Тупики «преимущества отсталости» и возможности развития российской науки в условиях усиления геополитической конкуренции

Введение. Быстрые изменения динамики социально-экономических процессов в Российской Федерации диктуют необходимость своевременной оценки и парирования новых вызовов, угроз и рисков национальной экономической безопасности [3]. В первую очередь это вызовы, угрозы и риски, связанные с формированием многополярного мира, противоречиями глобализации, современными тенденциями научно-технологического развития, обострением геополитической конкуренции, в том числе, конкуренции в сфере инновационной деятельности. Масштабные изменения в этой группе вызовов, угроз и рисков способны кардинально повлиять на траекторию развития РФ. в условиях, когда состояние науки, инновационной сферы, промышленности, образования, здравоохранения и культуры превращается, как указано в Стратегии национальной безопасности Российской Федерации, в ключевой индикатор конкурентоспособности России [1]. Оценка и парирование указанных вызовов и угроз предполагает пересмотр некоторых устоявшихся воззрений на особенности научно-технологического развития РФ и связанных с этими воззрениями практик финансирования научных исследований. Среди таких воззрений ключевую роль играет концепт «преимущества отсталости», в соответствии с которым, вследствие стечения обстоятельств, а также в той или иной мере сознательно, последние четверть века формируется стратегия экономического развития России. В частности, данный концепт в неявном, но достаточно очевидном виде присутствует в качестве основы в известной формуле «нефть и газ у нас есть, остальное мы купим», которая стала своего рода манифестацией экспортно-ориентированной модели российской экономики.

Цель исследования: изучить концепт «преимущества отсталости» и возможности развития российской науки в условиях усиления геополитической конкуренции.

Задачи исследования:

– рассмотреть, есть ли у «отсталости» преимущества в условиях новых глобальных вызовов?

– проанализировать альтернативы бюджетно-финансовой политики в контексте задач обеспечения технологического суверенитета России.

Объект исследования – развитие российской науки.

Предмет исследования – концепт «преимущества отсталости» и возможности развития российской науки в условиях усиления геополитической конкуренции.

Практическая значимость исследования заключается в возможности использования полученных результатов в разработке нормативно-правовых актов, регулирующих сферу образования, направленных на обеспечение технологического суверенитета России.

Есть ли у «отсталости» преимущества в условиях новых глобальных вызовов? Концепт «преимущества отсталости» сформулирован Александром Гершенкроном в середине прошлого века, прежде всего, применительно к процессу индустриализации второй половины XIX столетия в европейских странах и США. «Специфическое преимущество экономической отсталости», по мнению А. Гершенкрона, состоит в возможности «заимствовать последние достижения технического прогресса развитых стран» [2, с. 64, с. 118]. Концепт Гершенкрона предполагает, что развивающиеся экономики для преодоления отсталости могут эффективно использовать технологические инновации, созданные в развитых экономиках, инвестиции международной финансовой системы, а также знания специалистов, получивших образование в научных и образовательных центрах развитых экономик. Однако, как отмечают некоторые исследователи, «хотя преимущество отсталости является мощной экономической концепцией, теоретически объясненной влиятельными исследованиями, эмпирические данные, подтверждающие ее, остаются скудными» [19].

Более того, в рассуждениях А. Гершенкрона о преимуществе отсталости не проводится различие между передовыми и прорывными технологиями (modern and breakthrough technologies). В середине прошлого столетия – это различие не имело столь существенного значения как в настоящее время, а также в ближайшей и стратегической перспективе. Между тем, это различие принципиально. Одно дело, использовать готовые и доступные знания и технологии для организации «отверточной сборки» и встраивания в продуктовые цепочки, организуемые транснациональными корпорациями в т.ч. с целью минимизации издержек на оплату труда, выноса экологически вредных производств из развитых стран и т.п. Многие развивающиеся страны в рамках этого сценария достигли положительной динамики ВВП. Однако этот рост сопровождался увеличением меж секторальных диспропорций в экономике, ростом благосостояния относительно небольшой части населения, сохранением низкого качества жизни его основной массы, усилением социальных противоречий и их конфликтного потенциала, ростом зависимости от колебаний конъюнктуры мировых рынков. Есть основания полагать, что большая часть выгод от формирования таких продуктовых цепочек достается транснациональным корпорациям, которые координируют цепочки, и что побочные эффекты в контексте развивающихся стран, будь то денежные или технологические по своей природе, невелики и, возможно, меньше, чем они были бы, если бы человеческие и другие ресурсы были направлены на решение иных задач [13].

Другое дело – производить и контролировать знания, обеспечивающие технологическое лидерство, знания и технологии, на основе которых формируются глобальные продуктовые цепочки. Согласно экспертным оценкам, уже в ближайшей перспективе именно прорывные технологии на базе новых научных открытий станут решающим фактором принципиальных преобразований в сельском хозяйстве, производстве продуктов питания, экологически чистых материалов и других областях [18]. Необходимо также учитывать происходящие трансформации институтов науки, в ходе которых усиливается роль сетевых обменов научной информацией, что повышает результативность научных исследований и позволяет сосредотачивать интеллектуальные усилия отдельных ученых и различных научных коллективов на прорывных проблемах. В результате этих изменений следует ожидать формирования новой системы глобальных продуктовых цепочек, геоэкономических и геополитических взаимозависимостей, в рамках которых ценность фундаментальных исследований и способности такие исследования организовать резко возрастет.

В этом более широком социально-экономическом и геополитическом контексте важнейшее значение приобретает критерий качества экономического роста, в то время как А. Гершенкрон рассматривал темпы роста экономики в качестве основного показателя результативности технологических инноваций и преодоления «отсталости» [14]. Такой подход отвечал доминирующим теоретическим представлениям первой половины XX столетия, однако в современных условиях уязвимости данного подхода очевидны.

Концепт «преимущества отсталости» как бы давал теоретическое оправдание минимизации расходов на развития фундаментальных и прикладных научных исследований в расчете на покупку (приобретение, «серое копирование») научных результатов, патентов, технологий в «продвинутых» странах. Однако результативность такой политики в плане содействия инновационному развитию экономики развивающихся стран, в число которых фактически попала РФ в конце прошлого века, может быть обеспечена только при наличии ряда необходимых предпосылок. Таковыми являются: полностью открытые рынки результатов фундаментальных и прикладных научных исследований, технологических инноваций; слабость институтов рынка интеллектуальных прав (прежде всего, защиты интеллектуальных прав); уклонения развитых стран от осуществления политики, нацеленной на развитие национальной промышленности и способной в определенных случаях вступать в противоречие с интересами транснациональных компаний; стабильность мировых финансовых рынков как источника инвестиционных ресурсов для реализации инноваций в развивающихся странах на базе капиталов и технологий развитых стран. Но, на практике развитые страны не всегда следовали рецептам экономического мейнстрима. Исследования показывают, что «распространенность промышленной политики имеет тенденцию к увеличению с ростом дохода: страны с развитой экономикой используют ее чаще и интенсивнее, чем развивающиеся страны» [15]. Как отмечает Э. Райнерт, в последнем десятилетии XX века 95% территорий ЕС использовали преференции и субсидии, предоставляемые государством [9, с. 307].

Целенаправленная промышленная политика в развитых странах, как правило, увязана с приоритетным финансированием прорывных НИОКР. По данному направлению расходов развитые страны не склонны минимизировать бюджетные ассигнования. В последние десятилетия в странах-лидерах технологического прогресса, указывает в Отчете Всемирная Организация Интеллектуальной Собственности (World Intellectual Property Organization), «правительства были основным источником финансирования научных исследований, которые часто способствовали изобретательским прорывам. Во многих случаях правительства также играли решающую роль на начальном этапе перемещения перспективной технологии из лаборатории на стадию производства, что часто было мотивировано интересами национальной обороны и промышленной политики» [20]. В последнее десятилетие крупнейшие экономики мира – лидеры инновационного развития увеличивали долю внутренних затрат на исследования и разработки в процентах к ВВП (показатель «прямой интенсивности НИОКР» - R&D intensity). В целом по ЕС в период с 2010 г. по 2021 г. этот показатель увеличился с 2,0% до 2,3%. В США, Германии, Японии этот показатель в 2020 г. превышал 3% [18].

В условиях обострения геополитической конкуренции, усиливающегося противостояния развитых и развивающихся стран по линии Север-Юг, страны-технологические лидеры, прежде всего США, изменили вектор экономической политики. Мотивируются эти изменения критически важным значением высоких технологий для национальной безопасности. Два десятилетия тому назад П. Самуэльсон констатировал, что, хотя распространение технологий по всему миру приводит к увеличению мирового производства и производительности, это не обязательно отвечает интересам технологических лидеров [17]. Понимание этого обстоятельства стало одной из доминант действий правительств развитых стран в последние годы. В более широком аспекте целями ограничения доступа к высоким технологиям РФ, КНР и других развивающихся стран являются не только ослабление их конкурентного потенциала, но также наиболее полное использование странами-лидерами в области высоких технологий результатов третьей и четвертой промышленной революции и усиление доминирования этих стран в инновационном развитии в целом. Санкции и рестрикции – лишь один из элементов новой экономической политики развитых стран, которые теперь всеми способами пытаются сохранить технологическое лидерство в мире. «Открытое общество» оказалось не таким уж открытым, в особенности, по отношению к тем, кто имеет потенциал занять в этом обществе значимые позиции.

Кроме того, в настоящее время США и ведущие страны ЕС одновременно решают далеко нетривиальные задачи, связанных со сдерживанием высокой инфляции (которая во многом является результатом резкого увеличения эмиссии в период пандемии) и адаптацией к растущей внутренней и мировой политической неопределенности. Усилия по решению этих задач создают дополнительные трудности для экономической, денежно-кредитной и бюджетной политики. Негативное влияние на мировую финансовую стабильность указанных обстоятельств становится все более очевидным. В частности, трудно подсчитать общие издержки развивающихся стран, в первую очередь растущие затраты по внешним и внутренним заимствованиям, которые являются следствием ужесточения денежно-кредитной политики ФРС и ЕЦБ. Казначейские облигации США из «самого безопасного в мире актива» (the “world’s safest asset”) в 2023 г. в одночасье превратились в драйвер нестабильности мировых финансовых рынков. Хаотичные колебания курсов валют вследствие волатильности экономической политики США и неопределенности на международных финансовых рынках способствуют повышению премии за риск при торговых и финансовых сделках. Можно предполагать, замечает К. Рогофф, что «период высоких мировых процентных ставок сохранится в отдаленном будущем благодаря росту расходов на оборону, переходу к зеленой экономике, популизму, высокому уровню долга и деглобализации» [16]. Прямым следствием указанных изменений являются трудности рефинансирования развивающимися странами инвестиционных проектов, связанных с внедрением импортируемых из развитых стран технологий за счет привлеченных с мировых финансовых рынков ресурсов.

Таким образом, результаты доминирования доллара США и евро фактически изменились на противоположные тем, которые имели место в конце XX – начале XXI столетий: от поддержки тенденции интеграции экономик к подталкиванию и провоцированию геоэкономической фрагментации, в том числе, в инновационном развитии.

Вместе с тем, ограничение доступа на рынки прорывных инноваций развитых стран создает для тех развивающихся стран, которые обладают научным потенциалом и способны его использовать более результативно, в том числе за счет увеличения объема вложений в науку, возможность монетизировать результаты созданных самостоятельно прорывных технологических инноваций в обмене с другими развивающимися странами. Примером успеха такой стратегии является фармацевтическая промышленность Индии. Те развивающиеся страны, которые не сумеют ответить на новые глобальные вызовы, связанные с обострением геополитической конкуренции и изменением характера рынков инноваций, окажутся в двойной зависимости от лидеров инновационных изменений в технологиях – как в развитых, так и в развивающихся странах – и вынуждены будут нести дополнительные издержки (вместо экономии в результате сокращения расходов на НИОКР).

Альтернативы бюджетно-финансовой политики в контексте задач обеспечения технологического суверенитета России. Вышеизложенное диктует вывод, что в современных условиях для РФ контрпродуктивны: как попытки следовать доктрине «преимущества отсталости», так и попытки продолжать использование в качестве ориентиров развития тесно, по сути, связанных с данной доктриной моделей. Это, прежде всего, модель экономики, ориентированной на экспорт энергоносителей, а также модель бюджетно-финансовой политики, исходящей из приоритета минимизации бюджетных расходов на развитие науки. В реальности указанные модели формируют условия реализации инерционных сценариев экономического развития, которые исключают возникновение оснований для утверждений о каких-либо «преимуществах отсталости».

Неспособность парировать на основе опережающего развития НИОКР и промышленной политики, основанной в первую очередь на собственных научных разработках, новые глобальные вызовы, которые порождены обострением геополитической конкуренции и изменением характера рынков инноваций, уже в ближайшей перспективе может с высокой вероятностью иметь ряд последствий. Важнейшие из них:

1) утрата существующих элементов технологического суверенитета;

2) высокая зависимость от решений геополитических конкурентов, в том числе в области обмена научной информацией;

3) дополнительные и существенные затраты на осуществление инноваций, необходимых для экономического развития России.

Тем не менее, в РФ длительное время (в том числе, с 2010 по 2022 г.) отношение объема финансирования научных исследований за счет бюджетных и внебюджетных источников к валовому внутреннему продукту составляет 1,1-1,0% [6], что значительно ниже рассмотренных выше величин аналогичного показателя стран-лидеров инновационного развития и даже средней по ЕС его величины. Причем, по оценке специалистов НИУ ВШЕ в пересчете на постоянные цены 2015 г. внутренние затраты на исследования и разработки в РФ сократились в сравнении с допандемийным 2019 г. – на 9% [6]. Т.е. общие расходы на развития науки в РФ в реальном выражении заметно сократились. Неудивительно, что, согласно исследованию Института статистических исследований и экономики знаний НИУ ВШЭ, руководители или их заместители по научной работе 577 университетов и научных организаций, оценивают барьеры, связанные с финансовым обеспечением развитие научных организаций, как фактор, в текущих реалиях наиболее серьезно ограничивающий развитие научных организаций (средний балл оценок по пятибалльной шкале – 2,64) [6].

Принципиально важным в контексте рассматриваемых проблем является факт сохранения бюджетных ассигнований в качестве основного источника финансирования фундаментальных и прикладных научных исследований в РФ. Сопоставление структур валовых внутренних расходов на НИОКР в ЕС и РФ по секторам деятельности показывает, что в ЕС двумя крупнейшими источниками финансовых ресурсов развития науки являются сектор коммерческих предприятий (66,0% от общих расходов на НИОКР) и сектор высшего образования (21,6%), а доля государственного сектора составила 11,8%, тогда как на долю частного некоммерческого сектора пришлось менее 1% от общих расходов на НИОКР. В РФ, напротив, государство длительное время остается основным источником финансовых ресурсов развития науки при незначительном росте доли этих ресурсов, поступающих из средств научных организаций и организаций высшего образования. В период с 2010 г. изменения в соотношении бюджетных и внебюджетных источников финансирования науки не были существенными [5]. В настоящее время доли расходов государства на НИОКР в РФ и ЕС находятся фактически в обратной пропорции: в РФ – 2/3 расходов, в ЕС – 1/8. Также в обратной пропорции находятся доли расходов на науку, финансируемых ха счет средств коммерческих организаций: в ЕС это 2/3 расходов на НИОКР, в РФ за счет предпринимательского сектора финансируется лишь около 1/7 части расходов на науку (табл. 1).

Таблица 1. Структура внутренних затрат на НИОКР в странах ЕС и РФ

по секторам деятельности в 2021 г. (%)

Источник: [10; 12].

Рассмотренные соотношения формировались длительное время и отражают особенности экономического и социального развития стран ЕС и России, вероятность изменения которых в краткосрочной перспективе невелика. В условиях существенного увеличения геополитической неопределенности и ужесточения монетарной политики в РФ, нет оснований рассчитывать, что российский бизнес, и так не склонный (за исключением госкорпораций) к долгосрочным инвестициям, резко увеличит вложения в науку. Предположение, что при установленной ЦБ РФ в декабре 2023 г. ключевой ставке 16% годовых, найдется много желающих финансировать проекты, составной частью которых являются значительные вложения в научные исследования, трудно считать реалистичным. Стандартная модель стартапа на базе малого или среднего предприятия, развитие которого финансируется за счет банковского и/или коммерческого кредита, при таких ставках финансового рынка не способна генерировать достаточный для обслуживания долговых платежей денежный поток. Расчетные риски внешних инвесторов в подобных случаях возрастают кратно.

Указанные выше актуальные вызовы и угрозы национальной экономической безопасности требуют быстрых изменений стратегии развития и финансирования науки в РФ. К сожалению, Проект Федерального бюджета на 2023 год и на плановый период 2025 и 2026 годов в части расходов на научные исследования свидетельствует об отсутствии ясного представления о рассмотренных проблемах и сохранении концепции бюджетной политики, ориентированной в целом на механическое сокращение расходов Федерального бюджета. Эта концепция, по сути, подразумевает, что «экономическое развитие будет носить сугубо инерционный характер и не предполагает сколько-нибудь значимых изменений макроэкономической динамики и пропорций» [11].

Особую тревогу вызывает заметная тенденция постоянного сокращения величины относительного прироста расходов Федерального бюджета на фундаментальную науку. Так, расходы на фундаментальные исследования в 2023 г. составляли 110,0% к уровню 2021 г., что ниже фактического уровня инфляции за эти годы. Предусмотренные расходы на фундаментальные научные исследования в 2025 г. составят 107,3% к расходам 2023 г. [8; 10]. Это означает, что рост расходов на такие исследования окажется даже ниже планируемых показателей инфляции (ежегодно 4%) [7]. В целом, отношение объема финансирования фундаментальных исследований к ВВП в плановом периоде до 2026 г. сохранится на уровне 0,1% [8].

Такой подход к финансированию науки не соответствует современным задачам обеспечения технологического суверенитета и национальной экономической безопасности Российской Федерации [3; 4]. Его следствием является возникновение непосредственной угрозы отбрасывания РФ в число стран, занимающих положение поставщиков первичных ресурсов (raw materials) и имеющих низкую конкурентоспособность в глобальных цепочках создания стоимости, стран, возможности которых по выходу из технологической и геополитической зависимости от развитых стран (а в ближайшей перспективе и от ряда развивающихся стран) ограничены. Альтернативой является стратегия опережающего развития НИОКР и целенаправленной промышленной политики, предполагающая реальное увеличение бюджетного финансирования научных исследований, ориентиром для которого должны служить соответствующие затраты стран-лидеров инновационного развития. Важнейшие институциональные условия реализации данной стратегии, увязанные с механизмами бюджетного финансирования, в значительной части уже созданы системой законодательного и нормативного регулирования государственных программ и национальных проектов.

Заключение

Таким образом в условиях обострения геополитической конкуренции использование концепта «преимущества отсталости» как теоретической основы при разработке стратегии экономического развития существенно увеличивает угрозы и риски, препятствующие решению задач обеспечения технологического суверенитета Российской Федерации. Прежде всего, указанные угрозы и риски увеличиваются вследствие реализации мер бюджетно-финансовой политики, ориентированных на минимизацию бюджетных расходов на развитие науки. Однако анализ Федерального бюджета РФ на 2023 год и на плановый период 2025 и 2026 годов в части расходов на фундаментальные и прикладные научные исследования свидетельствует о сохранении этих приоритетов, не отвечающих реалиям современного мира.

Задачи обеспечения технологического суверенитета Российской Федерации и в целом национальной экономической безопасности требуют разработки государственных программ, нацеленных на реализацию стратегии опережающего развития НИОКР в Российской Федерации (и/или доработки существующих госпрограмм, предусматривающих финансирование науки), и активизацию на этой основе промышленной политики. Реализация данной стратегии требует существенного увеличения бюджетного финансирования научных исследований, ориентир для которого – соответствующие затраты стран-лидеров инновационного развития.