшие на внешнеэкономическую политику государств Центральной Азии и замедливших интеграцию на пространстве ЕАЭС. Так, создание общего финансового пространства и единого рынка энергоносителей стран ЕАЭС должно было быть завершено к 2025 г., что могло стать прорывным моментом для интеграционных процессов. Но пока единая экономико-технологическая взаимозависимость между государствами Союза не создана [14, с. 21–22]. Ряд государств ЕАЭС официально заявляют о своей «многовекторности», которая на практике при подписании ими новых договоренностей с западными странами и Китаем приводит к нарушению старых соглашений и обязательств в отношении стран – партнёров по ЕАЭС и прежде всего России [28, с. 14–17]. Между Россией и ее соседями появились многочисленные проблемы в области торговли, вызванные опасениями вторичных санкций в столицах государств Центральной Азии.

Каким быть Союзу в новых условиях, удовлетворительного ответа у правительств стран–участниц пока нет. До 2022 г. пространство ЕАЭС большинством экспертов рассматривалось как место конкуренции и ресурс освоения для Европы и стран Восточной Азии. Отмечался значительный рост транзитных контейнерных сухопутных перевозок по транспортным коридорам Запад – Восток [6, с. 87, 94, 112]. Обсуждались возможности применения европейского и восточного опыта для международной интеграции ЕАЭС с акцентом на азиатские государства и международные объединения, включая создание обширной сети зон свободной торговли с зарубежными партнёрами, интегрированными в глобальные и региональные цепочки поставок. Важная роль отводится созданию национальных платежных систем с увеличением торговли в национальных валютах и хеджированию кредитных рисков, запуску программ поддержки науки и инноваций. В настоящее время в условиях ужесточения протекционизма Запада выводы и предложения, сделанные ещё в 2020 г. о необходимости корректировки внешней стратегии и тактики ЕАЭС с большей ориентацией на Восток и его институты, оказались в целом справедливыми [6, с. 49, 77, 95].

Вице-премьер Правительства РФ А.Л. Оверчук, выступая 26 мая 2022 г. на заседании Евразийского экономического форума, осветил ключевые меры поддержки импортеров ЕАЭС, включая освобождение от ввозных пошлин 1300 товаров, что составляло 15% импорта Союза, повышение порога беспошлинного ввоза с 200 до 1000 евро, упрощение режима декларирования безопасности продукции и процедуры пропуска товаров первой необходимости и продовольствия. Он также подчеркнул, что с 7 мая 2022 г. был запущен параллельный импорт, программы льготного кредитования и ряд других мероприятий, актуальных в условиях усиления западных антироссийских санкционных механизмов [12].

В рамках ЕАЭС остро стоят вопросы развития промышленной интеграции стран Союза, повышения уровня взаимной торговли продукцией обрабатывающей промышленности. За 2021 г. на внутреннюю торговлю приходилось только 5,2% от общего объема рынка ЕАЭС.

Важным вызовом остается сложный и противоречивый процесс сопряжения ЕАЭС и ИПП. В российском экспертном дискурсе прорабатывался сценарий создания Россией и Китаем структуры взаимодействия в Евразии, в которой ШОС играла бы связующую роль между китайским ИПП и ЕАЭС. Подобный подход позволил бы снизить возможности экономического доминирования Китая и сохранить традиционные позиции России в Центральной Азии без ущерба евразийской интеграции.

Относительно самостоятельным вопросом остается проблема эффективности взаимодействия и состыковок российско-китайских коридоров в Евразии. До 2022 г. существовало три коридора доставки товаров из Китая в ЕАЭС:

а) КНР – Казахстан (через Достык) – Россия;

б) КНР (через Маньчжоули) – Россия (через Забайкальск);

в) Транскаспийский: КНР – Казахстан – Азербайджан – Украина (через Ильичевск).

Эксперты подчеркивали коммерческую нерентабельность данных сухопутных коридоров по сравнению с более выгодными морскими контейнерными перевозками Китай – Европа [13]. Начиная с 2022 г. и коммерчески, и политически для России стало целесообразно развитие первых двух коридоров. С учетом модернизации дальневосточных железнодорожных переходов и увеличения российско-китайских грузопотоков маршрут через Забайкальск и другие дальневосточные переходы приобретают особую, стратегическую значимость, компенсируя законсервированные транспортные каспийские или сократившиеся казахстанские «окна».

Как известно, в отличие от ЕАЭС китайская инициатива пока не является институционализированной организацией, хотя в октябре 2023 г. такое предложение высказал председатель КНР Си Цзиньпин. ИПП подразумевает комплексное продвижение китайских товаров, услуг, капиталов, создание новой и обновление старой транспортной инфраструктуры, ориентированной на развитие КНР и сопредельных стран и регионов. Морской компонент ИПП охватывает южные моря Китая и Индийский океан, освоение совместно с Россией маршрутов Северного морского пути (СМП), соединяющего Восточную Азию с Европой. При этом российские эксперты позитивно оценивают возможности российско-китайской кооперации в зоне СМП, включая ресурсы и специфику китайской политики по прокладке арктических коридоров, транзиту товаров и инженерно-логистической работе на данном направлении [20].

Россия, не являясь участником ИПП, строит и реализует свою евразийскую стратегию, которая не всегда совпадает с китайской. При этом разное тактическое видение направлений, маршрутов и транспортной логистики не влияет на общий характер российско-китайской кооперации в Евразии, включая Центральную Азию.

Выводы

Большая Евразия для России представляет собой уникальный шанс построения взаимовыгодного единого экономического пространства с дружественными странами – Китаем, государствами Центральной Азии, Ираном, Индией и другими. Более того, существующий задел в виде успешно функционируюшей структуры ЕАЭС, экономических структур ШОС, растущих торгово-экономических связей с КНР, Индией и другими партнёрами позволяет надеяться на то, что идея БЕП действительно может быть реализована в средне- или долгосрочной перспективе.

Вместе с тем, для такой реализации необходимо провести большую работу в сфере как формирования надёжных транспортно-логистических связей между различными регионами Евразии (транспортные коридоры «Север – Юг» и «Запад – Восток»), а также по развитию Северного морского пути, так и разработать инфраструктуру финансово-экономического взаимодействия между участниками мегапроекта. На сегодняшний день страны Центральной Азии и Китай являются основными перспективными партнёрами по осуществлению проекта Большой Евразии, и взаимоотношения России с данными государствами станут решающим фактором того, удастся ли нашей стране выстроить единое пространство на всё протяжении от Мурманска до Шанхая – а значит, и дать пример всему миру по формированию новой справедливой, открытой, инклюзивной экономики.

^[1] Послание Президента Федеральному собранию. 3 декабря 2015 г. URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/50864 (дата обращения: 17.08.2022).

^[2] Совместное заявление Российской Федерации и Китайской Народной Республики о сотрудничестве по сопряжению строительства Евразийского экономического союза и Экономического пояса Шелкового пути. URL: http://www.kremlin.ru/supplement/4971 (дата обращения: 17.08.2022).

^[3] Путин В.В. Выступление на пленарном заседании XX Петербургского международного экономического форума. 17.06.2016. URL: http://kremlin.ru/events/president/news/52178 (дата обращения: 17.08.2022).

^[4] Путин В.В. XXV саммит АТЭС в Дананге: вместе к процветанию и гармоничному развитию. 08.11.2017. URL: http://kremlin.ru/events/president/ /56023 (дата обращения: 17.08.2022).

^[5] Путин В.В. Выступление на пленарном заседании I Евразийского экономического форума. 26.05.2022. URL: http://kremlin.ru/events/president/news/page/5 (дата обращения: 17.08.2022).

[6] Владимир Путин в режиме видеоконференции выступил на пленарной сессии I Евразийского экономического форума. 26.05.2022. URL: http://kremlin.ru/events/president/news/68484/videos (дата обращения: 01.02.2024).

[7] Мясникович: сопряжение технологического развития ЕАЭС и КНР может дать большой синергетический эффект. 18.10.2023. URL: https://www.belta.by/economics/view/mjasnikovich-soprjazhenie-tehnologicheskogo-razvitija-eaes-i-knr-mozhet-dat-bolshoj-sinergeticheskij-594618-2023/ (дата обращения: 21.12.2023).

[8] Участники ШОС вспомнили про создание банка и фонда развития. 04.07.2023. URL: https://www.rbc.ru/politics/04/07/2023/64a3fe999a794705e4f8e89d (дата обращения: 01.02.2024).

[9] Алексей Оверчук представил совместное заявление государств – членов ЕАЭС в ходе саммита ЦУР под эгидой Генеральной Ассамблеи ООН. 19.09.2023. URL: https://eec.eaeunion.org/news/aleksey-overchuk-predstavil-sovmestnoe-zayavlenie-gosudarstv-chlenov-eaes-v-khode-sammita-tsur-pod-e/ (дата обращения: 21.12.2023).

[10] Подготовлен информационный доклад «Евразийская экономическая интеграция». 06.08.2023. URL: http://government.ru/news/49224/ (дата обращения: 21.12.2023).

[11] Количество барьеров на внутреннем рынке достигло максимально низкой отметки. 21.05.2021. URL: https://eec.eaeunion.org/news/kolichestvo-barerov-na-vnutrennem-rynke-dostiglo-maksimalno-nizkoj-otmetki/ (дата обращения: 01.02.2024).

[12] Алексей Оверчук: пришло время создавать стратегию ЕАЭС до 2035 года. URL: http://government.ru/news/45519/ (дата обращения: 21.12.2023).