New employment trends in the informal sector as a challenge to the formalisation of the Russian labor market

ВВЕДЕНИЕ

Спектр исследуемой проблематики в выбранной нами предметной области весьма широк – от теоретических подходов к сокращению неформальной занятости - до узких аспектов и последствий функционирования неформального сегмента. Однако проблемам формализации неформальной занятости уделяется, на наш взгляд, недостаточное внимание.

В российской практике исследователи используются следующая трактовка: «занятые в неформальном секторе» – лица, которые в течение обследуемого периода были заняты, по меньшей мере, в одной из производственных единиц неформального сектора независимо от их статуса занятости и от того, являлась ли данная работа для них основной или дополнительной. В качестве критерия определения единиц неформального сектора принят критерий отсутствия государственной регистрации в качестве юридического лица. Необходимо, на наш взгляд, сделать акцент на трактовке категории «неформальный сектор», который в Резолюции 15-й Международной конференции статистиков труда (МКСТ) как совокупность единиц, занятых производством товаров и услуг с целью обеспечения работой и доходами участвовавших в них лиц и обладающих характерными чертами предприятий домашних хозяйств. [12] Важное уточнение в трактовку категории «неформальный сегмент» сделано Статистической комиссией на 53 сессии Экономического и Социального Совета Организации Объединенных Наций (ООН), которое нашло отражение в «Докладе Международной организации труда о статистике неформального сектора», согласно которому неформальный сектор включает хозяйственные единицы, продукция которых в основном предназначена для реализации на рынке с целью извлечения прибыли, но которые официально не признаются производителями товаров и услуг, отличными от продукции, предназначенной для собственного потребления домохозяйствами владельцев-операторов. [9] Предполагается введение понятия «неформальной производственной деятельности», под которой понимается вся производственная деятельность, осуществляемая лицами и хозяйственными единицами, которые ни на уровне закона, ни на практике не охватываются официальными механизмами. Для проведения мониторинга политики, направленной на улучшение условий труда работников в неформальном и формальном секторах, предлагается использовать пять разных параметров: масштабы неформальной занятости, структура неформальной занятости, дефицит достойной работы, ситуативная уязвимость и другие структурные факторы. [9]

Для получения более достоверных данных о трудовых отношениях в Резолюции о статистике трудовых отношений (РСТО), принятой на 20-той МКСТ в октябре 2018 года, предлагается учитывать признак «тип экономического риска» путем оценки: наличия и характера вознаграждения за выполненную работу; степени стабильности или постоянства работы, или трудовой деятельности; степени защиты работника в случае болезни, несчастного случая или увольнения. [11]

Проблема ухудшения качества занятости обозначена в документах МОТ. Так, например, Международная организация труда (МОТ) в докладе «Мировые тенденции в области занятости и социальных перспектив» прогнозирует, что в 2023 году рабочие будут вытеснены в неформальную занятость, все больше работников будут соглашаться на менее качественную и низкооплачиваемую занятость в результате глобального экономического спада. МОТ заявила, что постоянная нехватка возможностей трудоустройства, которая началась во время кризиса COVID-19, когда работники с низкими доходами оказались в непропорционально невыгодном положении, усугубится в связи с замедлением производительности труда во всем мире, «вынуждая работников работать на более низком качестве и лишая других адекватной социальной защиты». МОТ не ожидает роста занятости до 2025 года. [16]

ОБЗОР ТОЧЕК ЗРЕНИЯ

Попытку выявить взаимосвязь между формальной и неформальной занятостью, определить новые тенденции в данной области сделали Нуреев Р.М. и Ахмадеев Д.Р., которые пришли к следующим выводам: существует прямая зависимость между увеличением номинальной зарплаты, ВРП и ростом неформальной занятости; выявлена обратная зависимость между безработицей и неформальной занятостью, неформальная занятость является комплементарным благом к формальной занятости, в периоды отсутствия экономического роста прослеживается тенденция к сжатию неформального сектора; формальный сектор с опережением определяет изменения в неформальном секторе, а неформальная занятость с опозданием реагирует на изменения в формальном секторе экономики; при недостаточно развитой сфере услуг рост доходов населения приводит к росту объемов неформальной занятости; рост доходов в формальном секторе вызывает рост неформальной занятости; существенную роль в неформальном секторе начинают играть молодые и квалифицированные люди; и т.д. [6]

Группа российских ученых на основе авторской методики оценки неформальной экономики на формирование бюджета региона определила совокупный ущерб для бюджета (на примере ХМАО-Югры) и пришла к выводу, что выявленный уровень самозанятости оказывает отрицательное влияние на формирование консолидированного бюджета региона. Среди барьеров на пути к формализации трудовых отношений в неформальном секторе называются (выводы сделаны на основании соответствующего опроса): низкая финансовая грамотность населения в вопросах организации собственного бизнеса и знания систем налогообложения для индивидуальных предпринимателей; низкий уровень доверия к официальным структурам и высокие административные барьеры; низкий уровень формализации статуса самозанятого; недостаточность вакансий в формальном сегменте региона; социальная незащищенность самозанятых граждан. [7]

Один из экспертов, исследуя влияние пандемии на неформальную занятость, отмечает, что в секторе малого предпринимательства данные процессы могут стимулировать расширение теневого сектора экономики в результате банкротств, постепенного сокращения предприятий малого и среднего бизнеса, роста безработицы и неформальной занятости, и т.д. Монич И.П. связывает политику стимулирования самоизоляции во время пандемии с нарушением бизнес-процессов, неравномерным переходом на дистанционную занятость, неопределённостью повторных введений ограничений в связи с новыми волнами пандемии и снижением предпринимательской активности, снижением потребительской активности, что будет способствовать росту неформальной экономики. [4]

Беляев В.И. и Кузнецова О.В. отмечают, что в условиях непрекращающейся коронавирусной инфекции приходится ограничивать контакты людей, что приводит к свертыванию бизнеса, сокращению доходов, росту безработицы, и т.д. Авторы предполагают, что коронавирус можно назвать катализатором роста прекариата, который имеет в России материальную базу для своего формирования, роста и развития в виде неформальной занятости. [2]

Баринов А.С. при изучении становления концепции теневой экономики отмечает присущие данной проблематике уникальные черты, отличающие ее от других областей научного знания: объект, не наблюдаемый прямыми статистическими способами; особый подход к методологии исследования и осмыслению теневой экономики; вынужденный характер предложений по нестандартным методам измерения теневой экономики и необходимость определенных допущений и ограничений, которые не всегда соответствуют действительности. [1]

Опыт отдельных регионов по оценке масштабов и минимизации негативных последствий функционирования неформальной занятости рассмотрен группой специалистов на примере Амурской области, которые отмечают, что особое беспокойство заслуживает ситуация с неформальной занятостью в сельском хозяйстве. Коронавирусный кризис обнаружил проблему продовольственной зависимости региона от зарубежных поставок. Большие масштабы неформальной занятости, по мнению исследователей, являются свидетельством высокого уровня предпринимательского потенциала населения приграничного региона. Авторы отмечают, что принятие ФЗ «О проведении эксперимента по установлению специального налогового режима «Налог на профессиональный доход» стимулировало существенный рост самозанятости в регионе. [3]

В развивающихся странах неформальные структуры обеспечивают средства к существованию миллиардов людей и все же их роль в экономическом развитии страны остается спорным: одни рассматривают неформальность как неиспользованный потенциал, а другие - как паразитическую организационную форму, которая мешает экономическому росту. По мнению исследователей, неформальный сектор возникает из-за бедности, а неформальный и формальный секторы сильно различаются: неформальные фирмы имеют низкую производительность и производят продукцию низкого качества; и, следовательно, они не представляют конкуренцию для формальных фирм. Экономический рост происходит за счет формального сектора, т.к. фирмы, управляемые образованными предпринимателями, демонстрируют гораздо более высокий уровень производительности. Расширение формального сектора ведет к упадку неформального сектора в относительном, а затем и в абсолютном выражении. [18]

Исследуются и более узкие аспекты данной проблематики. Так, например, ряд экспертов из Китая обратились к выявлению влияния неформальной занятости на ощущение счастья населением страны. На основе данных обследования рабочей силы Китая (CLDS) 2016 года исследователи выявили: существует значительная отрицательная корреляция между неформальной занятостью и счастьем жителей Китая; корреляция между неформальной занятостью и счастьем жителей сильнее выражена среди жителей женского пола, мигрантов и жителей сельских домохозяйств; неформальная занятость снижает уровень счастья жителей, увеличивая разрыв в вероятности безработицы и уровне социального страхования среди жителей. [14]. Неформальная занятость играет важную роль в ослаблении давления на занятость, сокращении бедности, оптимизации структуры промышленности, а также в оптимизации функционирования рынка труда в Китае. Однако неформальная занятость обычно ассоциируется с такими характеристиками как низкое качества занятости, отсутствие социального обеспечения и официальных трудовых отношений, низкая заработная плата, высокие риски трудоустройства и невысокие возможностей для развития. Исследователи для улучшения политики в области занятости и повышения ощущения счастья у населения предлагают: стимулировать работодателей формализовывать трудовые отношения с работниками; формировать политику, направленную на повышение работодателями уровня социального обеспечения для неформальных работников; поощрять предприятия к введению дополнительного страхования для работников, исходя из реальной ситуации; разрабатывать специальные законы и нормативные акты против дискриминации на рынке труда. [14]

Фридрих Шнайдер в своей работе оценил с помощью метода MIMIC размер добавленной стоимости неформальной экономики для 157 стран за период с 1991 по 2017 год и приходит к выводу, что в странах ОЭСР на сегодняшний день самая маленькая неформальная экономика (менее 20 процентов от официального ВВП). Неформальная экономика больше в странах Латинской Америки и Африки к югу от Сахары, на ее долю приходится в среднем почти 38 и 39 процентов ВВП соответственно. Средний размер неформальной экономики во всех 157 странах за 1991-2017 годы составляет 30,9 процента. Среднее сокращение размера неформальной экономики с 1991 по 2017 год составляет замечательные 6,8 процентных пункта. За исключением Восточной Европы, Центральной Азии и Южной Африки, неформальная занятость составляет более 50% от общей занятости и даже более 88% в Южной Азии и странах Африки к югу от Сахары. [19]

Интересным, на наш взгляд, является исследование Лаура Юзник Ротар, посвященное эффективности активной политики на рынке труда в 26 странах ЕС для молодых безработных и последствиям для постпандемического периода, в котором автор приходит к выводу, что активная политика на рынке труда не способствует снижению безработицы среди молодежи. [17] Более того, неблагоприятные перспективы в формальном секторе толкают молодежь в неформальный сектор. Во всем мире занятость молодежи сократилась на 8,7% в 2020 году по сравнению с 3,7% для взрослых (МОТ, 2021). [15]

Таким образом, обзор точек зрений по исследуемой проблематике еще раз показал широкий спектр исследуемых аспектов, необходимость исследования направлений формализации неформальной занятости.

АНАЛИЗ ЗАНЯТОСТИ НАСЕЛЕНИЯ В НЕФОРМАЛЬНОМ СЕКТОРЕ РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ

Занятость населения в неформальном секторе российской экономики по данным обследований рабочей силы Росстата оценивается в пределах 14-15 млн. человек, что составляет около пятой части всего занятого населения России (рисунок 1)

Рисунок 1 – Доля занятых в неформальном секторе в общей численности занятых в России в 2017–2021 гг. по данным Росстата, % [10]

Если в 2017-2019 гг. наблюдались рост численности занятых в неформальном секторе и их доли в общей численности занятых, то в 2020 году эти тенденции были прерваны, что может быть связано с влиянием пандемии вируса COVID-19. В периоды экономических кризисов традиционно во многих странах мира (и в России) на фоне сокращения спроса на рабочую силу в формальном секторе (на крупных и средних предприятиях) наблюдается переток занятого населения в неформальный сектор (в т.ч. за счет роста самозанятости, занятости производством продукции и услуг в домашних условиях для реализации на рынке). Однако специфика «коронакризиса», проявившаяся в невозможности продолжения малыми и микропредприятиями, индивидуальными предпринимателями и самозанятыми деятельности в наиболее пострадавших секторах оказания услуг населению в силу введенных ограничений, проявилась в заметном сокращении численности занятых в неформальном секторе (таблица 1).

Таблица 1 - Динамика численности занятых в неформальном секторе в возрасте от 15 лет и старше по видам экономической деятельности в 2019-2022гг., тыс. чел. [10]

Анализ динамики отраслевой структуры занятых в неформальном секторе российской экономики в 2019-2021 гг. подтверждает наше предположение о наиболее существенном (6-11%) сокращении в 2020 году под влиянием «коронакризиса» занятости граждан в таких видах экономической деятельности, как торговля оптовая и розничная (-266 тыс. чел.); строительство (-154 тыс. чел.); обрабатывающая промышленность (-114 тыс. чел.); деятельность гостиниц и предприятий общественного питания (-50 тыс. чел.); деятельность в области культуры, спорта, организации досуга и развлечений (-13 тыс. чел.).

Наибольшее снижение численности занятых в неформальном секторе (-1855 тыс. чел. к соответствующему периоду 2019 года) было зафиксировано Росстатом в ходе обследований рабочей силы во 2 квартале 2020 года (таблица 2). Следует отметить, что даже в период общего восстановления российского рынка труда (2021 год), численность занятых в неформальном секторе, увеличившись по сравнению с соответствующим периодом 2020 года, так и не достигла уровня докризисного 2019 года. В отраслевом разрезе наибольшее недостижение в 2021 году докризисного уровня численности занятых наблюдается в торговле (-167 тыс. чел.), строительстве (-62 тыс. чел.), транспортировке и хранении (-16 тыс. чел.).

В начале 2022 года заметное сокращение занятости населения в неформальном секторе российской экономики продолжилось (так, во втором квартале 2022 года отмечено снижение на 1498 тыс. чел.).

Таблица 2 - Динамика численности занятых в неформальном секторе в возрасте от 15 лет и старше в 2019-2022 гг., тыс. чел. [10]

Одной из причин отрицательной динамики занятости в неформальном секторе (и его отдельных отраслевых сегментах) может быть предполагаемый рост теневой занятости российских граждан, отнесенных Росстатом в ходе обследования к экономически неактивным. Снижение показателя численности занятых в неформальном секторе может быть, как результатом естественного снижения деловой активности на фоне падения платежеспособного спроса населения, так и являться следствием ухода части малого и микробизнеса в теневой сегмент, что возможно при распространенности в России наличных расчетов за товары и услуги с населением. Новая тревожная тенденция на российском рынке труда требует отдельного изучения и внимания в рамках реализации мер поддержки занятости и доходов населения.

Следует отметить, что значимость неформального сектора в обеспечении занятости и доходов населения значительно дифференцирована по регионам России (таблица 3). Так, например, если в г. Москве доля занятых в неформальном секторе в «допандемийном» 2019 году составляла лишь около 4%, в Чукотском АО – 5,5%, в Мурманской области – 6,9%, то в Чеченской республике – 62,1%, в Кабардино-Балкарской Республике – 49,8%, Республике Дагестан – 47% от общей численности занятых на региональном рынке труда.

Таблица 3 - Динамика доли неформального сектора в занятости населения отдельных регионов России в 2019-2022 гг, % [10]

В группе регионов России с максимальной вовлеченностью населения в неформальный сектор (ТОП-10) доля занятых в неформальном секторе, от общей численности занятых, колебалась в 2019 году от 33,9% до 62,1%. В 2021 году этот диапазон снизился до 30,2% - 52,7%, чему в целом можно дать положительную оценку, т.к. большинство регионов этой группы традиционно характеризовались напряженной ситуацией на рынке труда и дефицитом рабочих мест в формальном секторе. В то же время, в отдельных субъектах Российской Федерации (Республики Ингушетия и Карачаево-Черкесия) занятость в неформальном секторе в 2021 году превысила показатели 2019 года, что может быть следствием региональной специфики рынка труда и следствием активной реализации мер содействия самозанятости и предпринимательству. Такая же картина «посткризисного роста» неформального сектора отмечается в отдельных регионах группы, характеризовавшейся в 2019 году минимальными показателями доли занятых в неформальном секторе. Например, в Хабаровском крае в 2021 году доля занятых в неформальном секторе возросла почти в 1,5 раза к 2019 году, в Ямало-Ненецком АО -в 1,35 раза, а в г. Москве – в 1,23 раза. Для избежания ошибочной оценки таких изменений в занятости населения российских регионов требуется проведение отдельного исследования.

К сожалению, среди российских аналитиков рынка труда довольно распространено отождествление занятости в неформальном секторе и неформальной занятости, что принципиально недопустимо. Рост занятости в неформальном секторе не должен однозначно рассматриваться как негативное явление, тем более что он на определенном этапе реализации мер политики поддержки развития самозанятости и предпринимательства может быть ее положительным результатом и должен привести не только к росту трудовых и предпринимательских доходов населения, а и к росту налоговых поступлений. Но при этом рост неформального сектора должен происходить за счет роста регистрируемой самозанятости и индивидуального предпринимательства.

Так, из данных таблицы 4 можно увидеть, что в вышеотмеченных Республиках Ингушетия и Карачаево-Черкесия за два года (с июня 2020г. по июнь 2022 г.) резко возросла численность зарегистрированных самозанятых – плательщиков налога на профдоход (в 55,5 раз и 21 раз соответственно). Этот фактор проявился и в росте численности занятых в неформальном секторе на региональных рынках труда. Аналогично, более чем трехкратный рост числа самозанятых в г. Москве (3,24) и Московской области (3,48) сказался на росте доли занятых в неформальном секторе.

Таблица 4 – Динамика численности самозанятых граждан, зафиксировавших свой статус и применяющих специальный налоговый режим «Налог на профессиональный доход», чел. [13]

Сокращение неформальности – сложная теоретическая и практическая задача, требующая формирования как экономических, так и институциональных условий. МОТ предложила общую теорию изменений, которая содержит общий перечень мер по формализации трудовых отношений в неформальной экономике (см. рисунок 2). Данный подход может послужить основой для разработки адаптированных к конкретным реалиям Программ формализации региональных экономик (с учетом конкретных сфер, профессиональных групп, форм неформальности, социально-экономических условий и т.д.).

Рисунок 2 - Меры, предлагаемые МОТ по формализации неформальной экономики [8].

Некипелова Д.В., основываясь на обобщении зарубежной практики, утверждает, что определяющим условием для легализации занятости являются качество и эффективность официальных институтов. Создание эффективных социально-экономических стимулов к участию в официальной экономке; законному оформлению трудовых отношений как для работников, так и работодателей; реализация более активной политики в области поддержки достойной занятости; совершенствование институтов, стимулирующих предпринимательскую деятельность. [5]

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В развитии неформального сектора на российском рынке труда в постпандемийный период проявляются полярные тенденции. С одной стороны, неформальный сектор аккумулирует все больше официально зарегистрированных самозанятых и индивидуальных предпринимателей, рост численности которых соответствует государственным интересам и интересам отдельных граждан, в связи с чем должен поддерживаться в рамках мер по содействию самозанятости и предпринимательству. Это способствует изменению качества занятости в неформальном секторе и росту его прозрачности для государственного регулирования. С другой стороны, в постпандемийном периоде в ряде регионов официальной статистикой фиксируется заметное снижение численности занятых в неформальном секторе (рассматриваемое рядом экспертов как положительное явление). Однако такой тренд, наряду с наблюдающимся перетоком работников в формальный (корпоративный) сектор региональной экономики на фоне роста кадровой потребности крупного и среднего бизнеса, может быть вызван ложным оттоком из занятости в экономическую неактивность за счет роста потенциала теневой занятости. Такая ситуация требует отдельного изучения и корректировки негативного тренда мерами государственной политики.

В настоящее время во всех регионах России реализуются планы мероприятий по снижению уровня теневой занятости и легализации трудовых отношений на 2022–2024 гг., анализ выполнения которых и мониторинг показателей неформальной и теневой занятости позволит скорректировать действия на федеральном и региональном уровнях в направлении формализации рынка труда и повышения уровня социальной защищенности работников.