Неформальные институты государственной политики в сфере формирования доверия

Введение

Не секрет, что в экономической и политической науках существуют одновременно множество течений, отображающих в своем базисе идеологические установки, моральные институции, присущие авторам данных систем (здесь необходимо упомянуть постулат Гуннара Мюрдаля об этичности научных исследований). Однако очевидно, что при формировании морально-этического базиса (теоретически, здесь возможно вести речь о идеологической составляющей проведения соответствующих исследований в социо-гуманитарной сфере и преподавания комплекса социо-гуманитарных наук) необходимо на государственном уровне конструировать этико-моральный базис, в идеале, базирующийся на соответствующем теологическом подкреплении, соответствующий государственным интересам.

Соответственно, преподавание комплекса социо-гуманитарных наук в таком ключе, который соответствует интересам государства, практикуемое с начального образования и должно обеспечивать среднесрочных и долгосрочных целей формирования системного доверия населения к государству.

При проведении соответствующей образовательной политики соответственно, следует предусматривать дисциплины, формирующие уровень доверия к государству в лице его общественных и финансовых институтов на базе рационального знания. Подобная программа, отчасти, уже сформирована в настоящее время, однако пока еще нуждается во внедрении государственно-поляризованной этики в преподаваемый материал. В качестве примера подобных дисциплин необходимо привести:

- обществознание;

- основы финансовой грамотности.

Однако, все отмеченное необходимо дополнить и преподаванием исторических процессов в исторически и политически верном ключе.

Все отмеченное полностью верно и работоспособно в относительно стабильной ситуации, когда требуется формирование устойчивых институтов и на их формирование имеется достаточный продолжительный временный период.

Однако в жизнедеятельности государства иногда встречаются периоды, когда необходимо произвести срочную корректировку экономического поведения масс населения. Особенно это актуально в периоды, когда государство «жестко» нуждается в ресурсах населения.

Примерами подобных периодов выступают периоды массовой ускоренной реиндустриализации и активных военных действий. В данном случае, на краткосрочном периоде, высокоэффективными оказываются инструменты государственной информационной политики, использующие, в том числе, технологии пропаганды, исследованию эффективности которых и посвящена, главным образом, наша работа.

Основная часть

Для формирования инструментария оценки эффективности краткосрочной информационной политики рассмотрим институциональный базис ее функционирования, включающий систему неформальных и формальных институтов, а также структуру институциональной среды ее реализации.

Однако сейчас в нашей статье мы сосредоточимся исключительно на неформальных аспектах информационной политики государства. Для этого проанализируем механизм формирования социального доверия в социальных слоях и группах населения.

Согласно хорошо развитой социально-психологической школе мысли в Соединенных Штатах в 1950-х и 1960-х годах, социальное доверие является основной чертой личности людей [1–3; 4, c. 690–695; 5, c. 340–345]. Оно как институция-концепт усваивается в раннем детстве и имеет тенденцию сохраняться в более позднем возрасте, лишь медленно изменяясь в результате последующего опыта, особенно травматического опыта. По мнению социальных психологов, социальное доверие является частью более широкого конгломерата личностных характеристик, которые включают оптимизм, веру в сотрудничество и уверенность в том, что люди могут разрешить свои разногласия и жить удовлетворительной социальной жизнью вместе. Доверие и оптимизм являются неотъемлемой частью одного и того же общего отношения к миру. И наоборот, недоверяющие — это человеконенавистнические личности, которые также пессимистичны и циничны в отношении возможностей социального и политического сотрудничества.

Другой подход к социальному доверию был недавно разработан Эриком Усланером, который утверждает, что мы учимся доверию в раннем возрасте от наших родителей (фактически в данном случае можно говорить о доверии в контексте наследуемой институции, фундаментально повлиять на которую можно лишь в результате трансформации всей системы общественной стратификации в результате воздействия стрессоформирующих событий национального, транснационального или глобального масштаба – примерами могут выступить гражданские войны, революционные события или мировые войны) [6, c. 121–150; 7, c. 569–590]. Его данные из двух американских панельных исследований показывают, что индивидуальные уровни межличностного доверия являются одними из самых стабильных элементов опроса с течением времени. Он также приходит к выводу, что социальное доверие не зависит от опыта взаимности. Доверители не просто платят за добрые дела других, потому что те, кому помогали другие, когда они были молоды, не более доверчивы, чем те, кому не помогали таким образом. Чтобы подкрепить тезис о социально-психологическом происхождении доверия, он утверждает, что оно основано на двух других основных характеристиках личности: оптимизме и способности контролировать мир или собственную жизнь. Оптимизм, как пишет Э. Усланер, ведет к всеобщему доверию [6, c. 138].

Наконец, он утверждает, что субъективные показатели благополучия более тесно связаны с доверием, чем объективные, связанные с экономическими обстоятельствами. Иными словами, доверие более тесно связано с индивидуальными особенностями типов личности и субъективными ощущениями, чем с внешними обстоятельствами экономической жизни.

Мы будем ссылаться на подход Эриксона – Олпорта – Кэттелла – Усланера к объяснению доверия как на теорию личности. Одним из явных следствий теории является то, что социальное доверие будет наиболее тесно связано с другими личностными переменными, особенно с мерами личного оптимизма и чувством контроля над собственной жизнью которые формируются в раннем детстве, что фактически обуславливает необходимость разработки и реализации механизмов формирования безоговорочного доверия гражданина к государству, начиная с самого раннего детства.

Теорию личности следует отличать от второго и довольно существенного отличающегося подхода, который концентрируется на индивидуальных переменных, но не на социально-психологических. Основная теория здесь заключается в том, что, хотя вся структура доверия к государству и общественным институтам несет в себе риски, она более рискованна для бедных, чем для богатых. Бедные не могут позволить себе потерять даже малую часть того, что у них есть, если их доверие будет предано; богатые потеряют сравнительно меньше, и они могут получить сравнительно больше, доверяя нашему поведению [8].

Общая теория в некоторой степени подтверждается данными опросов, предоставленных World Values Studies и American General Social Survey, которые предполагают, что социальное доверие, как правило, публично выражается «победителями» - «лидерами мнений» в общество, при этом трансляция осуществляется с позиции успешности социальной позиции, измеряемой с точки зрения денег, статуса и высокого уровня удовлетворенности работой и жизнью, а также субъективного счастья [9; 10, c. 3–24; 11, c. 25–44].

«Практически во всех обществах, – пишет Патнэм Р., – «неимущие» менее доверчивы, чем «имущие», вероятно, потому, что к имущим другие относятся с большей честностью и уважением. Недоверие чаще встречается среди социальных неудачников – людей с плохим образованием, низким доходом и низким статусом, которые выражают недовольство своей жизнью. Недоверие также, как правило, выражают жертвы преступлений и насилия, а также разведенные. Согласно этой точке зрения, социальное доверие является продуктом взрослого жизненного опыта; те, к кому жизнь относилась доброжелательно и щедро, с большей вероятностью будут доверять, чем те, кто страдает от бедности, безработицы, дискриминации, эксплуатации и социальной изоляции» [12].

Инглхарт Р. подчеркивает тесную связь между социальным доверием, счастьем и благополучием, как и Патнэм Р. [13, c. 88–120; 12].

Такая интерпретация доверия согласуется с интерпретацией Паттерсона О. [14].

Анализ взаимосвязи между доверием, классом и расой в США свидетельствует, что самые бедные в Америке гораздо менее доверчивы, чем самые богатые, и что, независимо от дохода, афроамериканцы являются наименее доверчивой этнической группой [12].

Паттерсон О. приходит к выводу, что «беспокойство и неуверенность, несомненно, являются самыми мощными силами, вызывающими недоверие» [14].

Таким образом, в данной работе мы различаем социально-психологическую теорию, которая подчеркивает детскую социализацию и основные личностные характеристики, теорию социального доверия, а также то, что мы назовем теорией успеха и благополучия, которая подчеркивает взрослый жизненный опыт.

Последнее можно проверить, проанализировав взаимосвязь между социальным доверием и набором переменных, включая доход, социальный статус, образование, удовлетворенность жизнью, удовлетворенность работой – в рамках дихотомии спокойствие / тревога (за будущее с позиции перспектив получения и сохранения необходимого уровня дохода, получения, сохранения и повышения социального статуса).

Второй важный подход к доверию заключается в том, чтобы рассматривать его как собственность общества, а не отдельных людей. Доверие — это не столько основная черта личности людей, сколько то, что люди участвуют, вносят свой вклад или извлекают выгоду из культуры доверия или социальных и политических институтов, которые поощряют развитие доверительных отношений и поведения.

Согласно этому подходу, ответы на стандартный вопрос о доверии («Вообще говоря, вы бы сказали, что большинству людей можно доверять или что вы не должны быть слишком осторожны в общении с людьми?») можно интерпретировать как оценку гражданином доверия общества вокруг них.

Теория гласит, что доверие является продуктом опыта, и мы постоянно модифицируем и обновляем наше доверчивое и недоверчивое чувство в ответ на меняющиеся обстоятельства [15, c. 505–529].

В результате, уровни доверия, о которых сообщается в социальных опросах, являются хорошим показателем надежности обществ, в которых живут респонденты; оценки доверия говорят нам больше об обществах и социальных системах, чем о типах личности, живущих в них [12].

Есть некоторые экспериментальные данные, свидетельствующие о том, что страны с высокими показателями доверия в исследованиях мировых ценностей на самом деле имеют более надежных и честных граждан [16, c. 1251–1288].

Такого рода интерпретация доверия приобретает степень “A prima facie” правдоподобия, когда мы видим, что такие страны, как Бразилия, Перу, Филиппины, Турция и Венесуэла, находятся на самом низком уровне международной шкалы доверия, в то время как Норвегия, Швеция, Нидерланды, Канада, Финляндия, Ирландия и Исландия находятся на другом конец [13, c. 88–120].

Каким бы ни было распределение оценок доверия людей в обществах, более богатые и /или более демократические страны более доверчивы, чем более бедные и менее демократичные. Эта точка зрения подкрепляется тем фактом, что уровень социального доверия в Западной Германии неуклонно рос с 9% в 1948 году до 45% в 1993 году [17].

Если социальное доверие основано на социальных обстоятельствах, в которых находятся люди, оно должно быть статистически связано с социальными переменными. И его уровень возможно рассчитать. А также возможно оценить изменение его уровня по корреляции с изменением данных социальных переменных, оценив, таким образом, эффективность проводимой государством информационной политики.

Однако здесь нет единого мнения о том, какие переменные важны.

Классическая точка зрения заключается в том, что общество, основанное на большом и разнообразном спектре добровольных ассоциаций и организаций, скорее всего, будет генерировать высокий уровень социального доверия.

Теория, восходящая к де Токвилю и Джону Стюарту Миллю, занимает центральное место в дискурсе по поводу социального капитала [12].

«Мы учимся участвовать, участвуя, и, участвуя в регулярном и тесном контакте с другими на добровольной основе, мы учимся «привычкам сердца» доверия, взаимности, сотрудничества, сочувствия к другим и пониманию общих интересов и общего блага» [18].

Наиболее важной формой участия, с этой точки зрения, является прямое, личное и постоянное участие в добровольных организациях в местном сообществе. Эта теория называется теорией добровольных организаций, фактически отображая деятельностный подход к феномену социального доверия – «я участвую, я взаимодействую, я доверяю».

Другая форма социальной теории доверия концентрируется на характеристиках местных сообществ, а не на неформальных социальных сетях и людей внутри них.

Некоторые исследования показывают, что чем меньше городская единица, тем выше будет доверие [19, c. 1029–1043].

Патнэм Р. приходит к выводу, что «... Жители небольших городов и сельской местности более альтруистичны, честны и доверчивы, чем другие американцы. На самом деле, даже среди пригородов чем меньше, тем лучше с точки зрения социального капитала» [12].

Однако Нэк С.. Кифер Ф. не находят межнациональных доказательств, свидетельствующих о какой-либо связи [16].

Если характеристики сообщества, подчеркнутые теорией сообщества, важны, можно ожидать, что уровни доверия будут соответствовать таким показателям, как размер города, удовлетворенность сообществом и ощущение того, что сообщество является безопасным местом для проживания. В нашей российской реальности данную теорию можно и необходимо проверить с использованием инструментария кластерного анализа, результаты которого представлены в следующих частях работы.

Теория сообщества отличается от объяснений доверия, которые фокусируются на характеристике целых стран и национальных государств [16, c. 1251–1288].

Например, более богатые страны и страны с большим равенством доходов имеют более высокий уровень доверия, чем более бедные и более неравноправные [13, c. 88–120; 16, c. 1251–1288].

Демократии более доверчивы, чем недемократические, страны с универсальными социальными пособиями более доверчивы, чем страны с селективными системами социального обеспечения и страны с системой неависимой судебной власти и имеющие эффективный институциональный контроль над властью политических руководителей более доверчивы, чем другие [20, 21].

Имеются также свидетельства того, что социальное доверие выше в обществах с более низким уровнем социальной поляризации, что измеряется равенством доходов и этнической гомогенностью [16, c. 1251–1288]. Это говорит о том, что общества с расколом между классами, доходами или этническими группами, вероятно, будут иметь более низкий уровень социального доверия.

Этот нисходящий, тотальный подход общества к доверию называется здесь в рамках данной работы социальной теорией. Он будет проверен путем соотнесения различий в доверии с системой социальных параметров, учитываемых в раках проведения кластерного анализа: корреляции между уровнем доверия и между доходами группы, а также информации, включающей классы, этносы (националы и иммигранты), а также параметрами, сигнализирующими о политической свободе, общественной безопасности и удовлетворенности демократическими институтами.

Здесь не обходимо отметить, что это не объективные показатели конфликта или свободы, которые Нэк С. и Кифер Ф. используют в качестве мер сравнения, а скорее еще один способ измерения степени поляризации в обществе [16, c. 1251–1288]. Обычно объективные, агрегированные переменные используются в качестве индикаторов социального конфликта и свободы, но мы также знаем, что население оценивает такие обстоятельства по-разному. Некоторые воспринимают сильный конфликт в своем обществе, другие нет.

Пример того, как различные теории могут соответствовать различным обстоятельствам, приведен Усланером Э., который отмечает, что индивидуальное доверие сильнее коррелировало с явкой избирателей в США в 1992 году, чем на выборах 1964 года [6, c. 121–150]. В более раннем возрасте около половины населения выражало доверие к своим согражданам, и вполне возможно, что доверие на таком высоком уровне пронизывает все общество до такой степени, что оно оказывает контекстуальное влияние на всех граждан, независимо от того, имели ли они личную склонность к этому. В 1964 году в голосовании приняли участие самые разные люди, с довольно небольшой разницей в социальном доверии. К 1992 году доверие упало до менее чем 40% в США и продолжало снижаться. На этом этапе, предполагает Усланер, индивидуальное доверие имело значение в том смысле, что те, кто доверял, с большей вероятностью голосовали: он приходит к выводу, что «индивидуальное двойное доверие имеет большее значение, когда меньше социального капитала, в то время как контекстуальное доверие имеет большее значение, когда люди больше верят друг в друга».

Это повышает вероятность того, что в обществах с низким уровнем доверия переменные индивидуального уровня будут более тесно связаны с социальным доверием, чем в обществах с высоким уровнем доверия, где социальные переменные контекстуального характера, вероятно, будут более важными.

Заключение

Таким образом мы можем сформировать связь между теориями формирования доверия, инструментами и горизонтами государственной информационной политики, ее институциональной средой, предполагающей в частности нормативно-правовое обеспечение иных профильных государственных политик, функционирующих в едином комплексе формирования системы доверия населения к государственным общественным и финансовым институтам, выразив ее в форме таблицы 1.

Таблица 1

Матрица связей целей, институтов и акторов государственной информационной политики формирования общественного доверия