Особенности профессионального самоопределения городской и сельской молодежи

Гайнанов Д.А., Мигранова Л.И.
1 Институт социально-экономических исследований Уфимского научного центра Российской академии наук, Уфа, Россия

Статья в журнале

Экономика труда (РИНЦ, ВАК)
опубликовать статью | оформить подписку

Том 12, Номер 12 (Декабрь 2025)

Цитировать эту статью:

Аннотация:
Настоящая статья представляет собой оригинальное, углублённое компаративное исследование процессов профессионального самоопределения молодёжи, проживающей в урбанизированных и руральных территориях Российской Федерации, с акцентом на выявление региональных специфических черт, наблюдаемых на примере Республики Башкортостан. Исследование базируется на эмпирически проверяемой гипотезе о существовании статистически значимых различий в совокупности факторов, оказывающих влияние на формирование образовательных и карьерных траекторий, в информационном поле доступных возможностей, в системе ценностных ориентаций и в трудовых установках, разделяющих городскую и сельскую молодёжь. Эти различия, как предполагается, обусловлены диспаритетом в уровне социально-экономического развития территорий, в доступности и качестве образовательной инфраструктуры, в доминирующих культурных паттернах и в специфических характеристиках локальных рынков труда. Полученные в ходе работы выводы и обобщения призваны стать научно обоснованной платформой для формирования практических рекомендаций и внесения необходимых корректировок в государственную политику в сфере образования, молодёжной занятости и регионального развития, направленных на минимизацию территориальных диспропорций, повышение адаптивности молодёжи к динамичным условиям рынка труда и обеспечение устойчивого воспроизводства трудовых ресурсов необходимых для социально-экономической безопасности страны

Ключевые слова: профессиональное самоопределение, молодёжь, сельские территории, городские агломерации, региональное развитие, рынок труда, человеческий капитал, сфера образования

Финансирование:
Исследование выполнено в рамках государственного задания УФИЦ РАН № 075-00571-25-00 на 2025 г. и на плановый период 2026 и 2027 годов

JEL-классификация: E24, J24, O15



Введение

Актуальность выбранной проблематики обусловлена стратегической необходимостью формирования конкурентоспособного человеческого капитала в условиях ускоряющихся структурных сдвигов на национальном и региональных рынках труда, а также возрастающими вызовами, связанными с демографическими трансформациями и потребностью в обеспечении устойчивого социально-экономического развития как городов, так и сельских поселений, выступающих критически важными элементами национальной экономики.

В условиях реализации указа Президента Российской Федерации от 7 мая 2024 года №309 «О национальных целях развития Российской Федерации на период до 2030 года и на перспективу до 2036 года» [1] и Государственной программы «Содействие занятости населения» (утв. постановлением Правительства РФ от 15 апреля 2014 г. № 298) [2], вопросы формирования и эффективного использования человеческого капитала приобретают особую значимость. Молодежь, как наиболее динамичная и адаптивная часть населения, является ключевым ресурсом для обеспечения инновационного развития и экономического роста.

Цель исследования – разработка и эмпирическая верификация комплексной модели, позволяющей органам управления формировать и адаптировать стратегические решения по управлению трудовым потенциалом регионов и муниципалитетов, учитывая специфику профессионального самоопределения городской и сельской молодежи.

Демографические прогнозы Росстата свидетельствуют о снижении численности населения в трудоспособном возрасте и увеличении доли лиц пенсионного возраста [3]. В связи с этим, необходимы меры по повышению производительности труда и привлечению молодежи на рынок труда.

Основная часть

Современный российский рынок труда характеризуется устойчивым структурным и квалификационным дисбалансом, выражающимся в существенной асимметрии между структурой предложения рабочей силы, формируемой системой профессионального образования, и актуальными потребностями национальной экономики [6] (Gimpelson etc, 2017). Анализ данных Федеральной службы государственной статистики (Росстат) за период 2015–2022 гг. подтверждает нарастание этого несоответствия. Наблюдается выраженный перекос в сторону подготовки кадров с высшим образованием, доля которых среди занятого населения возросла с 30,5% в 2015 году до 34,7% в 2022 году. При этом, несмотря на декларируемый приоритет развития производственного сектора, доля занятых, обладающих средним профессиональным образованием (СПО) по программам подготовки квалифицированных рабочих, сохраняется на уровне 25–26% [4].

Этот количественный рост высшего образования не обеспечивает адекватного качественного соответствия. Предприятия ключевых отраслей (промышленность, строительство, транспорт) испытывают хронический дефицит квалифицированных рабочих кадров (например, токарей, операторов станков с ЧПУ), спрос на которых стабильно превышает предложение [5]. В то же время, значительная часть выпускников вузов, особенно социально-гуманитарного и экономического профиля, сталкивается с квалификационной безработицей или вынуждена занимать рабочие места, не требующие высокого уровня образования. Данный дисбаланс подтверждается динамикой спроса и предложения: если в 2015 году на 100 вакансий, требующих высшего образования, приходилось 115 резюме, то к 2022 году в ряде регионов этот показатель мог достигать 130–140 резюме, тогда как в сегменте квалифицированного рабочего труда на 100 вакансий приходится менее 70–80 резюме. Указанная квалификационная асимметрия выступает критическим фактором, сдерживающим рост производительности труда, технологическое перевооружение экономики и усиливающим миграционные настроения среди молодежи [6] (Gimpelson etc, 2017).

Анализ региональных рынков труда показывает существенные различия в структуре занятости, уровне заработной платы и потребностях в кадрах. Например, в Республике Башкортостан доминирует добывающая промышленность, в то время как в Центральном федеральном округе – сфера услуг и обрабатывающая промышленность.

Профориентация как основа построения образовательной траектории выступает критически важным инструментом превентивного регулирования и нивелирования структурной асимметрии региональных рынков труда. Учитывая выявленную секторальную специфику Республики Башкортостан, характеризующуюся доминированием сырьевого и промышленного комплексов, программы профессиональной ориентации должны быть сфокусированы на популяризации инженерно-технических и рабочих специальностей. Такая адресная интервенция обеспечивает синхронизацию предложения человеческого капитала с устойчивым региональным спросом, тем самым формируя осознанный выбор профессии и повышая макроэкономическую эффективность использования трудовых ресурсов.

Исследования показывают, что осознанный выбор профессии способствует повышению удовлетворённости трудом, снижению текучести кадров и росту производительности. Согласно результатам исследования SuperJob, опубликованного в ноябре 2025 года, более 45% молодых специалистов, работающих по специальности, удовлетворены своей работой [6].

Профессиональное самоопределение следует рассматривать как динамичный и многоуровневый процесс, включающий в себя осознанный выбор профессии, формирование профессиональных планов, приобретение необходимых знаний и навыков, адаптацию к трудовой деятельности, профессиональный рост и развитие. Этот процесс тесно связан с самосознанием, ценностными ориентациями и жизненными целями индивида [18] (Super, 2018).

В научной литературе выделяют три ключевых группы теорий, каждая из которых акцентирует внимание на различных аспектах профессионального самоопределения индивида: психологические, социологические и экономические.

Психологические теории фокусируются на индивидуальных характеристиках личности, ее потребностях, интересах и мотивациях как детерминантах выбора профессиональной траектории. В частности, теория профессионального выбора Дж. Холланда постулирует существование шести основных типов личности (реалистический, исследовательский, артистический, социальный, предпринимательский, конвенциональный) и соответствующих им типов профессиональной среды. Успех и удовлетворенность индивида профессиональной деятельностью достигаются при оптимальном соответствии между его личностным типом и характеристиками выбранной профессии [24] (Holland, 1997). Концепции профессионального развития, такие как теория Д. Сьюпера, рассматривают выбор профессии как динамичный процесс, разворачивающийся на протяжении всей жизни индивида и отражающий его представления о себе и своих возможностях [26] (Super, 1980).

Социологические теории подчеркивают системообразующую роль социального контекста, культурных норм, ценностей и социального капитала в формировании профессиональных установок и карьерных траекторий. Теория практики П. Бурдье убедительно демонстрирует, как социальное происхождение, объем культурного и экономического капитала семьи, а также принадлежность к определенному социальному полю предопределяют образовательные траектории и профессиональные возможности индивида [2] (Bourdieu, 2005). Концепции социальной стратификации и мобильности также показывают, что профессиональный выбор часто опосредован стремлением к достижению или сохранению определенного социального статуса, а также влиянием референтных групп и социального окружения [23] (Giddens, 2009).

Экономические теории рассматривают процесс профессионального выбора с позиций рационального поведения индивида, стремящегося к максимизации полезности. В рамках теории человеческого капитала Г. Беккера, образование и профессиональная подготовка трактуются как инвестиции, которые индивид осуществляет с целью повышения своей производительности и, как следствие, будущих доходов. Решения о получении того или иного образования, выборе профессии принимаются на основе сопоставления ожидаемых затрат (временных, финансовых) и будущих выгод (заработная плата, социальный статус, удовлетворенность трудом) [22] (Becker, 1993). Развитие этой теории также включает анализ сигнальных моделей, где образование выступает сигналом для работодателя о способностях кандидата [25] (Spence, 1973).

В отечественной науке проблемам профессионального самоопределения молодёжи посвящены работы таких учёных, как В. Гимпельсон, В.А. Гневашева, И.А. Килина, Ю.А. Зубок, Е.А. Климов, Г.А. Чередниченко и др. [1, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 14, 19] (Bobkov, Bobkov, 2016, Gimpelson etc, 2017, Gnevasheva, 2018, Zubok, 2020, Kilina, etc, 2018, Klimov, 2012, Kolesnikova, Zenkova, 2024, Polovinko, 2021, Cherednichenko, 2014). Интегрируя положения этих теоретических школ, можно выделить ключевые социальные институты, оказывающие наиболее значимое влияние на профессиональное самоопределение индивида:

• Семья является первичным институтом социализации, который формирует базовые ценности, мировоззрение, определяет уровень притязаний, предоставляет материальные ресурсы для получения образования и зачастую играет решающую роль в первоначальном выборе образовательной и профессиональной траектории ребёнка. Влияние семьи проявляется через родительские ожидания, образцы поведения, социальное и экономическое положение, а также уровень информированности о рынке труда.

• Образовательные учреждения (школы, колледжи, вузы) выступают ключевыми агентами социализации и профессионального развития. Они не только предоставляют знания и навыки, но и формируют ценностные ориентации, развивают личностные компетенции, осуществляют профориентационную работу и служат механизмом распределения индивидов по профессиональным нишам. Качество и доступность образования существенно влияют на возможности дальнейшего профессионального роста [15, 17] (Pryajnikov, 2025, Rayanova, 2018).

• Сверстники и референтные группы оказывают значительное влияние на формирование профессиональных интересов, престижности профессий и карьерных устремлений молодёжи. Взаимодействие в группе способствует обмену информацией, формированию представлений о "модных" или "успешных" профессиях, а также может выступать фактором поддержки или давления при принятии решений о будущем [7] (Gnevasheva, 2024).

Таким образом, профессиональное самоопределение представляет собой сложный многофакторный процесс, формирующийся на пересечении индивидуальных психологических особенностей, социокультурных детерминант и экономических стимулов, реализуемых через взаимодействие с ключевыми институтами социализации. Отсюда возникает необходимость проведения комплексного междисциплинарного компаративного анализа профессионального самоопределения молодёжи, интегрирующего экономические, социологические и психологические детерминанты. В отличие от предшествующих работ, фокусирующихся преимущественно на одном аспекте или территориальном типе, анализ позволит провести исследование представляющее системное сопоставление механизмов формирования профессиональных траекторий городской и сельской молодёжи на основе расширенной совокупности факторов.

Выявление и систематизация специфических барьеров и стимулов профессионального самоопределения сельской молодёжи, обусловленных социально-экономическими, инфраструктурными и культурными особенностями Республики Башкортостан, позволит детализировать региональный срез общероссийских тенденций и предложить адресные, научно обоснованные рекомендации по корректировке региональной политики в сфере образования, занятости и профориентации, непосредственно учитывающие выявленные территориальные диспропорции и специфику аграрного и индустриального развития субъекта.

Демографическая ситуация в Республике Башкортостан в 2023 году характеризуется депопуляцией, обусловленной отрицательным естественным приростом, что соответствует общероссийским тенденциям. Согласно данным Росстата, в 2023 году абсолютная естественная убыль населения РБ составила 12,3 тыс. человек. При этом общий коэффициент рождаемости находился на уровне 3,9 на 1000 родившихся, что существенно ниже коэффициента смертности, который составил 11,7 на 1000 населения [7].

Однако, наблюдается территориальная дифференциация демографических процессов: сельские поселения демонстрируют более интенсивную убыль населения вследствие высокой смертности (21,1 тыс. чел. в 2023 г.) и миграционного оттока, в то время как городские агломерации частично компенсируют естественную убыль за счет миграционного притока [8]. В сравнении с общероссийскими показателями, республика характеризуется несколько более высокими значениями рождаемости и смертности, что может быть обусловлено этнокультурными и социально-экономическими особенностями. Необходимо учитывать влияние процессов урбанизации на перераспределение демографических ресурсов внутри региона [9].

Анализ миграционных процессов в Республике Башкортостан в 2023 году [10] свидетельствует о ее включенности в общероссийскую тенденцию концентрации населения в крупных городских агломерациях и столичных регионах, проявляющейся в отрицательном сальдо миграции на уровне субъекта федерации (-926 чел.). Вместе с тем, отмечается значительная гетерогенность внутрирегиональной миграционной динамики, обусловленная дифференциацией социально-экономических условий, доступности инфраструктуры и степени урбанизированности отдельных территорий (миграционное сальдо в сельской местности составило -8101 чел.), что предопределяет пространственную вариативность интенсивности миграционных процессов.

Несмотря на отсутствие прямого территориального дезагрегирования данных, анализ отраслевой динамики среднегодовой численности работников и показателей движения рабочей силы позволяет косвенно судить о диспаритетах в занятости между городскими агломерациями и сельскими поселениями. Общая тенденция к сокращению численности занятых (с 1095,0 тыс. до 950,2 тыс. за 2018–2023 гг.) находит наиболее выраженное проявление в секторах, традиционно ассоциируемых с сельской местностью, таких как сельское, лесное хозяйство, охота, рыболовство и рыбоводство, где сокращение составляет более 40% [11]. Это коррелирует с общероссийской тенденцией депопуляции и деградации экономик сельских территорий, обусловленной механизацией, снижением рентабельности и ограниченными возможностями диверсификации.

В секторах, преимущественно концентрированных в городских агломерациях (обрабатывающие производства, оптовая и розничная торговля, финансовая деятельность, информация и связь, профессиональная и техническая деятельность), также отмечается сокращение занятости. Однако, данный процесс может быть связан не только с абсолютным сокращением рабочих мест, но и с реструктуризацией, автоматизацией, повышением эффективности и консолидацией экономической активности в более крупных городских центрах, где сохраняется больший потенциал для модернизации и создания новых высокопроизводительных рабочих мест [16].

Высокий уровень текучести кадров (коэффициенты оборота по приему и выбытию приближаются к 30% от списочной численности) и доминирующий характер увольнений по собственному желанию (свыше 84% выбывших), при одновременной минимизации сокращений по инициативе работодателя, косвенно подтверждает активные процессы межсекторальной и, вероятно, межтерриториальной миграции рабочей силы. Трудоспособное население, особенно молодежь, склонно к миграции из сельских поселений в городские агломерации в поисках более привлекательных вакансий, условий труда и социально-культурной инфраструктуры. Это усугубляет структурные дисбалансы на региональном рынке труда, приводя к дальнейшей периферизации сельских территорий и концентрации трудовых ресурсов в урбанизированных центрах, что создает вызовы для формирования сбалансированной региональной социально-экономической политики [16].

Профессиональное самоопределение молодежи в Российской Федерации, как демонстрирует анализ образовательных траекторий, характеризуется выраженной дифференциацией, обусловленной комплексом социально-экономических и территориальных факторов. В частности, наблюдается отчетливая корреляция между типом населенного пункта и ориентацией на получение высшего образования. В городских агломерациях, где концентрация образовательных ресурсов и уровень материального благосостояния семей выше, доминирует стремление к получению высшего образования, особенно в престижных учебных заведениях. Так, согласно проанализированным данным, в городах-миллионниках доля учащихся, планирующих поступление в вуз после окончания средней школы, достигает 64%, в то время как в сельской местности этот показатель снижается до 59%.

В сельских поселениях и среди молодежи из семей с ограниченными финансовыми возможностями более востребовано среднее профессиональное образование (СПО), рассматриваемое как более доступный и оперативный путь к приобретению профессии и выходу на рынок труда. Данная тенденция подтверждается тем фактом, что 42% учащихся 9-х классов из семей с низким достатком планируют поступление в колледжи/техникумы, по сравнению с 37% среди учащихся из семей с высоким достатком [13] (Shugal etc., 2024).

Материальное положение семьи выступает ключевым детерминантом выбора образовательной траектории. Семьи с высоким уровнем дохода демонстрируют склонность к более продолжительным и капиталоемким образовательным маршрутам, ориентированным на получение высшего образования. В то же время, ограниченность финансовых ресурсов стимулирует выбор более коротких и экономичных траекторий, обеспечивающих скорейшее включение в трудовую деятельность. В условиях гипотетического снижения доходов семей на 20%, как показывают данные, наиболее уязвимыми оказываются учащиеся из семей с низким достатком, для которых возрастает риск отказа от платного обучения и выбора менее престижных образовательных опций [13] (Shugal etc., 2024).

Мотивационная структура профессионального самоопределения также претерпевает изменения в зависимости от социально-экономического контекста. В городских агломерациях и среди молодежи из обеспеченных семей преобладают мотивы, связанные с приумножением социального и культурного капитала, такие как получение фундаментальных знаний и возможность заниматься наукой. В сельских поселениях и среди молодежи из семей с низким достатком доминируют прагматические мотивы, ориентированные на быстрое получение профессии и обеспечение финансовой стабильности.

Проведённый авторами в 2021–2022 гг. социологический опрос выпускников школ, вузов и ссузов Республики Башкортостан выявил выраженную пространственную асимметрию образовательных траекторий: доминирующим центром притяжения выступает Уфа, что свидетельствует о концентрации образовательного потенциала в урбанизированной агломерации и о значительной миграционной ориентации выпускников из районов. Специализации, связанные с сельским хозяйством, остаются преимущественно локализованными в сельской среде, однако их относительная доля невелика, что отражает трудности привлечения и удержания молодых кадров в аграрном секторе. Сопоставление распределения обучающихся по специальностям и их последующей занятости в сельских территориях указывает на наличие «утечки мозгов» из села в город: приобретённая квалификация не обеспечивает достаточных мотивов для профессиональной реализации на родине, что приводит к дефициту квалифицированных кадров в сельских поселениях и ставит задачу разработки адресных мер по созданию рабочих мест, улучшению условий труда и повышению привлекательности сельской местности для молодых специалистов [3, 4, 5] (Gainanov etc., 2022, Gainanov etc., 2024).

Выполненный авторами анализ статистических данных сферы образования Республики Башкортостан за период 2000/01–2024/25 учебных годов выявляет критически важные аспекты трансформации системы общего образования, особенно в контексте урбанизационных процессов и их диспаритетных воздействий на городские и сельские территории, что прямо указывает на деградацию образовательного ландшафта в сельской местности и переток обучающихся в городские центры. При этом, хотя государственный и муниципальный секторы остаются доминирующими (сокращение с 20 492,9 тыс. до 17 731,9 тыс., но с последующим ростом), частные образовательные организации демонстрируют опережающий рост численности обучающихся с 60,6 тыс. в 2000 г. до 234,0 тыс. в 2024 г. (≈3,9-кратное увеличение), что отражает адаптацию рыночного сегмента к новым условиям платежеспособного спроса городских агломераций [12]. Динамика выдачи аттестатов отражает структурные сдвиги в завершении среднего образования: количество выпускников со средним общим аттестатом снизилось с 1 457,8 тыс. в 2000 г. до 603,2 тыс. в 2024 г. (снижение ≈58,6%), тогда как аттестатов об основном общем образовании сначала уменьшилось (2 199,5 → 1 354,1 тыс. к 2010 г.), а затем частично восстановилось до 1 639,3 тыс. в 2024 г. Данные свидетельствуют об усилении тенденции к выбору профессионально-технических образовательных программ после 9 класса или к более раннему выходу на рынок труда. Для сельских территорий, где наблюдается сокращение школьной сети и демографическая убыль, это усугубляет проблему формирования человеческого капитала, ограничивая доступ к полному среднему образованию и способствуя углублению социально-экономического разрыва с городскими центрами. Деградация сельской образовательной инфраструктуры и снижение образовательного уровня молодежи в этих регионах создают серьезные долгосрочные вызовы для регионального развития, трудовых рынков и устойчивости периферийных экономик, требуя срочной дифференцированной политики для обеспечения равного доступа к качественному образованию [13].

Проведенный анализ свидетельствует о существенной взаимосвязи между местом жительства респондентов и выбранной образовательной траекторией. Городские агломерации, в особенности столица республики, концентрируют образовательный потенциал и привлекают специалистов различного профиля, в то время как сельские поселения испытывают дефицит квалифицированных кадров и сталкиваются с проблемой оттока образованной молодежи, что усугубляет их социально-экономические проблемы. Данные обстоятельства требуют разработки адресных мер политики, направленных на стимулирование закрепления специалистов в сельской местности и поддержку развития сельской экономики.

Таким образом, для обеспечения устойчивого социально-экономического развития и повышения конкурентоспособности российской экономики необходимо разработать и реализовать комплекс мер государственной поддержки профессионального самоопределения молодежи, учитывающих социально-экономические и территориальные особенности. Данные меры должны быть направлены на повышение доступности высшего образования для молодежи из сельских поселений и семей с низким достатком, развитие системы СПО и обеспечение возможности для выпускников СПО продолжать обучение в вузах.

На основе проведенного исследования авторами предложена модель Территориально-Дифференцированного Профессионального Выбора Молодёжи (ТДПВ-М). Модель ТДПВ-М исходит из представления, что профессиональный выбор молодёжи не является исключительно результатом индивидуальных психологических особенностей или универсальных макроэкономических факторов, но представляет собой интегративный процесс, который существенно модерируется территориальным контекстом. Ключевой идеей модели является то, что территориальный профессионально-ресурсный ландшафт (ТПРЛ), уникальный для каждого типа поселения (город, село) в конкретном регионе, выступает мощным фильтром и катализатором, определяющим как набор доступных возможностей, так и восприятие этих возможностей молодёжью (рис. 1).

Рисунок 1. Модель территориально-дифференцированного профессионального выбора молодёжи (ТДПВ-М)

Источник: составлено авторами

Модель постулирует, что ТПРЛ влияет на профессиональный выбор молодёжи через четыре взаимосвязанных кластера факторов: институционально-образовательный капитал (ИОК), экономико-рыночная аттрактивность (ЭРА), социокультурный и информационный фон (СИФ), инфраструктурно-бытовая комфортность (ИБК). Эти кластеры формируют уникальные «территориальные аттракторы» (привлекательность остаться) и «территориальные репелленты» (факторы оттока), которые в совокупности определяют вероятность выбора той или иной профессиональной траектории и склонность к территориальной мобильности молодёжи.

В отличие от существующих моделей, которые зачастую рассматривают территориальный фактор как внешнюю переменную, ТДПВ-М позиционирует ТПРЛ как центральный модератор, активно формирующий и трансформирующий влияние других факторов профессионального самоопределения. Авторами предложена оригинальная классификация территориальных факторов в виде четырёх взаимосвязанных кластеров (ИОК, ЭРА, СИФ, ИБК), которые комплексно описывают специфику влияния среды на выбор. Введено понятие, позволяющее качественно и количественно оценивать привлекательность и отталкивающую силу территории для профессионального самоопределения молодёжи, что может быть использовано для разработки индикаторов региональной молодёжной политики. Модель предоставляет аналитический каркас для диагностики проблем и разработки адресных программ профориентации и удержания молодёжи, особенно в регионах с выраженной территориальной дифференциацией, таких как Республика Башкортостан.

Предложенная модель не просто описывает факторы профессионального самоопределения, но и предоставляет инструментарий для их операционализации, диагностики и прогнозирования на территориальном уровне, что является принципиальным отличием от существующих подходов, фокусирующихся преимущественно на индивидуальных или макроэкономических показателях.

Ключевая особенность ТДПВ-М заключается в ее способности интегрировать и анализировать влияние кластеров ТПРЛ. Модель позволяет комплексно оценить, как каждый из этих кластеров вносит вклад в привлекательность той или иной профессиональной траектории на конкретной территории.

ТДПВ-М обеспечивает детальную диагностику состояния каждого из кластеров ТПРЛ на различных территориальных уровнях (например, в городских агломерациях, монопрофильных городах, сельских районах Республики Башкортостан). Это позволяет не только выявлять наиболее развитые и слабые звенья в системе профессионального самоопределения, но и точно локализовать проблемные зоны. Например, эмпирическое применение модели может выявить, что в сельских муниципальных образованиях республики низкие показатели ИОК (ограниченный доступ к качественному образованию и профориентации) и ЭРА (недостаток рабочих мест, низкие доходы) являются мощными «репеллентами», отталкивающими молодёжь от локальных профессиональных траекторий.

В отличие от общих демографических или статистических прогнозов, ТДПВ-М позволяет моделировать и оценивать вероятность выбора конкретных профессиональных направлений (например, аграрных профессий против профессий сферы услуг или IT) в зависимости от динамики состояния ТПРЛ в заданном муниципальном образовании. Это дает возможность предвидеть будущие кадровые дефициты и избытки на локальных рынках труда.

Модель служит основой для формирования целевых и дифференцированных программ поддержки. Например, для территорий с выявленным низким ИОК ТДПВ-М обосновывает необходимость создания мобильных профориентационных центров или цифровых платформ доступа к образовательным ресурсам. При низком ЭРА модель указывает на приоритет стимулирования развития малого и среднего бизнеса, сельскохозяйственной кооперации или формирования кластеров инновационной занятости. В условиях недостаточного ИБК ТДПВ-М акцентирует внимание на важности улучшения жилищных условий, развития досуговой и культурной инфраструктуры, что напрямую влияет на удержание и привлечение трудового потенциала.

ТДПВ-М предоставляет механизм для измеряемой оценки эффективности инвестиций и реализуемых программ в развитие конкретных кластеров ТПРЛ. Путем моделирования изменений в миграционных настроениях и профессиональных выборов молодёжи (например, доли выпускников, выбирающих местный вуз/работу, или доли молодых специалистов, остающихся в регионе) модель позволяет количественно оценить отдачу от вложенных ресурсов и своевременно корректировать стратегические приоритеты.

Заключение

Таким образом, научная новизна ТДПВ-М заключается в ее комплексном, территориально-ориентированном и прогностическом характере, предоставляющем органам управления мощный инструмент для обоснованного формирования и адаптации стратегических решений по управлению трудовым потенциалом на региональном и муниципальном уровнях. Это позволяет перейти от реактивного решения кадровых проблем к проактивному формированию желаемой структуры трудового потенциала.

Данное исследование не только подтвердило эмпирически различия в профессиональном самоопределении между городской и сельской молодёжью, но и предложило новую теоретическую модель, объясняющую эти различия через призму ТПРЛ. Полученные выводы формируют прочную научно обоснованную платформу для корректировки и повышения эффективности государственной политики в области образования, занятости и регионального развития:

1. Разработка дифференцированных профориентационных программ: для сельской молодёжи необходимо создавать комплексные программы, включающие не только информирование о современных аграрных профессиях и возможностях АПК, но и расширение доступа к информации о несельскохозяйственных специальностях, в том числе через цифровые платформы и мобильные консультационные центры. Для городской молодёжи акцент должен быть сделан на развитие компетенций будущего и поддержку инновационного предпринимательства.

2. Инвестиции в человеческий капитал сельских территорий: необходимо целенаправленное развитие Институционально-образовательного капитала в сельских районах Башкортостана: модернизация образовательных учреждений, привлечение квалифицированных педагогических кадров, расширение доступа к программам дополнительного и онлайн-образования, а также создание региональных стимулов для получения востребованных на селе профессий.

3. Повышение экономико-рыночной аттрактивности сельских территорий: стимулирование создания новых рабочих мест в аграрном секторе (через гранты, субсидии для молодых фермеров, развитие кооперации), а также диверсификация сельской экономики за счёт развития туризма, ремёсел, малого предпринимательства в сфере услуг. Обеспечение конкурентоспособного уровня заработной платы.

4. Улучшение инфраструктурно-бытовой комфортности: необходима реализация программ по улучшению жилищных условий, развитию транспортной инфраструктуры, созданию досуговых и культурных центров в сельской местности, что будет способствовать удержанию молодёжи и снижению оттока квалифицированных кадров.

5. Усиление роли социального и информационного воздействия: активизация работы с родителями и местными сообществами для формирования позитивного образа аграрных и других востребованных на селе профессий, преодоление стереотипов и повышение информированности о региональных программах поддержки.

[1] Указ Президента РФ от 07.05.2024 N 309 «О национальных целях развития Российской Федерации на период до 2030 года и на перспективу до 2036 года» // Docs.cntd.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https://docs.cntd.ru/document/1305894187 (дата обращения: 15.10.2025).

[2] Государственная программа Российской Федерации «Содействие занятости населения» утверждена постановлением Правительства РФ от 15 апреля 2014 года №298. Docs.cntd.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https://docs.cntd.ru/document/499091781 (дата обращения 17.10.2025).

[3] Демографический прогноз до 2046 года // Rosstat.gov.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https://rosstat.gov.ru/folder/313/document/220709 (дата обращения: 18.10.2025).

[4] Федеральная служба государственной статистики (Росстат). Рабочая сила, занятость и безработица в России (по результатам выборочных обследований рабочей силы) : статистический сборник. Москва : Росстат, 2023. [Электронный ресурс]. URL: https://rosstat.gov.ru/folder/210/document/13211 (дата обращения: 19.09.2025).

Актуальная статистическая информация сферы образования. // Edu.gov.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https://edu.gov.ru/activity/statistics/actual_statistical_information (дата обращения: 15.09.2025).

[5] Портал «Работа в России» (Общероссийская база вакансий и резюме). Москва : Министерство труда и социальной защиты Российской Федерации, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https://trudvsem.ru/ (дата обращения: 20.09.2025).

[6] [6] Больше всего своей работой довольны медики и программисты, меньше всего — охранники и курьеры // Superjob.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https: //www.superjob.ru/ research/ articles/ 115563/ bolshe-vsego-svoej-rabotoj-dovolny-mediki-i-programmisty/ (дата обращения: 19.10.2025).

[7] Показатели естественного движения населения // Rosstat.gov.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https://02.rosstat.gov.ru/storage/mediabank/Pokazateli-estestvennogo-dvizheniya-naseleniya-2023.pdf (дата обращения: 16.10.2025).

[8] Миграция населения по потокам // Rosstat.gov.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https://02.rosstat.gov.ru/storage/mediabank/Migraciya-naseleniya-po-potokam-2023.pdf (дата обращения: 17.10.2025).

[9] Демографические показатели // Rosstat.gov.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https://02.rosstat.gov.ru /storage/mediabank /demograficheskiye _pokazateli _za_2023_god.pdf (дата обращения: 16.10.2025).

[10] Миграция населения по потокам // Rosstat.gov.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https://02.rosstat.gov.ru/storage/mediabank/Migraciya-naseleniya-po-potokam-2023.pdf (дата обращения: 17.10.2025).

[11] Трудовые ресурсы // Rosstat.gov.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https://02.rosstat.gov.ru/storage/mediabank/res(1).pdf (дата обращения: 19.10.2025).

[12] Информация о состоянии системы образования в субъектах Российской Федерации за 2024 год // Edu.gov.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https:// docs.edu.gov.ru /document/ cf4cbc9e88412339d544c0c63eb12cf5/ (дата обращения: 15.09.2025).

[13] Актуальная статистическая информация сферы образования // Edu.gov.ru, 2025. [Электронный ресурс]. URL: https://edu.gov.ru/activity/statistics/actual_statistical_information (дата обращения: 15.09.2025).


Источники:

1. Бобков В. Н., Бобков Н. В. Экономическая активность российской молодежи и проблемные зоны ее реализации // Уровень жизни населения регионов России. – 2016. – № 2. – c. 8-29.
2. Бурдье П. Различение: Социальная критика суждения // Экономическая школа. – 2005. – № 3. – c. 25-48.
3. Гайнанов Д. А., Атаева А. Г., Мигранова Л. И., Атнабаева А. Р. Влияние образовательного выбора школьников на качество человеческого капитала региона // Регион: Экономика и Социология. – 2022. – № 4. – c. 107-132. – doi: 10.15372/reg20220405.
4. Гайнанов Д.А., Атаева А.Г., Мигранова Л.И. Поведенческие факторы образовательной траектории в обеспечении кадровых потребностей региона // Проблемы развития территории. – 2022. – № 5. – c. 88-109. – doi: 10.15838/ptd.2022.5.121.7.
5. Гайнанов Д.А., Мигранова Л.И., Сайфуллина Л.Д. Управление поведением индивидов на региональном рынке труда: подходы, модели и перспективы // Ars Administrandi. – 2024. – c. 459-480.
6. Гимпельсон, В.Е., Капелюшников, Р.И., Рощин С.Ю. Российский рынок труда: тенденции, институты, структурные изменения. - М.: НИУ ВШЭ, 2017. – 148 c.
7. Гневашева В.А. Аспекты профессиональной ориентации современной российской молодежи // Мир науки, культуры, образования. – 2024. – № 6. – c. 57-60.
8. Гневашева В.А. Молодежный сегмент рынка труда современной России // Журнал экономических исследований. – 2018. – № 3. – c. 20-29.
9. Зубок Ю.А. Молодежь: жизненные стратегии в новой реальности // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. – 2020. – № 3. – c. 4-12.
10. Килина И.А., Понамарева Е.В., Траут Д.В. Сопровождение профессионального самоопределения студентов профессиональных образовательных организаций // Метод. рекомендации / Сер. Профориентация. Кемерово, 2018.
11. Климов Е.А. Психология профессионального самоопределения. / Учебное пособие, 6-е изд. - Москва: Академия, 2012. – 304 c.
12. Колесникова О.А., Зенкова О.А. Рынок труда: теория и практика: учебное пособие. - Воронеж: Воронежский институт высоких технологий, 2024. – 72 c.
13. Шугаль Н.Б., Варламова Т. А. Образовательные траектории детей и молодежи: мотивация и выбор. / под науч. Ред. Л.  м. Гохберга; нац. Исслед. Ун-т «высшая школа экономики». – электрон. Текст. Дан. (1.7 мб). - М.: исиэз вшэ, 2024.
14. Половинко В.С., Арбуз А.В. Анализ практики регулирования процесса профессионального самоопределения // Вестник Омского университета. Серия «Экономика». – 2021. – № 1. – c. 108-119. – doi: https://elibrary.ru/item.asp?id=45633240.
15. Пряжников Н.С. Профориентология. / учебник и практикум для вузов. - Москва : Издательство Юрайт, 2025. – 405 c.
16. Республика Башкортостан в цифрах // территориальный орган федеральной службы государственной статистики по Республике Башкортостан. 2024. 168 с.
17. Раянова Ю.Ю. Формирование социальных установок в процессе психологопедагогического сопровождения профессионального самоопределения старших школьников // Наука о человеке: гуманитарные исследования. – 2018. – № 1. – c. 108-113. – url: https://elibrary.ru/item.asp?id=45633240.
18. Сьюпер Д.Э. Теория развития карьеры. / В: Психология карьеры: хрестоматия / сост. А. В. Карпов. - Москва: Юрайт, 2018. – 15-35 c.
19. Чередниченко Г.А. Образовательные и профессиональные траектории российской молодежи (на материалах социологических исследований). - М.: ЦСП и М, 2014. – 560 c.
20. Чупров В. И., Зубок Ю. А. Социология молодежи. / учебник. - Москва: Норма: ИНФРА-М, 2020. – 336 c.
21. Шабунова А.А., Калачикова О.Н. Роль семьи в формировании образовательной и профессиональной траектории молодежи // Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз. – 2020. – № 4. – c. 121-135.
22. Becker G.S. (1993). Human Capital: A Theoretical and Empirical Analysis, with Special Reference to Education (3rd ed.). University of Chicago Press.
23. Giddens A. (2009). Sociology (6th ed.). Polity Press.
24. Holland J.L. (1997). Making vocational choices: A theory of vocational personalities and work environments (3rd ed.). Psychological Assessment Resources.
25. Spence A.M. Job Market Signaling // The Quarterly Journal of Economics. – 1973. – № 87. – p. 355-374.
26. Super D.E. A life-span, life-space approach to career development // Journal of Vocational Behavior. – 1980. – № 16. – p. 282-298.
27. Шабунова А.А., Калачикова О.Н., Груздева М.А. Сельская и городская молодёжь: социокультурные разрывы сохраняются? // Народонаселение. 2022. Т. 25. № 2. С. 39-51

Страница обновлена: 25.11.2025 в 12:46:00

 

 

Professional self-determination of urban and rural youth

Gaynanov D.A., Migranova L.I.

Journal paper

Russian Journal of Labour Economics
Volume 12, Number 12 (december 2025)

Citation:

Abstract:
The article is an original, in-depth comparative study of the processes of professional self-determination of young people living in urbanized and rural areas of the Russian Federation, with an emphasis on identifying regional specifics of the Republic of Bashkortostan. The study is based on an empirically verifiable hypothesis about the existence of statistically significant differences in the combination of factors influencing educational and career trajectories, in the information field of available opportunities, in the system of value orientations, and in work attitudes that separate urban and rural youth. These differences are supposed to be caused by disparity in the level of socio-economic development of the territories, in the accessibility and quality of educational infrastructure, in the dominant cultural patterns, and in the specific characteristics of local labor markets. The conclusions and generalizations obtained in the course of the work are intended to become a scientifically grounded platform for practical recommendations and making necessary adjustments to state policy in the field of education, youth employment and regional development aimed at minimizing territorial imbalances, increasing youth adaptability to dynamic labor market conditions and ensuring sustainable reproduction of labor resources necessary for the socio-economic security of the country.

Keywords: professional self-determination, youth, rural areas, urban agglomeration, regional development, labor market, human capital, education

Funding:
Исследование выполнено в рамках государственного задания УФИЦ РАН № 075-00571-25-00 на 2025 г. и на плановый период 2026 и 2027 годов

JEL-classification: E24, J24, O15

References:

Becker G.S. (1993). Human Capital: A Theoretical and Empirical Analysis, with Special Reference to Education (3rd ed.). University of Chicago Press.

Bobkov V. N., Bobkov N. V. (2016). Economic activity of Russian youth and problem areas of its implementation. Living standards of the population of Russian regions. (2). 8-29.

Burde P. (2005). Discernment: A Social Critique of Judgment. Ekonomicheskaya shkola. (3). 25-48.

Cherednichenko G.A. (2014). Educational and professional trajectories of Russian youth (based on the materials of sociological research)

Chuprov V. I., Zubok Yu. A. (2020). Sociology of youth

Gaynanov D. A., Ataeva A. G., Migranova L. I., Atnabaeva A. R. (2022). The impact of schoolchildren’s educational choices on the quality of the human capital in the region. Regional Research of Russia. (4). 107-132. doi: 10.15372/reg20220405.

Gaynanov D.A., Ataeva A.G., Migranova L.I. (2022). BEHAVIORAL FACTORS OF THE EDUCATIONAL TRAJECTORY IN ENSURING THE STAFFING NEEDS OF THE REGION. Problems of Territory’s Development. 26 (5). 88-109. doi: 10.15838/ptd.2022.5.121.7.

Gaynanov D.A., Migranova L.I., Sayfullina L.D. (2024). MANAGING THE BEHAVIOR OF INDIVIDUALS IN THE REGIONAL LABOR MARKET: APPROACHES, MODELS AND PROSPECTS. Ars Administrandi. 16 459-480.

Giddens A. (2009). Sociology (6th ed.). Polity Press.

Gimpelson, V.E., Kapelyushnikov, R.I., Roschin S.Yu. (2017). The Russian labor market: trends, institutions, and structural changes

Gnevasheva V.A. (2018). SOCIO-ECONOMIC CONTEXT OF HIGHER EDUCATION IN MODERN RUSSIA. Zhurnal ekonomicheskikh issledovaniy. 4 (3). 20-29.

Gnevasheva V.A. (2024). ASPECTS OF PROFESSIONAL ORIENTATION OF MODERN RUSSIAN YOUTH. World of Science, Culture and Education. (6). 57-60.

Holland J.L. (1997). Making vocational choices: A theory of vocational personalities and work environments (3rd ed.). Psychological Assessment Resources.

Klimov E.A. (2012). Psychology of professional self-determination

Kolesnikova O.A., Zenkova O.A. (2024). Labor market: theory and practice

Polovinko V.S., Arbuz A.V. (2021). ANALYSIS OF THE PRACTICE OF REGULATING THE PROFESSIONAL SELF-DETERMINATION PROCESS. Vestnik Omskogo universiteta. Seriya «Ekonomika». 19 (1). 108-119. doi: https://elibrary.ru/item.asp?id=45633240.

Pryazhnikov N.S. (2025). Career guidance

Rayanova Yu.Yu. (2018). SOCIAL GUIDELINES FORMATION IN THE PROCESS OF PSYCHOLOGICAL AND PEDAGOGICAL SUPPORT OF SENIOR SCHOOL STUDENTS PROFESSIONAL SELF-DETERMINATION. Science of the Person: Humanitarian Researches. (1). 108-113.

Shabunova A.A., Kalachikova O.N. (2020). The role of the family in shaping the educational and professional trajectory of young people. Economic and Social Changes: Facts, Trends, Forecast. 13 (4). 121-135.

Shugal N.B., Varlamova T. A. (2024). Educational trajectories of children and youth: motivation and choice

Spence A.M. (1973). Job Market Signaling The Quarterly Journal of Economics. (87). 355-374.

Super D.E. (1980). A life-span, life-space approach to career development Journal of Vocational Behavior. (16). 282-298.

Syuper D.E. (2018). Career development theory

Zubok Yu.A. (2020). YOUTH: LIFE STRATEGIES IN A NEW REALITY. Monitoring of public opinion: economic and social changes. (3). 4-12.