Features of the spatial concentration of production in Russia at the regional level (on the example of the Irkutsk Region)
Tagarov B.Zh.1
1 Байкальский государственный университет, Russia
Download PDF | Downloads: 19
Journal paper
Journal of Economics, Entrepreneurship and Law (РИНЦ, ВАК)
опубликовать статью | оформить подписку
Volume 10, Number 8 (August 2020)
Indexed in Russian Science Citation Index: https://elibrary.ru/item.asp?id=44028408
Abstract:
The results of research of spatial concentration of production processes in the Irkutsk Region are presented. Assessment of concentration was performed on the basis of data on employment and wages in municipalities of the region for the period from 2009 to 2019. The Herfindahl index and the index of the Cr5 were calculated. It is revealed that the concentration of production in the region has increased, mainly due to the average number of employed in the municipalities. At the same time, the level of concentration was determined by the degree of mobility of assets in certain industries. It is shown that the largest increase in wages was observed not in large cities, but in municipalities with a high level of specialization in resource-intensive industries.
Keywords: concentration of production, employment, Irkutsk Region, regional economy
JEL-classification: J21, R11, R12
Введение
Согласно центр-периферийным теориям, агломерационные эффекты приводят к концентрации производства в относительно крупных поселениях. Данный процесс сопровождается ростом уровня жизни у их жителей и, соответственно, миграцией населения из периферийных территорий в центральные [1] (Krugman, 1991). В результате, центральные населенные пункты начинают специализироваться на интеллектуальных видах деятельности, а периферийные – на рутинных. Это приводит к росту разрыва в уровне жизни между центром и периферией и социально-экономической деградации последней. Через некоторое время развитие центра должно положительно сказать на периферии благодаря диффузии инноваций, росту рынка сбыта для товаров, произведенных на периферии, и притоку инвестиций [2] (Marshall, 1993). Тем не менее разрыв в уровне развития между ними не будет уменьшаться. Напротив, центр, ориентированный на инновационное развитие, будет все больше опережать периферию [3] (Myurdal, 1972).
Данная ситуация требует вмешательства государства, поскольку подобного рода неравенство несет в себе определенные негативные последствия, в частности, появляется проблема развития депрессивных территорий, «обескровленных» оттоком капитала и человеческих ресурсов. Для России проблема экономического неравенства между жителями различных территорий особенно актуальна из-за существенной неравномерности их развития. Данная неравномерность обусловлена разницей в обеспеченности территорий ценными природными ресурсами, климате, специфической структурой советской экономики, которая во многом определяет экономическую специализацию ряда населенных пунктов, а также большими расстояниями.
Теоретические основы анализа экономической концентрации производства и центр-периферийных отношений были заложены такими исследователями, как Ф. Бродель [4] (Brodel, 2007), И. Тюнен [5] (Tyunen, 1926), В. Кристаллер [6] (Christaller, 1972), Д. Шефер [7] (Shefer , 1973), Л. Свейкаускас [8] (Sveikauskas, 1975), А. Маршалл [2] (Marshall, 1993), Ф. Перру [9] (Perru, 2007), Г. Мюрдаль [3] (Myurdal, 1972), Д. Фридман [10] (Friedmann J., 2000), П. Комбс [11] (Combes, 2000), П. Кругман [1] (Krugman, 1991), М. Фуджита [12] (Fujita, Mori, 1996), Э. Райнерт [13] (Raynert, 2011), Д. Джекобс [14] (Jacobs, 1969), В. Хендерсон [15] (Henderson , 2003 и др.
Анализу концентрации производства в России в целом, а также в рамках отдельных отраслей и регионов посвящены работы таких ученых, как А. Швецов, В. Лексин [16] (Leksin, Shvetsov, 1999), О. Грицай [17] (Gritsay, Ioffe, Treyvish, 1991), С. Растворцева [18] (Rastvortseva, 2018), О. Кузнецова [19] (Kuznetsova, 2018), В. Рудяков, Г. Макарова [20] (Makarova, Rudyakov, 2019), А. Самаруха [21] (Samarukh, 2018), Е. Колодина [22] (Kolodina, 2019), Т. Коцофана, С. Стажкова [23] (Kotsofana, Stazhkova, 2011), М. Спектор [24] (Spektor, 2017), Я. Муравьева [25] (Muraveva, 2016), Л. Соколова [26] (Sokolova, Gnilskaya, 2019), С. Грачев [27] (Grachev, 2019) и др.
Целью настоящей статьи является оценка текущих тенденций пространственной концентрации на региональном уровне на примере Иркутской области.
Методология исследования
Оценка концентрации производства в Иркутской области была произведена на основе данных о количестве занятых в муниципальных образованиях региона за период с 2009 по 2019 годы. Источником данных послужила База данных показателей муниципальных образований Росстата РФ [1].
Анализ уровня концентрации производства был проведен как для экономики региона в целом, так и для отдельных сфер производства. Для этого были выбраны пять отраслей: сельское и лесное хозяйство; добыча полезных ископаемых; обрабатывающие производства; торговля оптовая и розничная; финансовая и страховая деятельность. Выбор данных отраслей был обусловлен двумя основными соображениями:
1. Низкая зависимость развития данных отраслей от социальной сферы и бюджетного финансирования позволяет предположить, что изменения в концентрации производства в них будут зависеть именно от экономических факторов.
2. Разный уровень мобильности активов и информационноемкости производства в данных отраслях позволяет выявить тенденции концентрации производства в разных типах экономических систем.
Для количественной оценки уровня концентрации производства были использованы индекс Герфиндаля (HHI) и индекс Cr5.
Индекс HHI изначально был предназначен для оценки степени монополизации отрасли. Тем не менее он широко используется и для оценки абсолютного уровня концентрации производства. Индекс HHI рассчитан по формуле:
, (1)
где, Ei – численность занятых в секторе экономики в населенном пункте i; Ej – общая численность занятых в секторе экономики в данном регионе. Максимальное значение индекса равно 1.
Индекс Cr5 характеризует долю занятых в регионе, приходящуюся на наиболее крупные муниципальные образования (в данном случае на 5 городов). Индекс Cr5 рассчитан по формуле:
, (2)
Помимо этого для оценки последствий концентрации производства был произведен анализ динамики среднемесячной заработной платы в муниципальных образованиях Иркутской области [2]. Для определения уровня взаимосвязи между величиной заработной платы, ее динамикой, численностью занятых и добывающим производством был использован линейный коэффициент корреляции:
,
(3)
где X, Y – значения показателей, для которых производится оценка уровня взаимосвязи.
Результаты исследования
Динамика занятости в Иркутской области в целом и по ряду отдельных отраслей представлена в таблице 1.
Таблица 1
Динамика численности занятых в Иркутской области (чел.)
Годы
|
Сельское,
лесное хозяйство
|
Добыча
полезных ископаемых
|
Обрабаты-вающие
производства
|
Торговля
оптовая и розничная
|
Финансовая
и страховая деятельность |
Занятость
в экономике в целом
|
2009
|
34
129
|
18
320
|
100
020
|
19
153
|
12
146
|
650
380
|
2010
|
27
988
|
18
506
|
97
501
|
21
198
|
12
278
|
643
172
|
2011
|
27
467
|
22
378
|
94
236
|
19
462
|
12
538
|
622
727
|
2012
|
26
178
|
23
819
|
90
730
|
20
759
|
13
101
|
618
159
|
2013
|
21
992
|
25
097
|
88
632
|
23
440
|
13
935
|
611
845
|
2014
|
22
458
|
25
468
|
83
213
|
26
466
|
13
868
|
606
502
|
2015
|
18
752
|
20
974
|
82
527
|
27
715
|
12
519
|
593
013
|
2016
|
15
128
|
21
373
|
80
120
|
25
662
|
11
742
|
580
998
|
2017
|
15
159
|
20
445
|
78
815
|
27
201
|
11
574
|
572
138
|
2018
|
16
130
|
23
481
|
76
711
|
28
114
|
10
520
|
570
765
|
2019
|
14
534
|
26
194
|
76
196
|
28
691
|
9
824
|
569
040
|
Темп
роста (2009-2019 гг.)
|
-57,4 %
|
43,0 %
|
-23,8 %
|
49,8 %
|
-19,1 %
|
-12,5 %
|
Темп
роста (2009-2018 гг.)
|
-52,7 %
|
28,2 %
|
-23,3 %
|
46,8 %
|
-13,4 %
|
-12,2 %
|
Из таблицы видно, что количество занятых в Иркутской области в период с 2009 по 2019 годы неуклонно сокращалось. В целом сокращение составило 12,5 % [3]. Отметим, что снижение количества занятых в Иркутской области превысило общероссийский показатель (-8 %) [4]. Что касается рассматриваемых отраслей, то за анализируемый период существенный рост (с точки зрения количества занятых) показали добывающие производства и торговля (рост по России в целом – 8,3 % и 4 %, соответственно) [5]. Количество занятых в финансовой сфере уменьшилось, тогда как в целом по стране занятость в данной сфере показала рост (1,5 %). Снижение занятости в обрабатывающем производстве и сельском хозяйстве также превысило соответствующие общероссийские показатели (15,2 % и 31,2 %).
Подобная динамика свидетельствуют об усилении специализации Иркутской области на добывающих отраслях, а также о процессах концентрации в финансовой деятельности, обрабатывающей промышленности, сельском хозяйстве на уровне страны в целом. Однако если посмотреть на долю, которую занимают работники добывающих производств в общем количестве занятых в регионе (4,6 %), говорить о высоком уровне его сырьевой ориентации было бы преждевременно.
Перейдем к рассмотрению динамики экономической концентрации в Иркутской области. Изменения значений индекса HHI представлены в таблице 2.
Таблица 2
Динамика индекса Герфиндаля (HHI), рассчитанного для Иркутской области
Сельское,
лесное хозяйство
|
Добыча
полезных ископаемых
|
Обрабаты-вающие
производства
|
Торговля
оптовая и розничная
|
Финансовая
и страховая деятельность
|
Занятость
в экономике в целом
| |
2009
|
0,057
|
0,212
|
0,145
|
0,328
|
0,318
|
0,114
|
2010
|
0,061
|
0,213
|
0,139
|
0,363
|
0,331
|
0,119
|
2011
|
0,064
|
0,178
|
0,141
|
0,386
|
0,373
|
0,121
|
2012
|
0,064
|
0,181
|
0,140
|
0,393
|
0,397
|
0,124
|
2013
|
0,072
|
0,187
|
0,139
|
0,399
|
0,401
|
0,127
|
2014
|
0,068
|
0,181
|
0,148
|
0,390
|
0,396
|
0,129
|
2015
|
0,081
|
0,241
|
0,151
|
0,405
|
0,432
|
0,129
|
2016
|
0,097
|
0,266
|
0,156
|
0,390
|
0,445
|
0,129
|
2017
|
0,089
|
0,300
|
0,161
|
0,380
|
0,417
|
0,129
|
2018
|
0,073
|
0,253
|
0,163
|
0,404
|
0,403
|
0,131
|
2019
|
0,074
|
0,232
|
0,160
|
0,409
|
0,433
|
0,131
|
Темп
роста
(2009–2019
гг.)
|
30,0 %
|
9,2 %
|
10,3 %
|
24,7 %
|
36,2 %
|
15,2 %
|
Таблица показывает, что в анализируемом периоде концентрация производства в регионе усилилась (индекс HHI вырос на 15,2 %). Так, доля г. Иркутска в общем количестве занятых в регионе выросла с 29 % до 32,4 %. В рассматриваемых отраслях концентрация производства также усилилась довольно значительно. Концентрация занятых в сельском хозяйстве выросла, в первую очередь, за счет резкого уменьшения занятости в этой сфере в подавляющем количестве муниципальных образований, во многих из которых данный вид деятельности практически полностью исчез. Рост численности занятых в сельском хозяйстве показали только четыре города: Иркутск (+5 %), Братск (+ 220 %), Саянск (+22 %) и Черемхово (+27 %).
Усиление концентрации в торговле произошло за счет роста численности занятых в этой сфере в больших городах и районах: Иркутск (+67 %), Братск (+67 %), Усолье-Сибирское (+139 %), Ангарское городское МО (+146 %), Черемхово (+150 %), Шелеховский район (102 %) и пр. Высокий уровень концентрации в торговле объясняется более высоким уровнем покупательской способности населения в городах и развитием крупных розничных сетей. Кроме того, этому способствует развитие туризма и рост учебной миграции (в первую очередь, это касается г. Иркутска).
Что касается финансовой деятельности, то, как и в сельском хозяйстве, во многих муниципальных образованиях количество занятых в данном виде деятельности уменьшилось почти до нуля. В крупных городах также наблюдалось сокращение занятых, например в г. Иркутск снижение составило 4 %, в Ангарском городском МО – 19 %, в г. Братск – 32 %. Тем не менее доля г. Иркутска в общем количестве занятых в финансовой деятельности увеличилась с 54,3 % до 64,4 %, что и вызвало столь сильный рост индекса HHI. В данной сфере процессы концентрации особенно сильны благодаря автоматизации бизнес-процессов, что позволяет значительно уменьшить количество персонала «на местах».
Концентрация занятых в добывающей и обрабатывающей отраслях Иркутской области, согласно индексу HHI, усилилась, но в меньшей степени, чем, например, в финансовой деятельности. Это можно объяснить большей зависимостью данных сфер от ресурсной специализации территорий и меньшей мобильностью их активов. Так, например, наибольший рост численности занятых в добывающем производстве произошел в Бодайбинском муниципальном районе (+2470 человек или +35,4 %) и Катанском муниципальном районе (+2720 человек или +577,5 %).
Покажем с помощью таблицы 3, как изменилась экономическая концентрация в Иркутской области с точки зрения роли наиболее крупных населенных пунктов в экономике региона в целом и в отдельных отраслях.
Таблица 3
Динамика индекса Cr5, рассчитанного для Иркутской области
Сельское,
лесное хозяйство
|
Добыча
полезных ископаемых
|
Обрабаты-вающие
производства
|
Торговля
оптовая и розничная
|
Финансовая
и страховая деятельность
|
Занятость
в экономике в целом
| |
2009
|
0,449
|
0,796
|
0,752
|
0,771
|
0,793
|
0,551
|
2010
|
0,477
|
0,808
|
0,724
|
0,804
|
0,803
|
0,557
|
2011
|
0,484
|
0,782
|
0,732
|
0,811
|
0,829
|
0,559
|
2012
|
0,486
|
0,788
|
0,730
|
0,818
|
0,836
|
0,558
|
2013
|
0,508
|
0,800
|
0,741
|
0,845
|
0,840
|
0,564
|
2014
|
0,501
|
0,795
|
0,747
|
0,840
|
0,844
|
0,564
|
2015
|
0,532
|
0,888
|
0,751
|
0,844
|
0,884
|
0,561
|
2016
|
0,572
|
0,948
|
0,763
|
0,836
|
0,881
|
0,558
|
2017
|
0,529
|
0,997
|
0,772
|
0,837
|
0,855
|
0,560
|
2018
|
0,507
|
0,930
|
0,776
|
0,854
|
0,846
|
0,559
|
2019
|
0,512
|
0,907
|
0,777
|
0,858
|
0,860
|
0,559
|
Темп
роста
(2009–2019
гг.)
|
14,1 %
|
14,0 %
|
3,3 %
|
11,4 %
|
8,5 %
|
1,6 %
|
Из таблицы видно, что рост концентрации количества занятых в крупных городах за рассматриваемый период был незначительным (+1,6 %). Но в отдельных отраслях увеличение индекса Cr5 было заметным. Это говорит о росте специализации больших населенных пунктов на данных видах деятельности.
Согласно теории агломерационных эффектов, рост концентрации производства в центре приводит к росту доходов населения. В таблицах 4 и 5 указаны муниципальные образования, являющиеся лидерами по абсолютному размеру среднемесячной заработной платы и по темпам ее роста.
Таблица 4
Муниципальные образования Иркутской области с наибольшим размером среднемесячной заработной платы в 2019 году
Муниципальные
образования
|
Среднемесячная
заработная плата, руб.
|
Темп
роста, %
|
Численность
занятых в 2019, чел.
|
Доля
занятых в добывающем производстве, %
|
Нижнеилимский
муниципальный район
|
54447
|
142
|
12496
|
0
|
Жигаловский
муниципальный район
|
55097
|
268
|
3214
|
17,8
|
город
Иркутск
|
55867
|
133
|
184314
|
1,5
|
Мамско-Чуйский
муниципальный район
|
56737
|
243
|
1044
|
0
|
Казачинско-Ленский
муниципальный район
|
59125
|
216
|
5121
|
3,7
|
Усть-Илимский
муниципальный район
|
64704
|
218
|
4232
|
0
|
Киренский
муниципальный район
|
66365
|
246
|
5942
|
23,7
|
Усть-Кутский
муниципальный район
|
73960
|
229
|
20347
|
33,9
|
Катангский
муниципальный район
|
88184
|
179
|
6279
|
50,8
|
Бодайбинский
муниципальный район
|
90263
|
259
|
16003
|
59
|
Из приведенных данных видно, что размер заработной платы в Иркутской области зависит не от количества занятых в населенном пункте [6], а от уровня его специализации на добывающем производстве. Относительно высокий уровень заработной платы в муниципальных образованиях, не имеющих добывающего производства, обусловлен их обеспеченностью другими природными ресурсами (например, лесными).
Таблица 5
Муниципальные образования Иркутской области, показавшие наибольший темп роста среднемесячной заработной платы за период с 2009 по 2019 годы
Муниципальные
образования
|
Среднемесячная
заработная плата, руб.
|
Темп
роста, %
|
Численность
занятых в 2019, чел.
|
Доля
занятых в добывающем производстве, %
|
Усть-Удинский
муниципальный район
|
35915,9
|
221
|
2334
|
0
|
Баяндаевский
район ( до 2014 года)
|
34008,6
|
223
|
1683
|
17,9
|
Усть-Кутский
муниципальный район
|
73959,9
|
229
|
20347
|
1,5
|
Боханский
район ( до 2014 года)
|
33950,1
|
240
|
3068
|
0
|
Мамско-Чуйский
муниципальный район
|
56736,5
|
243
|
1044
|
3,7
|
Киренский
муниципальный район
|
66364,6
|
246
|
5942
|
0
|
Балаганский
муниципальный район
|
37306,6
|
249
|
1352
|
2,4
|
Качугский
муниципальный район
|
35248,2
|
252
|
2772
|
33,8
|
Бодайбинский
муниципальный район
|
90262,5
|
2,59
|
16003
|
50,8
|
Жигаловский
муниципальный район
|
55097,2
|
2,68
|
3214
|
59
|
Данные таблицы 5 свидетельствуют о тесной связи между темпом роста заработной платы и специализацией муниципального образования на добывающей промышленности [7]. Кроме того, наблюдается довольная сильная обратная связь между темпом роста заработной платы и численностью занятых в муниципальном образовании [8]. То есть наибольший рост показывают относительно небольшие населенные пункты. Для сравнения: в г. Иркутск заработная плата за рассматриваемый период выросла на 133 %, в Ангарском городском МО – на 122 %, в г. Братск – на 151 %. Видимо причиной этого является высокий уровень специализации занятости в небольших муниципальных образованиях на определенном виде ресурсоемкого производства. При росте спрос на соответствующие ресурсы, средняя заработная плата у работников таких территорий резко увеличивается, а при спаде – уменьшается.
Заключение
При общем снижении количества занятых в регионе сфера торговли и добыча полезных ископаемых показали существенный рост. Кроме этого между долей занятых в добывающем производстве и среднемесячной заработной платой, а также темпом ее роста существует заметная прямая связь. Тем не менее доля работников добывающих производств в общем количестве занятых в Иркутской области незначительна (4,6 %), что говорит об относительно низком прямом влиянии данной отрасли на общий уровень заработной платы в регионе.
Согласно значениям индекса HHI, концентрация производства выросла, как и во всей экономике региона в целом, так и в рассматриваемых отраслях. При этом темпы роста концентрации в добывающем и обрабатывающем производствах оказались ниже общерегиональных значений. Это говорит о том, что производство в этих отраслях привязано к определенной географической структуре расположения используемых ими ресурсов. Сфера торговли и финансовая деятельность показали сильный рост концентрации благодаря мобильности используемых активов и больших возможностях для автоматизации бизнес-процессов.
Рост индекса Cr5 для региона в целом за анализируемый период составил лишь 1,6 %, тогда как рост индекса HHI – 13,1 %. Это означается, что процесс концентрации занятых происходит не столько за счет оттока работников из периферийных территорий к наиболее крупным городам, сколько из-за роста количества занятых в средних по численности занятых муниципальных образованиях.
Полученные результаты позволяют выделить следующие проблемы развития экономики региона, связанные с процессами пространственной концентрации производства:
1. Спад занятости в обрабатывающем производстве и финансовой деятельности и рост занятости в добывающей промышленности и торговле. Происходит перераспределение рабочей силы из относительно «передовых» отраслей в более традиционные, что может отрицательно сказаться на инновационном потенциале региона. Мы предполагаем, что данный процесс связан не столько с высоким уровнем обеспеченности региона природными ресурсами, сколько с концентрацией более высокотехнологичных производств в западной части России.
2. Рост концентрации производства вызывает отток человеческого капитала из небольших поселений в средние и крупные. Эта ситуация неизбежно приводит к деградации экономической и социальной сферы малых населенных пунктов, что негативно сказывается на текущем уровне жизни и перспективах их существования.
Разработка конкретных мер по смягчению вышеуказанных негативных последствий лежит за пределами цели, поставленной в данной статье. Тем не менее мы позволим себе предположить, что общим направлением решения проблемы занятости в поселениях, «пострадавших» от оттока рабочих мест, является развитие удаленной занятости. Дело в том, что развитие цифровых технологий позволяет жителям «периферии» преодолеть (пока частично) неравенство в доступе к рынку труда и рынку сбыта информационных услуг. Отметим, что относительно низкий уровень средней заработной платы на «периферии» делает ее рабочую силу довольно конкурентоспособной на рынке труда, доступ к которому не связан с географическими факторами.
Поэтому исследования, связанные с проблемой выхода на глобальный рынок труда жителей периферийных поселений, разработкой мер государственной поддержки последних и анализом последствий данного процесса представляются весьма перспективными.
[1]База данных показателей муниципальных образований Росстата РФ [28].
[2]Там же.
[3]Согласно прогнозу Иркутскстата относительно естественного прироста населения до 2035 г., увеличение численности в ближайшее десятилетие не произойдет [29].
[4]Единая межведомственная информационно-статистическая система (ЕМИСС) [30].
[5]В системе ЕМИСС данные о занятости в отдельных отраслях экономики в стране в целом за 2019 год еще не опубликованы. Поэтому, в статье используются значения общероссийских показателей за период с 2009 по 2018 годы.
[6]Линейный коэффициент корреляции между количеством занятых в муниципальных образованиях Иркутской области и среднемесячной заработной платой, рассчитанный для их значений 2019 года, равен 0,25, что говорит о слабой связи (расчеты автора).
[7]Линейный коэффициент корреляции между темпом роста заработной платы в муниципальных образованиях Иркутской области и долей занятых в добывающем производстве, рассчитанный для их значений 2019 года, равен 0,53, что говорит о заметной связи (расчеты автора).
[8]Линейный коэффициент корреляции между темпом роста заработной платы в муниципальных образованиях Иркутской области и численностью занятых, рассчитанный для их значений 2019 года, равен - 0,52, что говорит о заметной обратной связи (расчеты автора).
References:
Brodel F. (2007). Materialnaya tsivilizatsiya, ekonomika i kapitalizm, XV-XVIII vv [Material civilization, economy and capitalism XV-XVIII centuries] (in Russian).
Christaller Walter. (1972). How I discovered the Theory of Central Places: A Report about the Origin of Central Places
Combes P.-P. (2000). Economic Structure and Local Growth: France, 1984–1993 J. of Urban Econ. . (47(3)). 329-355.
Friedmann J. (2000). Regional Development Policy: A Case Study of Venezuela
Fujita M., Mori T. (1996). Structural stability and evolution of urban systems Regional Science and Urban Economics. (27). 399-442.
Grachev S. A. (2019). Otsenka urovnya kontsentratsii resursov innovatsionnogo razvitiya v regionakh Tsentralnogo federalnogo okruga [Assessment of the level of concentration of innovative development resources in the regions of the Central federal district]. Journal of International Economic Affairs. (2). 1229-1238. (in Russian).
Gritsay O., Ioffe G., Treyvish A. (1991). Tsentr i periferiya v regionalnom razvitii [Center and periphery in regional development] (in Russian).
Henderson V. (2003). Marshall’s Scale Economies J. of Urban Econ. (53). 1-28.
Jacobs J. (1969). The economy of cities
Kolodina E. A. (2019). Issledovanie rezultativnosti vyravnivayushchey regionalnoy politiki v Rossiyskoy Federatsii [The research of regional leveling policies effectiveness in the Russian Federation]. Regional economics and management: electronic scientific journal. (4). 7. (in Russian).
Kotsofana T. V., Stazhkova P. S. (2011). Sravnitelnyy analiz primeneniya pokazateley kontsentratsii na primere bankovskogo sektora RF [Comparative analysis of the concentration indices on the example of the banking sector of the Russian Federation]. Vestnik SPbGU. Ser. 5. (4). 30-40. (in Russian).
Krugman P. (1991). Increasing returns and economic geography Journal of Political Economy. (99). 483-499.
Kuznetsova O. V. (2018). Kontsentratsiya ekonomicheskoy aktivnosti v Moskve i Sankt-Peterburge: masshtaby, faktory, posledstviya dlya gorodov [Concentration of economic activity in Moscow and Saint Petersburg: trends, factors, implications for the cities]. Problems of Territory’s Development. (5 (97)). 26-40. (in Russian). doi: 10.15838/ptd.2018.5.97.2.
Leksin V. N., Shvetsov A. N. (1999). Obshcherossiyskie reformy i territorialnoe razvitie [Russian reforms and territorial development]. Russian Economic Journal. (4). 54-66. (in Russian).
Makarova G. N., Rudyakov V. A. (2019). Transformatsiya kriteriev effektivnosti ekono-micheskoy deyatelnosti stran v usloviyakh sovremennoy modeli globalizatsii [Transformation of criteria for the efficiency of economic activities of countries in the context of the modern model of globalization]. Istoriko-ekonomicheskie issledovaniya. (2). 261-293. (in Russian).
Marshall A. (1993). Printsipy ekonomicheskoy nauki [The principles of economic science] (in Russian).
Muraveva Ya. I. (2016). Pokazateli rynochnoy kontsentratsii [Market concentration indicators]. Economy and society (Ekonomika i socium). (5). 409-412. (in Russian).
Myurdal G. (1972). Sovremennye problemy «tretego mira». Drama Azii [Modern problems of the third world. Asian drama] (in Russian).
Perru F. (2007). Ekonomicheskoe prostranstvo: teoriya i prilozheniya [Economic space: theory and applications]. Spatial Economics. (2). 77-93. (in Russian).
Rastvortseva S. N. (2018). Ekonomicheskaya aktivnost regionov Rossii [Economic activity in Russian regions]. Economic and Social Changes: Facts, Trends, Forecast. (1). 84-99. (in Russian). doi: 10.15838/esc/2018.1.55.6.
Raynert E. (2011). Kak bogatye strany stali bogatymi, i pochemu bednye strany ostayutsya bednymi [How rich countries got rich... and why poor countries stay poor] (in Russian).
Samarukha A.V. (2018). Aktualnye napravleniya ozdorovleniya ekonomiki regionov i munitsipalnyh obrazovaniy Sibiri [Topical trends of improving economy of regions and municipal entities in Siberia]. Baikal Research Journal. (3). (in Russian). doi: 10.17150/2411-6262.2018.9(3).7.
Shefer D. (1973). Localization Economies in SMA’s: A Production Function Analysis J. of Urban Econ. . (13(1)). 55-64.
Sokolova L. G, Gnilskaya T. S. (2019). Teoreticheskie aspekty formirovaniya promyshlennoy politiki Rossii [Theoretical aspects of industrial policy formation]. Problemy sotsialno-ekonomicheskogo razvitiya Sibiri. (3). 49-56. (in Russian).
Spektor M.D. (2017). Effektivnost kontsentratsii selskokhozyaystvennogo proizvodstva [Efficiency of concentration of agricultural production]. Agro-industrial complex: economics, management. (9). 68-77. (in Russian).
Sveikauskas L. A. (1975). The Productivity of Cities Quarterly J. of Econ. (89(3)). 393-413.
Tyunen I. (1926). Izolirovannoe gosudarstvo [Isolated state] (in Russian).
Vikhoreva M. V., Yakovleva N. V. (2020). Demograficheskiy aspekt ekonomicheskoy bezopasnosti regiona [The demographic aspect of the region’s economic security]. Bulletin of Baikal State University. (1). 30-39. (in Russian).
Страница обновлена: 28.04.2025 в 00:36:08