Development of resource-efficient cooperation between Russia and African countries in the context of Trumpism and digital technocracy

ВВЕДЕНИЕ

Современная мировая экономика находится в состоянии глубоких структурных изменений, которые обусловлены как собственно глобальными трендами, так и локальными политическими процессами.

Одним из наиболее значимых мировых событий конца 2024 г. – начала 2025 г. стала победа на президентских выборах и последовавшая затем инаугурация 47-го Президента США Дональда Трампа. Ожидается (исходя из заявлений и выступлений самого Д. Трампа), что его политика, политика трампизма, будет характеризоваться проявлениями антиглобализма и особым акцентом на национальных интересах США [1, 28, 34, 35, 39, 47].

Таким образом, в условиях, когда преобладающие подходы к международному сотрудничеству претерпевают трансформации, особое значение приобретает необходимость исследования новых форм интеграции между странами, а также разработки эффективных стратегий взаимодействия государств в области ресурсов. Более того, в условиях глобализации и цифровизации экономики Россия нередко оказывается перед задачей адаптации своих экономических интересов к изменяющимся условиям международной арены.

В свете повышенной значимости Африки как перспективного региона для международной экономики возникает вопрос о целесообразности и необходимости развития ресурсоэффективного взаимодействия России со странами Африки. Африка обладает значительными запасами природных ресурсов и демографическим потенциалом, однако многие страны континента сталкиваются с вызовами, связанными с недостаточной интеграцией в глобальные производственно-сбытовые цепочки, низким уровнем технологического развития и недостаточной ресурсоэффективностью.

Следует отметить, что интерес российской науки к исследованию проблем и перспектив взаимодействия России со странами Африки в последнее время возрастает [8, 14, 16, 17, 23, 26, 29–31, 36, 37], что обусловлено в том числе и поддержкой на самом высоком уровне. Так, еще в 2023 г. Президент Российской Федерации В.В. Путин заявил «о новом уровне сотрудничества между Россией и Африкой» [1]. В 2024 г. товарооборот между Россией и Африкой вырос на 10% [2].

Тем не менее в современной научной литературе специфика взаимодействия России с африканскими государствами на фоне современных вызовов, прежде всего связанных с политикой трампизма, остается изученной недостаточно.

Цель нашего исследования состоит в следующем ­– на основе периодизации развития мировой экономической политики в первой четверти XXI в. и характеристики ее основных параметров в рамках каждого периода выделить основные направления развития ресурсоэффективного взаимодействия России с африканскими странами в условиях политики трампизма и формирования цифровой технократии.

ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

В начале нашего исследования представляется необходимым кратко остановиться на характеристике основных параметров мировой экономической политики в первой четверти XXI в. На наш взгляд, в контексте развития мировой экономической политики в первой четверти XXI в. можно выделить пять этапов (периодов) (табл. 1), каждый из которых мы предлагаем рассматривать и оценивать с позиций четырех критериев, а именно:

1) политики в контексте поляризованности мира;

2) особенностей торговли и формирования цепочек создания стоимости в мировом формате;

3) мировой политики в части ресурсообеспеченности и международной торговли ресурсами.

Первый этап (начало XXI в. – крымские события) характеризуется фактическим формированием модели однополярного мира. При этом наблюдается тенденция формирования тесных взаимодействий между элементами и производственными системами различных стран в условиях максимально свободной торговли всеми видами ресурсов. Для Российской Федерации этот период ознаменовался вступлением в ВТО, а также максимальной открытостью отечественной экономики. При этом в условиях высоких цен на нефть на мировом рынке в России в этот период, по сути, окончательно сформировалась ресурсная модель, основанная на торговле нефтегазовыми ресурсами как основы хозяйственной системы.

Второй этап (крымские события – пандемия коронависа) ознаменовался существованием модели фактически однополярного мира. При этом формирование тесных взаимодействий между элементами и производственными системами различных стран в этот период осложняются выполнением формальных процедур, связанных с санкционными ограничениями экономической деятельности на спорных территориях. Наблюдается нацеленность на максимальное использование развитыми странами дешевых российских энергетических ресурсов при ограничении доступа России к сложным технологиям развитых стран, особенно в контексте возможностей их использования на «спорных» территориях. Уменьшается открытость отечественной экономики, снижается направленность на торговлю нефтегазовыми ресурсами как основы хозяйственной системы, формируется формальная направленность на замещение импортной продукции отечественными товарами.

Третий этап (пандемия коронавируса – начало специальной военной операции). На этом этапе формируются предпосылки к деградации модели однополярного мира [9], возникают проблемы, связанные с трансформацией мировой логистической системы в части трансграничных потоков человеческих ресурсов и грузопотоков вследствие карантинных ограничений. Наблюдается нацеленность на максимальное использование развитыми странами дешевых российских энергетических ресурсов при ограничении доступа России к сложным технологиям развитых стран, особенно в контексте возможностей их использования на «спорных» территориях. Происходит осознание необходимости формирования «страховых запасов» важных ресурсов на национальных территориях. Уменьшается открытость отечественной экономики, снижается ее направленность на торговлю нефтегазовыми ресурсами как основы хозяйственной системы, формируется формальная направленность на замещение импортной продукции отечественными товарами.

На четвертом этапе (начало специальной военной операции – инаугурация Д. Трампа (январь 2025 г.)) происходит деградация модели монополярного мира. На мировой сцене появляются новые центры силы. Происходит разрыв многих цепочек создания стоимости вследствие многочисленных санкций, введенных в отношении Российской Федерации. В таких условиях возникает «теневой» экспорт ресурсов. Стремление развитых стран затруднить доступ Российской Федерации к мировым ресурсам (технологиям, инвестициям, информации, научным разработкам, научным контактам и т.д.) с одновременным ограничением потоков ресурсов из России на мировые рынки. Для России на этом этапе характерно развитие политики импортозамещения, формирование схем серого и параллельного импорта, а также теневой торговли отечественными нефтегазовыми ресурсами, т.е. речь идет о переориентации национальной логистической системы.

Пятый этап (инаугурация Д. Трампа (январь 2025 г.) – развитие политики трампизма) представляется возможным характеризировать как период возвращения к модели многополярного мира. При этом появляются предположения о создании четырехполярного мира (США, Европейский союз, Россия и Китай), который может быть построен к 2050 г. Происходит формирование новых региональных цепочек создания стоимости в рамках развивающихся и укрепляющихся региональных экономических объединений (прежде всего, таких как USMCA [3] и AfCFTA [4]). В этот период наблюдается стремление к формированию нескольких обособленных зон, обладающих замкнутым производственным циклом и стремящихся к полному (замкнутому) циклу ресурсообеспеченности по всему спектру ресурсов. При этом для России существует объективная потребность в обеспечении экономики всеми видами ресурсов, включая минеральные ресурсы и редкоземельные металлы, а также сложные технологии.

Следует отметить, что в сложившихся условиях Россия по-прежнему находится в условиях достаточно жестких ограничений и крайне нуждается в восстановлении и развитии экономических отношении, в том числе с новыми партнерами, особенно с теми, которые обладают крайне необходимым для формирования индустриального потенциала соответствующего потребностям цифровой эпохи ресурсным обеспечением, включая редкоземельные металлы и ряд иных важных для развития цифрой промышленности элементов.

Таблица 1

Основные периоды и параметры мировой экономической политики в первой четверти XXI в.

Table 1

The main periods and parameters of world economic policy in the first quarter of the 21st century

В этом контексте для российской, как собственно и для мировой, экономической и политической элиты конец 2024 г. ознаменовался долгожданным событием – в президентской гонке в США победил Дональд Трамп, имеющий репутацию разумного рационального политика-бизнесмена.

Вместе с тем, одним из элементов идеологии, заложенной в основу экономической политики, которую мы называем «трампизмом», фактически являющей собой пример политики, сущностно противоречащей практиковавшейся много десятилетий политики крайнего либерализма, является отстаивание национальных интересов США, восприятие Европейского союза как конкурента, в некой степени наряду с Китаем, а также восприятие мира в контексте «ресурсных баз». Кроме того, как ожидают многие представители политической элиты, в свой текущий президентский срок Д. Трамп вернется к защите традиционных американских ценностей в духе Доктрины Монро [5], суть которой отражает лозунг «Америка для американцев».

Таким образом, политика трампизма являясь, по своей сути, политикой антиглобализма предполагает деление мира на зоны влияния.

Российская Федерация в настоящее время имеет существенный политический потенциал для сближения позиций с США по целому ряду главных вопросов, касающихся войны и мира. Однако на повестке дня остаются крайне актуальные экономические вопросы. И для решения именно экономических вопросов нашей стране крайне необходимо развитие транснациональных взаимодействие и взаимоотношений.

Помимо этого необходимо отметить еще один крайне принципиальный аспект: Россия, как и США в раках концепции трампизма, входит в новый технологический и экономико-политический уклад, характеризующийся уникальным для последних десятилетий экономических, политических и технологических факторов, а также переосмысленным осознанием значимости роли национальной индустриально-промышленной системы в обеспечении устойчивости существования и развития национальной экономики.

А здесь уже речь идет и о переосознании роли государственного управления в обеспечении развития национальной промышленности.

В сложной системе экономического управления государство оказывает свое влияние на экономику, участвуя в круговороте капитала, товаров и элементов производства. В современных государствах в рамках государственного и частного партнерского взаимодействия и сотрудничества как одного из наиболее важных контуров непрямого государственного управления государство использует экономические инструменты преимущественно посредством регулирования налогообложения и активизации спонсорского рынка. Эти инструменты стратегически используются с целью формирования и направления экономических усилий к намеченным целям. Одновременно активизация спонсорского рынка влечет за собой формирование и потенциальное искажение структур рыночного спроса. Это достигается за счет создания условий, которые «перекалибровывают» поведенческие модели как потребителей, так и производителей в сфере спонсорства, тем самым катализируя инвестиционные потоки и активизируя участие частного сектора в государственных инициативах. Такие экономические маневры играют важную роль в укреплении симбиотического альянса между государственной и частной сферами, использовании коллективных сил и активов для реализации общественных устремлений и решения социальных проблем эффективным и устойчивым способом.

Подобная система существует в Японии. Аналогичную систему хотел выстроить и, возможно, выстроит в свое нынешнее президентство Дональд Трамп. О необходимости формирования подобной системы неоднократно заявляли такие известные отечественные экономисты, как С.Ю. Глазьев [3–6] и О. С. Сухарев [40–42], и, как можно судить по последним выступлениям В.В. Путина, подобная идея уже осмысливается и Администрацией Президента Российской Федерации, а значит, наиболее вероятно будут, как минимум, попытки ее реализовать.

Однако при нынешней модели развития возникает одна существенная проблема – ресурсы. И развитие человеческой цивилизации в ближайшее время ставит вопрос ресурсообеспеченности повседневной хозяйственной жизни весьма остро [7, 15, 18, 21, 24, 27, 32, 38].

Россия, обладая огромной территорией и одним из наиболее мощных ресурсных потенциалов в мире, все же нуждается в целом спектре ресурсов, которых у нее не имеется.

И здесь одним из наиболее интересных партнеров могут выступить страны африканского континента. При этом одной из интересных моделей взаимодействия является модель формирования в странах Африки кластерных образований с последующей их интеграций (например, в рамках формирования глобальных производственно-сбытовых цепочек [10–13]) с соответствующими кластерами в Российской Федерации.

Кроме того, необходимо учитывать, что существует общий подход к созданию макрорегиональных отраслевых кластерных концентраций родственных секторов производства в рамках творческих индустрий, связанных с продвижением традиционных отраслей и ремесел, развлечений и культурной деятельности, что способствует экономической диверсификации и развитию третичного сектора национальных экономик.

Таким образом, возможно установление взаимовыгодного обмена ресурсами на технологии и институции, то есть Россия для стран Африки может выступать в качестве донора институтов, способных «подавить» менее эффективные формы местных институтов формального и, особенно, неформального характера, в том числе посредством неформальных взаимодействий (возможно, отчасти, даже включая принуждение к добровольному принятию экономически выгодных форм поведения).

Затем следует обратить внимание на значительное влияние, оказываемое техно-институциональными кластерами в недостаточно развитых экономически странах и регионах, к которым, несомненно, относятся страны Африки, где они становятся не только центрами экономической активности, но и катализаторами социально-культурных процессов, способствующими улучшению качества жизни населения и созданию благоприятной среды для развития малого и среднего предпринимательства (в том числе за счет экспорта инородных институций).

Это также может привести к созданию новых рабочих мест и улучшению качества жизни местного населения. Важно, чтобы эти стратегии были адаптированы к конкретным условиям каждого субрегиона в контексте африканского макрорегиона, учитывая его уникальные особенности и потребности. В долгосрочной перспективе это может помочь снизить уровень бедности и неравенства, укрепить социальное согласие и способствовать устойчивому развитию всех стран-участниц.

Наконец, стоит отметить социальные последствия, порождаемые экономическими последствиями, которые помогают завершить формирование положительного «цикла изменений» в экономике недостаточно развитых, депрессивных территориальных образований, территориально-региональных субъектов или субрегионов, к которым можно отнести большинство стран Африки, основным «приобретением» которых должно стать преодоление циклов нищеты (модель Х. Лебенстайна [48]), то есть ситуации, когда цикл бедности, ловушка бедности или бедность поколений представляет собой такую тенденцию, когда бедность главным образом передается по наследству, не позволяя последующим поколениям выйти на устойчивую траекторию социально-экономического развития [6].

К таким социально-экономическим последствия можно отнести повышение вовлеченности общества в экономические процессы, появление инновационных моделей социального сотрудничества между местными жителями, государственными органами и транснациональным (в нашем случае – российским) бизнесом благодаря экономической агломерации, изменение имиджа экономически неблагополучных районов и, как следствие, преодоление ловушки бедности.

Другие воздействия включают развитие местного рынка трудовой деятельности и углубление социальных и трудовых взаимодействий на основе появления новых видов труда и профессий и профессиональных видов деятельности с возможностью обучения новых работников в нашей стране, что должно способствовать облегчению трансфера отечественных институций в менталитет местного населения.

А здесь возникает еще одна интересная ситуация.

Согласно представлениям многих футурологов надвигающийся переход к информационно-ориентированному экономическому порядку, основанному на инновационном росте, предвещает появление третичной системы создания богатства, пришедшей на смену предшествующим сельскохозяйственным, индустриальным и постиндустриальным экономическим моделям. Такой переход, как следует из постулатов Э. Тоффлера [43, 44], может привести к возникновению и распространению новомодных форм и вариантов государства и государственного управления, а также взаимодействия «государство – бизнес», которые резонируют с принципами глобальной информационной экономики. Эта эволюционная траектория подчеркивает ключевую роль универсальности и адаптируемости в маневрировании в хитросплетениях современного экономического ландшафта, укреплении устойчивости и новаторского духа среди потока вызовов и перспектив.

Это ни в коем случае не свидетельствует о неком общемировом «откате» назад к реалиям индустриальной экономики. Напротив, мы предполагаем (наше предположение естественно нуждается в существенном теоретическом обосновании и значительных теоретических исследованиях, однако в настоящей работе примем его как верное), что мы наблюдаем зарождение уникального этапа развития общечеловеческой цивилизации – назовем его «цифровая технократия» [7].

Цифровая технократия (как неотъемлемая часть политики трампизма), на наш взгляд, предполагает осознание роли индустриального базиса как основы функционирования национальной экономики признавая цифровую трансформацию повседневности, включая системы управления этим индустриальным базисом. Особенности цифровой технократии обобщены нами в таблице 2.

И здесь именно Россия может стать для африканских стран проводником в мир цифровой технократии.

Таблица 2

Особенности цифровой технократии

Table 2

Features of digital technocracy

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Каким будет мир во второй четверти XXI в.?

Несомненно, этот вопрос интересует многих.

Безусловно, во многом на будущий порядок мироустройство повлияет политика США, в данном случае в рамках второго президентского срока Д. Трампа.

Что касается России, то ее могучий потенциал, на наш взгляд, до сих пор остается нереализованным в полной мере. И выстраивание взаимовыгодных отношений со странами мирового сообщества на условиях взаимовыгодного обмена ресурсами является ключевой задачей, которая стоит перед российским государством, на ближайшую перспективу.

На наш взгляд, в следующие 25 лет нам следует ожидать дальнейшей фрагментации мирового сообщества. Речь идет не столько о деглобализации, сколько о формировании эффективных интеграционных объединений и построении кластерных образований стран и регионов, в рамках которых будут развиваться новые цепочки создания стоимости и взаимовыгодный обмен ресурсами, способный повысить ресурсоэффективность каждой из стран-участниц. Все это представляется весьма важным в контексте развития международных экономических отношений между Россией и странами Африки.

В наших дальнейших исследованиях представляется необходимым уделить внимание вопросам формирования новой цифровой технократии и рассмотреть возможные направления сотрудничества России и Африки в рамках формирования межстрановых (или межконтинентальных) кластерных образований на основе цифровизации ключевых экономических процессов.

[1] Путин заявил о новом уровне сотрудничества между Россией и Африкой // РБК, 26 июля 2023 г. URL: https://www.rbc.ru/rbcfreenews/64c0ca599a7947279fb0ddde (дата обращения: 26.02.2025).

[2] Путин: товарооборот между Россией и Африкой за 2024 год прибавил 10% // Первый канал, 26 февраля 2025 г. URL: https://www.1tv.ru/news/2025-02-26/502483-putin_tovarooborot_mezhdu_rossiey_i_afrikoy_za_2024_god_pribavil_10 (дата обращения: 26.02.2025).

[3] USMCA (United States–Mexico–Canada Agreement) – трехстороннее торговое соглашение между США, Мексикой и Канадой, вступившей в силу 1 июля 2020 г. и пришедшее на смену НАФТА.

^[4] AfCFTA (The African Continental Free Trade Area) – Африканская континентальная зона свободной торговли, созданная в 2018 г. и включающая 54 государства.

[5] Доктрина Монро – это документ, в котором президент США Дж. Монро в ежегодном послании к Конгрессу США 2 декабря 1823 г. призвал разделить мир на европейскую и американскую системы государственного устройства. В основе Доктрины Монро – концепция невмешательства США во внутренние дела европейских стран и, соответственно, невмешательства европейских держав во внутренние дела стран Западного полушария.

[6] К числу факторов, способствующих ловушке бедности в развивающихся странах, можно отнести: неразвитость инфраструктуры; коррумпированность государственного управления; отток капитала; войны; ограниченные возможности получения кредита; наличие экологической деградации, препятствующей росту сельскохозяйственного производства; несовершенство системы образования; неэффективное здравоохранение.

[7] Отметим, что об особой роли технократии в общественном развитии, управлении государством, формирования идеологии, в том числе в рамках шестого технологического уклада писали такие эксперты, как Л. П. Вздорова [2], М. И. Зайцева [19], А. А. Захарычев [20], М. С. Козлов, Е. В. Шергин [22], М. А. Маррей [25], И. С. Пятибратов [33], М. Х. Фарукшин [45], А. М. Шакиров, В. И. Кузьменко [46].