Основные детерминанты кривой падения экономического роста в России

Содержание статьи необходимо предварить замечаниям о резонансном звучании пессимистической мелодии, обильно льющейся из средств массовой информации по поводу безуспешного поиска и обнаружения секрета экономического роста за пределами экспорта углеводородов. В унисон с ними один из высокопоставленных чиновников посетовал на то, что китайские экономические власти владеют секретом, эксклюзивным знанием в области экономической действительности, перманентно конвертируемого (знания) ими в высокие и устойчивые темпы роста экономики (дескать, «китайцы знают, как обеспечить рост экономики, а мы не знаем»).

Похоже, что дело не в китайском эксклюзивном экономическом знании, а в их «основательном знании экономии политической», которое «есть обязанность управляющих государством; и можно смело сказать, что всякое правительство, которое не будет понимать правил сей науки или будет презирать оныя, необходимо должно погибнуть от финансов» (И. Тургенев).

Годы последних советских пятилеток, а особенно годы правления Б. Ельцина, являются наглядной иллюстрацией того, насколько правильно была сделана это оценка. Нельзя рассчитывать на успех, действуя вопреки логике жизни, не считаясь с ее законами, прежде всего, с экономическими.

Экономическая наука – служанка хозяйственно-политического аппарата

Драматизм нашей экономической науки в том, что многолетняя устойчивая ориентация на указания сверху парализовала настоящие творческие поиски целых школ (коллективов) экономистов и превратила их в интерпретаторов и популяризаторов «руководящих формул, программ, прогнозов и т.д.». В свободное от этих заданий время экономисты восторженно и по-ученически воспринимали все то западное (смитианство, марксизм и т. д.), что, по их мнению, требовало популяризации в России.

Экономическая наука превратилась в помыкаемую служанку хозяйственно-политического аппарата. Однако она, по умолчанию, должна быть оппонентом этого аппарата, кругозор которого в силу самой логики его положения и развития ограничен. Для эффективного оппонирования ученым-экономистам нужны социальные гарантии их участия в проработке и экспертизе различных правительственных проектов, программ, законодательных инициатив и т.д.

Сталинизм, как известно, породил утверждение – «Партия – это наука». Взаимоотношения партии и науки в аллегорической форме прекрасно изображены в старой басне И. Крылова «Орел и крот». Орел развернул строительство семейного гнезда на кроне дуба, пренебрегая добытым кротом знанием о том, что корни дуба прогнили настолько, что стало смертельно опасно для всей его семьи. Не послушав совета крота, орел и поплатился.

Руководители правящей партии, члены правительства – орлы, а ученые – кроты; под землей они видят гораздо лучше, глубже и дальше (зрят в корень любой проблемы), чем орлы. Крот в своей работе обойдется без консультации орла, а вот орлу без консультации крота по определению не обойтись. А от того, что орлы будут диктовать кротам, что именно они должны видеть под землей, никакой пользы не будет. Именно такова была сталинская политика, в которой науке отводилась роль служанки, выполняющей функции апологетики принимаемых ведомственных, противоречащих общегосударственным интересам, решений.

Экономическая наука по воле партии «закопалась» так глубоко с теоретической моделью социализма (в том числе и развитого), что некогда было заниматься анализом тех проблем, которые и были порождены деформацией социалистических отношений на практике, отклонением «на деле» от принципов социализма.

Однако не все было так плохо. Доктринерам и жрецам идеологического пуризма было оказано достойное сопротивление такими выдающимися экономистами, как Новожилов, Немчинов, Канторович (единственный по сей день лауреат Нобелевской премии) и другие. Им удалось вернуть, по крайней меpe, права «гражданства» ключевым понятиям цивилизованной экономики, диалектически сочетавшей план и рынок. Попытка же их имплантации в реальную экономическую действительность, парадигмально оформленная (одобренная не только концептуально мыслящими членами экономического сообщества, но и крупными хозяйственниками – руководителями предприятий) в виде программы экономического реформирования премьера А.Н. Косыгина была заблокирована высшим руководством, не пожелавшим знать «полезность вещи» и вполне удовлетворенным сложившимся положением в экономике страны.

Косыгинская программа реформирования экономики не канула в вечность, поскольку нашла практическое применение в стране более подготовленной и восприимчивой к любым переменам, «работающим» на ускорение процессов совершенствования экономической действительности, повышения ее эффективности. Японское чудо случилось, быть может, в значительной степени благодаря А. Косыгину.

Глубокие трансформационные процессы начались в России с приходом к власти Б. Ельцина. Самые «впечатляющие» итоги правления Ельцина – это падение объема валового внутреннего продукта (ВВП) на 40% (это больше, чем в годы Великой Отечественной войны), сокращение промышленного производства на 50%, сельскохозяйственного – на 35%, рост доли сырья в экспорте с 52 до 85%. Внешний долг России в 1998 г. составлял 146% ВВП (при пороге безопасности – 25% ВВП).

Не просвещенный в делах экономических, он был в буквальном смысле слова околдован, загипнотизирован ученостью Е. Гайдара, умевшего сказать много чего из области экономической без бумажки. И в этом гипнотическом сне Ельцин назначает его премьером и поручает ему формировать новое правительство «шокотерапевтов» (Бурбулис, Чубайс и др.), наставниками которых были А. Ослунд (швед) и вездесущий Дж. Cакс, взявшими на вооружение концепцию либерального монетаризма М. Фридмена. Позже, после провальной экономической политики Гайдара, М. Фридмен выразил свое неудовлетворение, обиду по поводу того, что на одной шестой земного шара какие-то молодцы («примазавшиеся к монетаризму»), или «монетаристы-самозванцы», из его творения сделали жупел (пугало), а слово «монетаризм» звучит сегодня, как ругательство [9].

Похоже, российские экономисты, как правило, следовавшие в фарватере экономических воззрений заморских пророков, полагали, что их рецепты не имеют ни национальных границ, ни, тем более, особенностей развития их экономик [5].

Естественно, что не под силу было, что называется, «на взлет», в одночасье усвоить и перенести рекомендации по реформированию экономики европейских нобелеатов на российскую экономику, если учесть то чрезвычайно важное обстоятельство, что псевдо-реформаторы изучали экономическую науку, бесконечно удаленную от цивилизованной.

Перемены в «науках, ремеслах»

Поскольку экономическая теория – это наука в значительной степени вероятностная, стохастическая («... и представляет» собой картину того, как мы хотели бы, чтобы общество функционировало" Дж. М. Keйнс), постольку ее практические рекомендации, реализуемые в одних странах с высокой эффективностью, оказываются неэффективными, более того, разрушительными для других стран, имеющих свои специфический экономический полигон, блокирующий рецепты нормативно-национального, положенного в основание этих рекомендаций и концепций.

Какие же мы видим перемены в «науках, ремеслах» (Крылов) в условиях затянувшейся трансформации России, формирования новой модели экономики?

Реальностью является то, что жизнь в целом, видимо, отклонилась от запланированной траектории. Как отмечает Р. Гринберг, безудержная невидимая рука рынка в России позакрывала все, что не было связано с быстрым барышом и экономикой «трубы». Вместо того чтобы начать выпускать конкурентоспособные товары, мы почти совсем прекратили выпуск готовых изделий в промышленных масштабах» [2].

Если с «ремеслами» все прозрачно, то с экономической наукой и ее соприкосновением с властью (прежде всего законодательной) точная неопределенность. Наши парламентарии публично заявляют о том, что власти экономические не нуждаются в советах ученых-экономистов, и в то же время некоторые рекомендации их (немного настоявшись) материализуются в принимаемых правительством решениях. Так, например, о необходимости разработки и использования промышленной политики ученые института экономики во главе с Р. Гринбергом говорили более 5 лет.

В 2014 г. их рекомендация была закреплена в соответствующем программном документе. Экономическая наука, таким образом, возвращается к реальной экономической жизни «лишь кружным путем» (Иоганн В. Гете). Следовательно, в советах ученых нужда очевидна. Но очень редко по причине заметного отклонения экономических властей от нормального экономического зрения, т.е. по причине их экономического дальтонизма. Именно это неполноценное зрение демонизирует экономическое сообщество и возвеличивает идеолога неоправдавшей себя политики стерилизации профицитных средств в стабилизационном фонде.

В постсоветской России изменился алгоритм взаимоотношений науки и властей. Кроты-экономисты добывают знания, будучи свободными от указаний сверху, и периодически конвертируют их в практические рекомендации и предлагают экономическим властям. И то, что последние стали чаще улавливать полезность этих рекомендаций – это большое достижение.

Разгон экономического локомотива

А теперь рассмотрим экономическое положение России и ряда других стран мира, опыт которых в разгоне экономического локомотива следовало бы учитывать нашим экономическим властям.

Сейчас Россия находится в сложном экономическом положении, поскольку темпы роста ВВП, будучи достаточно высокими за последние 12–15 лет, фундаментально замедлились. Если в 2005–2007 гг. Россия находилась среди лидеров стран развивающихся рынков по темпам роста, приближаясь к 8% среднегодовых, то в 2012–2013 гг. очень низкие темпы серьезно подорвали позиции страны в мире развивающихся стран – мы пропустили вперед Бразилию, Мексику, Китай, Индию и др.

Как известно, после кризиса 1998 г. основным драйвером экономического роста было потребление (кейнсианский вариант экономического роста). Очень быстро росла и растет закредитованность. В большинстве своем кредиты сейчас берутся на погашение старых кредитов, а не на развитие производства.

Поскольку потребление было фундаментальным фактором экономического роста, постольку государство наращивало долю социальных расходов в структуре консолидированного бюджета, но не на развитие образования и здравоохранения, а на повышение зарплат бюджетникам и пенсий. Растет объём услуг, промышленное производство стагнирует. В 2013 г. добыча угля снизилась на 4%, производство стали – на 2,7%, производство автомобилей – на 0,9%. И только добыча нефти и газа увеличилась на 0,9%. В таблице 1 представлены данные темпов роста ВВП в странах БРИКС, НИС и МИНТ.

Таблица 1

Темпы роста ВВП в странах БРИКС, НИС и МИНТ (в %)

Данные, приведенные в таблице 1, свидетельствует о том, что страны БРИКС из развивающихся превращаются в замедляющиеся экономики (поэтому на саммите пятерки в середине июля 2014 г. были приняты меры по укреплению и углублению экономического сотрудничества, включая и формирование «кассы взаимопомощи», практически эквивалентной проамериканской организации – МБФ), кроме Китая, как «фабрики мира», сохраняющего высокие темпы роста ВВП, не без поддержки большого количества предпринимателей-нерезидентов, переключающих свой бизнес в эту страну из-за дешевой рабочей силы.

Мировое экономическое сообщество отмечает очень амбициозных претендентов на высокие темпы экономического роста – Мексика, Индонезия, Нигерия и Турция (МИНТ).

Ранее отмечались высокие скорости социально-экономического развития новых индустриальных стран (НИС) Юго-восточной Азии – Южной Кореи, Тайваня, Гонконга и Сингапура, которые (скорости) обязаны не радикальной неолиберальной доктрине (догматический подход к модели которой все еще преобладает в Российских экономических властях), а политическому авторитаризму, глубокой интервенции государства в дела бизнеса, в социальную сферу, культуру, науку и образование. Иначе говоря, высокие темпы экономического роста и социально-экономического развития обязаны главным образом тектоническим подвижкам в соотношении сил «свободного рынка» и государства в пользу последнего. По ВВП на душу населения страны НИС превосходят Россию в 2–4 раза [4].

За полвека с начала индустриализации среднедушевой ВВП Гонконга вырос в 6,6 раза, Тайваня – в 11,1 раза, Южной Кореи – в 13,3 раза и Сингапура – в 8,4 раза. Подобные темпы роста имели место в 1950–1990 гг. в Японии.

Особенно впечатляет Сингапур, один из «азиатских тигров», за 20 лет превратившийся из нищей коррумпированной республики в процветающее государство, которое получило звучное именование – «Европа на экваторе». Сингапур является одним из лидеров высоких технологий в Азии, а по уровню компьютеризации уступает лишь Японии. Это крупнейший (второй после Гонконга) финансовый центр.

Богатство Сингапура базируется на прочном фундаменте соблюдения хорошо продуманных иных законов, низких налоговых ставок, успешной борьбы с коррупцией, развития высшего образования (на него тратится ежегодно 20% ВВП) и высокой заработной платы (3500 долларов в месяц).

В 2013 г. в условиях жесткого финансового кризиса экономика Сингапура выросла на 3,5%. И это в стране, где нет никаких природных ресурсов, а на земле невозможно выращивать ни фрукты, ни зерновые культуры.

Анализ прироста ВВП в странах Северной и Центральной Азии и в Китае

В таблице 2 представлены данные прироста подушевого ВВП (по ППС) в 1990–2012 гг. в странах Северной и Центральной Азии и в Китае.

Таблица 2

Прирост подушевого ВВП (по ППС) в 1990-2012 г.г. в странах Северной и Центральной Азии и в Китае, %

Данные таблицы 2 свидетельствуют о том, что экспортеры ресурсов (Азербайджан, Казахстан, Туркмения и Россия) существенно увеличили подушевой ВВП как в текущих, так и в постоянных ценах; из «нересурсных» стран рост наблюдался только в Китае и Узбекистане.

Увеличение ВВП при быстром росте населения (с 20 млн до 30 млн человек) – это свидетельство огромного успеха Узбекистана, сумевшего в отличие от России и других экспортеров нефти конвертировать благоприятную внешнюю конъюнктуру в высокие темпы роста экономики. В 2012 г. ВВП Узбекистана составил более 200% доперестроечного периода 1989 г. Это лучший показатель в границах бывшего СССР и в странах Восточной Европы.

Кризис 2008–2009 гг. практически не затронул Узбекистан – темпы роста экономики снизились с 9% в 2008 г. до 8% в 2009 г., в то время как в Прибалтике снижение масштабов производства составило 15–20%, а в Армении, России и Украине – 8–15%.

За 20 лет Узбекистан серьезно реконструировал структуру народного хозяйства, избавился от монокультурной зависимости от хлопка (доля хлопка в экспорте сократилась с более 50% до менее 10%), достиг продовольственной и энергетической самообеспеченности и диверсифицировал экономику, усилив акценты на машиностроении и химической промышленности.

В России почти уже четверть века реструктуризация, модернизация и диверсификация экономики обретают всего лишь контуры неизбежной цели, но не подкрепленной никакими общественными проектами (одна чистая риторика), а доля сырьевых отраслей в производстве и экспорте между тем растет. Так, например, доля минерального сырья, металлов и алмазов в российском экспорте увеличилась с 52% в 1990 г. (СССР) до 82,5% в 2012 г., доля машин и оборудования снизилась с 18% в 1990 г. (СССР) до 5,1% в 2012 г. [8].

Зададимся вопросом: почему же в России с ее богатыми ресурсами – нефтью, газом, плодородной землей, финансистами мирового класса и прочими национальными богатствами (трудолюбивым народом, культурными ценностями и т. д.) – никак не может случиться хотя бы небольшое экономическое чудо?

Причин тому много (низкая эффективность государственных расходов на научно-технологическое развитие страны, резкое снижение государственных инвестиций, низкая эффективность государственного регулирования, отсутствие селекции лучших кадров государственных деятелей всех рангов, тотальное снижение качества управления в госструктурах и в частных компаниях), но глубинной, фундаментальной является примитивная структура экономики – оторванность ресурсного изобилия от экономического роста.

Это явление в экономике выражается терминами «парадокс изобилия» и «проклятие ресурсов» для описания ситуации, при которой страны, богатые природными ресурсами, иногда не в состоянии (не способны) использовать это богатство для развития своей экономики и имеют более скромный экономический рост по сравнению со странами, располагающими меньшими природными ресурсами. Однако некоторые государства, имеющие значительные запасы природных ресурсов, достигают высоких темпов экономического роста и благосостояния. В качестве примера можно привести США (большой набор полезных ископаемых, благоприятные сельскохозяйственные условия) и Норвегию (богатейшие в мире источники гидроэнергии, приличные запасы нефти).

Страны, экономика которых зависит от природных ресурсов, имеют тенденцию быть более коррумпированными и плохо управляемыми (тому пример – Россия). А высокая доходность добычи природных ресурсов является препятствием на пути экономической диверсификации, которая может замедляться, приостанавливаться, либо вообще не начинаться (как в России).

Условия структурного реформирования в России

Одним из наиболее социально опасных эффектов парадокса изобилия является пренебрежение развитием образования, фривольное отношение к ученым и высококвалифицированным специалистам, в результате чего Россия, например, имеет колоссальную «утечку умов» (по некоторым оценкам страна потеряла от этого один триллион долларов за период с 2002 г.) Напротив, страны, бедные ресурсами – страны Юго-Восточной Азии (НИС) прикладывают большие усилия для развития образования, что являлось и является важнейшим фактором их экономических успехов.

Экономика России находится в плену траектории предшествующего развития, сложившегося в результате стечения множества обстоятельств, в том числе и случайных. Ранее предпринятые действия направили развитие экономики по траектории, сойти с которой прямо сейчас невозможно.

Зависимость от траектории предшествующего развития – это наиболее сильный вариант так называемого «хреодного эффекта», который означает, что в силу различных причин экономика страны начала развитие по далеко неоптимальному пути, причем, чем дальше будет продолжаться такое развитие, тем труднее «свернуть» с выбранной траектории.

Пока Россия не достигла точки невозврата, когда сам такой переход на цивилизованную траекторию развития экономики может стать нереальным, желалось бы поспешить и с модернизацией, и с диверсификацией, и с созданием новых отраслей промышленности, нанотехнологий, биотехнологий, а также информационных технологий.

Структурные реформы в России могут состояться при трех фундаментальных условиях:

а) сильной политической власти, политической воли, способной отстоять, быть может, запредельно высокие издержки, в том числе и социальные (прежде всего длительное сохранение высокой безработицы, поскольку модернизационные структурные сдвиги предполагают отставание роста занятости от экономического роста);

б) более глубокой государственной интервенции в экономические процессы, систематического государственного регулирования;

в) скрупулезно выверенной «дорожной карты» реформирования, разработанной долгосрочной социально-экономической стратегии государства, в которой будут четко указаны субъекты, механизмы и сроки ее реализации.

Выполнение этих условий лежит не на стороне коллектива, элиты страны, а отдельной личности (В. Вернадский). Однако появление, возрождение больших личностей зависит от неизвестных нам законов. За неимением последних следовало бы сконцентрировать у власти в государственном аппарате подавляющее большинство реформаторов-меритократов – людей, отличающихся (выделяющихся) своими достижениями одаренностью, способностями, моралью, нравственностью [6].

Речь идет о людях, обладающих стереоскопическим эффектом – эффектом объемного, перспективного видения не только явлений и процессов экономической жизни общества, но и судить об их положении в системе экономических координат (государства и рынка). Однако, поскольку одна из серьезнейших проблем государства заключается в том, что в процессе выборов к власти приходят худшие (впервые доказал австрийский экономист и философ Ф. Хайек), постольку выявленных меритократов, медиумов надлежит кооптировать во власть, для чего необходима сильная политическая воля.

Результативность одних высвечивает непрофессионализм других

Несколько слов о транспарентности работы Кабмина, а точнее, об осведомленности главы государства о деятельности членов кабинета министров, которые подчас при встрече с ним либо замалчивают непристойные дела, либо приукрашивают их. Например, как это было во время президентской инспекции завершающегося строительства Олимпийского комплекса, или в докладе президенту о том, что кривая падения экономического роста каким-то чудом трансформировалась в кривую роста (в то время как простой обыватель по косвенным показателям развития (снижение добычи угля, производства стали, выработки и потребления электроэнергии, сокращение грузовых железнодорожных перевозок, рост цен и т.д.), не знающий политэкономии, безошибочно скажет о том, что ему говорят о миражах, зарисовки которых имеют четкие статистические очертания).

Наблюдается парадокс – управленцев много, но среди них очень мало профессионалов.

Такая ситуация именуется журналистами как «парадокс Чубайса», не имеющего в момент драматического события с отключением электроэнергии в Московской области профессионалов, способных оперативно исправить положение в РАО ЕС России.

К «парадоксу Чубайса» следует добавить и «синдром Сальери», которых (сальери) в любом правительстве больше, чем моцартов.

В нашем правительстве вместо обновления, замены тех, кто явно увяз в болоте старых методов руководства, кто просто выжег свой ресурс и пытается удержаться на популизме, идет кадровая рокировка в границах самопровозглашенной элиты, не сулящая серьезных перемен. Получается, как в гоголевской «Шинели», «одно значительное лицо недавно сделался значительным лицом, а до того времени он был незначительным лицом. Впрочем, место его и теперь не почиталось значительным в сравнении с другими…. Впрочем, он старался усилить значительность многими другими средствами… Например, голосом отрывистым и твердым, которому нарочно учился заранее у себя в комнате, в уединении и перед зеркалом – можно громко ни с того, ни с сего выкрикнуть в лицо человеку нечто грубое и оскорбительное. И быть довольным...» [1]. Действительно, результативность работы одних неизбежно высвечивает профессиональное бесплодие других.

В свое время Ф. Достоевский в аллегорической форме описал алгоритм попадания людей во власть: «Танцоров ловких было очень немного, но неловкие так сильно притопывали, что их можно было принять за ловких. Так вот, с некоторых пор стали ценить не за толк в танце, а за то, как притопывают. Тут-то все окончательно перевернулось. Развелось обилие притопывающих, а ловко танцующие, но не умеющие лихо притопывать, остались вроде как в тени» [3].

Золотая пора для лихо притопывающих должна кануть в вечность, если не желаем упорно следовать унаследованной цели.

Выводы

Изложенное выше актуализирует предупреждение А. Пушкина в сформулированном вопросе, обращенном к России:

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?

Похоже, что в условиях нарастающих экономических санкций Евросоюза и США может быть серьезно подорван запас экономической прочности России (имеются в виду, прежде всего, резервы ЦБ, накопленные благодаря благоприятной внешней конъюнктуре). Наступает момент истины, когда никакая бравада чиновников и сенаторов относительно неуязвимости для России этих санкций не может затмить реальную тревогу (узнаваемую по их интонациям) за ее будущее, непременно связываемое с модернизацией и диверсификацией экономики, освобождения ее от пут «ресурсного проклятия».

Нависшие экономические угрозы – это та жестокая тревожная реальность, которая объективно должна продавить начало вдумчивой и хорошо выверенной работы экономических властей России по изменению ее собственного экономического бытия, вывода экономики страны на цивилизованную дорогу развития, т.е. свернуть с когда-то ошибочно выбранной.

пас экономической прочности России