Макроэкономические цели и развитие предпринимательства (к вопросу о роли экономической науки в трансформации общества)

Луи де Жокур, деятель французского Просвещения, еще в XVIII в. так охарактеризовал теоретические изыскания о путях совершенствования общественного устройства: «Имеется сотня проектов, как сделать государство богатым, вместо единственного, целью которого было бы дать возможность каждому лицу пользоваться богатством государства». С тех пор в этой области мало что изменилось. И не последнюю роль в этом сыграла экономическая наука, которая, возможно, хорошо помогает считать издержки, но мало что делает для решения проблем развития общества. А это сказывается на всех сторонах жизни социума. Но, может быть, это задача других обществоведческих наук, и сама постановка вопроса некорректна? Однако теоретические пробелы именно в этой области знания негативно сказываются на хозяйственной жизни и, прежде всего, на развитии предпринимательств, что отчетливо видно на примере рыночных реформ в России.

Весьма болезненно воспринимаемый процесс трансформации отечественной экономики связан, по нашему мнению, с тем, что изначально в качестве главной цели развития общества было выбрано построение рыночной экономики, где рынок должен автоматически определить черты нового общества. Но он является лишь сферой обмена продуктами труда и не решает морально-этических проблем. Поэтому реформаторские неудачи связаны, прежде всего, с тем, что цели подменялись средствами их достижения.

Рассматривая дискуссию между сторонниками и противниками рыночной экономики, мы можем констатировать: и сторонники, и противники рынка рассматривают рыночную экономику как основную цель экономической и социальной политики государственного управления. Однако, по нашему мнению, рынок, как и сопутствующие ему атрибуты, должны рассматриваться как экономические инструменты, но не цели. Для обоснования такой точки зрения рассмотрим постулаты сторонников свободной рыночной экономики.

Защищая рынок от вмешательства государства с утилитарных позиций, Милтон Фридмен аргументирует свою позицию следующим образом: рынок выступает гарантом свободы выбора, а именно эта свобода является условием эффективности и жизнеспособности системы. Жизнеспособна она именно потому, что свободный обмен, на котором она основана, осуществляется только тогда, когда он выгоден обеим сторонам.

На наш взгляд, рынок выступает не столько гарантом свободы выбора, сколько институтом, в основе функционирования которого лежит наличие множественности предложений как источника информации для принятия решений о выгодности обмена. А это условие свободы выбора, но не сам выбор. Что же касается аксиоматичности выгодности для обеих сторон, то и асимметричность информации, и монополия, и монопсония ставит вопрос о выгодности сделки для одной из сторон.

Говоря о трех функциях цены ‑ информационной, стимулирующей и распределительной ‑ М. Фридмен подчеркивал, что информационная функция имеет чрезвычайно важное значение для координации экономической активности, вторая ‑ для стимулирования наиболее эффективного использования ресурсов с целью получения наивысших «оценок» рынка, а третья определяет пропорции распределения, так как цены ‑ это чьи-то доходы. Все функции тесно связаны между собой и ни одна из них не является наиболее или наименее важной, а, значит, попытка «подавить» одну из них негативно сказывается на другой.

Исходя из этого, М. Фридмен сделал блестящий вывод об абсурдности выделения распределительной функции цены лишь для того, чтобы заставить ее способствовать решению социальных задач (что характерно для социализма). Однако его позиция хотя и объясняет, в качестве каких инструментов нужны рынок и цены, но не разъясняет, каким именно целям эти инструменты должны служить (хотя частично он говорит о том, каким целям они служить не должны).

И, наконец, признавая, что для общества в целом не безразлично, в какой мере все его члены имеют доступ к тому или иному ряду благ, которые в данном сообществе (с точки зрения господствующих в нем устоев) считаются необходимыми для жизни человека, М. Фридмен в определенной мере противоречит постулату о рынке как о гаранте свободы выбора в том смысле, что она определяется не только рынком, но и обеспечением равных прав участников обмена. А это уже несколько иное.

Обосновывая ограниченность вмешательства государства только в тех пределах, которые необходимы для обеспечения доступности к необходимым благам, М. Фридмен формулирует свои предложения о предоставлении пособий малоимущим в денежной форме и введении так называемой системы отрицательных налогов. Однако и здесь определены инструменты, а не цель.

Если цель ‑ доступность для всех жизненного набора благ, то мы это уже «проходили» при социализме, и тогда функция рынка ‑ распределять «сверхблага» для ограниченного круга людей. Причем такой механизм распределения может функционировать в любой экономической системе и не на основе рынка. А ведь вся цепочка логических построений М. Фридмена абсолютно верна кроме последнего звена: так и не определена цель, для чего нужны все эти инструменты.

Если мы примем, что это звено – создание, например, общества, основу которого составляет класс, представители которого своим трудом обеспечивают собственные потребности и при этом финансируют затраты государства, необходимые для выполнения им своих функций (значительная часть которых связана с предпринимательством) [1], то все становится на свои места. Все эти инструменты нужны для того, чтобы каналы вертикальной мобильности обеспечивали возможность перемещения людей между стратами (а если точнее, ‑ открывали перспективы развития для каждого), а, значит, для предоставления равных прав выбора.

Гарантом свободы выбора служат равные возможности достижения цели, а не инструменты. Поменяй цель ‑ и свобода выбора исчезнет.

Например, единственной публично озвученной целью развития является задача удвоения ВВП. Не дискутируя по поводу обоснованности постановки такой задачи, стоит отметить, что она близка к целям мобилизационной экономики, достигаемым с помощью ужесточения администрирования. И эта тенденция, губительная для предпринимательства, уже проявляется.

Чего стоит только озвученная в СМИ позиция руководства налоговых органов, которое считает, что проверяющие не могут уйти с проверяемого предприятия ни с чем. Да и коррупционные скандалы, и вторая, «теневая» волна перераспределения собственности с помощью агрессивных слияний и поглощений, показывает, что государство не рассматривает создание условий для развития предпринимательского сектора в качестве приоритетной задачи. Скорее, он рассматривается как источник чиновничьей «ренты по местоположению» в бюрократической иерархии.

Однако речь идет не о том, что развитие предпринимательства является главной задачей. Предпринимательский сектор выполняет свою функцию ‑ обеспечивает возможность для экономически активного населения удовлетворять свои потребности за счет дохода от хозяйственной деятельности в рамках правового поля. И если исходить из важности этой функции для общества (а, помимо всего прочего, предпринимательство уменьшает прослойку населения, для которой характерна иждивенческая модель взаимоотношений с государством), то задачи, которые должна решать бюрократическая система, выглядят совершенно по-иному. Но для этого должна быть выбрана такая цель развития общества, в соответствии с которой именно политики должны ставить задачи бюрократии.

Что же касается выбора цели, то трудность не в количестве вариантов, а в том, что, выбирая цель, мы основываемся, прежде всего, на собственных представлениях об идеале (в том смысле, что идеал ‑ это лучшее из того, что есть в настоящее время, исходя из нашего уровня знаний). Следовательно, из этого вытекают два вывода.

Цель никогда не может быть конечной, она трансформируется по мере приближения к «идеалу».

Теоретическое обоснование цели, основанное на эмпирическом изучении уже происшедшего, страдает тем же недостатком, что и экономическая теория: объяснив «что было» она не объясняет «что будет».

Следовательно, достаточно сложно полагаться на те инструменты, которые предлагает экономическая теория, так как ее предложения основываются на опыте «соседей», у которых это происходило в других условиях. То есть свой эмпирический опыт «от противного» в этом смысле надежнее, так как он подразумевает негативное знание [2] и интуитивный учет собственных особенностей и сознательное или подсознательное «взвешивание» достоинств тех или иных инструментов достижения этих целей. Но при этом сохраняется главная опасность: зная, что плохо, мы можем подменить цель эффективным (как нам кажется) инструментом. Собственно говоря, это и произошло: в качестве цели было выбрано «создание рынка», который автоматически решит все проблемы. То же самое можно сказать о фетишизации товарно-денежных отношений с приоритетами монетаристских подходов при решении макроэкономических проблем. Ведь недаром американский экономист Ирвинг Фишер говорил, что «деньги регулируют экономику как обезьяна машину».

Экономическим направлениям (школам) надо отдать должное за то, что они исследовали явления в рамках «своих» предметов (тех же самых инструментов), определяемых ими как главные «цели». Например, Д. Кейнс взамен принципа невмешательства государства в экономику разработал учение об экономической роли государства, что позволяет избежать экономических кризисов. Но при ближайшем рассмотрении ‑ это инструмент для улучшения экономической ситуации, который используется в определенных случаях, но он отнюдь не универсален и в зависимости от ситуации должен трансформироваться.

Если поставить во главу угла человека (сообщество людей) с его системой ценностей, что близко к Максу Веберу, то тогда все инструменты займут свое место во времени. Но в отличие от Макса Вебера здесь речь идет не о методологическом подходе к изучению явлений общественной жизни, а о том, что в данном случае накопленный эмпирическим путем опыт показывает, что именно надо исправить, и какие инструменты необходимы для этого.

Вопрос ориентации на накопленный опыт не так однозначен.

Так, социальную рыночную экономику западноевропейских стран «отличает набор социально-экономических институтов, которые направляют функционирование всех элементов этой системы на реализацию целей социальной справедливости, защищенности, высокого уровня и качества жизни» [3]. Однако если рассмотреть это определение с точки зрения целей общественных формаций, то социальная справедливость была и целью эгалитарного государства. Защищенность в качестве цели выдвигают все государства (и демократические, и тоталитарные), а вот высокий уровень и качество жизни ‑ это такие цели, которые требуют применения или оценки количественных параметров этих целей и сравнений с другим (каким? – авт.) уровнем. Поэтому в данном определении каждая цель требует расшифровки и, соответственно, только тогда можно говорить об инструментах достижения этих целей, не сводя вопрос к наличию социально-экономических институтов или, по крайней мере, четко определяя функцию этих институтов.

Но в любом случае, как считал Ф. Хайек, никакая рациональная система организации не обрекает государство на бездействие. Поэтому с позиций роли государства в экономике следует, по нашему мнению, затронуть вопрос теории трансакционных издержек... Но об этом в следующем номере журнала.

Продолжение следует

______________________________

[1] Можно говорить о среднем классе, стратификационные признаки которого попадают под это определение. Не вдаваясь в дискуссию по поводу сущностных характеристик дефиниции «средний класс», следует подчеркнуть, что в современной России предпринимательством занимаются в той или иной степени не менее 40% трудоспособного населения (Российское предпринимательство, 2005, №7. С. 4). Это, с учетом коэффициента семейственности, означает, что: а) большая часть населения так или иначе зависит от развития предпринимательства; б) это ли не средний, самый многочисленный, класс?

[2] В том смысле, что известно из собственного опыта, как не должно быть.

[3] Нестеренко А. Социальная рыночная экономика: концептуальная основа, исторический опыт, уроки для России //Вопросы экономики. 1998. № 8. С. 71.