Особенности институционального подхода к изучению экономического роста

Проблема обеспечения высоких темпов экономического роста сегодня носит комплексный характер, а ее рассмотрение в науке предполагает включение в анализ экономических, политических, социальных, этических и других параметров функционирования экономических агентов. Всесторонний подход к изучению данной проблемы на современном этапе может обеспечить новая институциональная экономическая теория.

Для выявления основных теоретико-методологических предпосылок включения проблем устойчивого экономического роста в институциональный анализ необходимо выполнить следующие задачи:

В работах представителей данного направления экономической мысли, именуемого также как «традиционный институционализм», исследовались социально-психологические и правовые основы функционирования экономической системы.

Однако ранний институционализм «... не смог дать общезначимой программы исследований, если не считать систематической критики неоклассической теоретической системы» [13, С. 27].

Появление новой институциональной экономической теории связано в первую очередь с трудами Р. Коуза. Другими представителями данного направления, внесшими существенный вклад в его развитие, были О. Уильямсон и Д. Норт.

В новой институциональной экономической теории, в отличие от традиционного институционализма, институты рассматриваются не сами по себе, а в контексте их влияния на хозяйственные процессы: роль институтов заключается в ограничении набора альтернатив, из которых индивид может выбирать [13, С. 43]. Тем самым они оказывают воздействие на пропорции и направления размещения ресурсов в обществе.

К фундаментальным принципам исследования, характерным для нового институционализма, относятся [12, С. 2‒6]:

Методологический индивидуализм предполагает, что только отдельные индивиды могут принимать решения (в данном случае неважно, оказывают ли на принятие решения индивидом какие-либо коллективные, общественные параметры). Применение данного принципа предполагает, что действия фирмы на рынке могут быть объяснены «...лишь в терминах целевых функций и ограничений, с которыми сталкиваются экономические агенты, образующие фирму, влияющие на принятие решений и обеспечивающие их выполнение» [13, С. 36]. То есть, принцип методологического индивидуализма позволяет рассматривать поведение фирм в терминах максимизации полезности менеджеров, а государство — в терминах максимизации полезности чиновников [13, С. 36].

Новый институционализм «... не ограничивает себя узким определением рациональности» [8, С. 18], заменяя его на понятие «ограниченной рациональности», которое связано при этом с ограниченными познавательными способностями человека. В теории происходит смещение «... от сугубо количественного анализа, где центральная роль отводится уравниванию предельных величин, в направлении более качественного институционального анализа, где сопоставляются дискретные альтернативные структуры» [8, С. 24]. Индивид в процессе институционального выбора не руководствуется принципом максимизации: критерий оптимальности уступает место критерию удовлетворительности [8, С. 33].

Ограниченные познавательные способности человека при существовании противоречий в интересах экономических агентов порождают оппортунистическое поведение, которое выражается в следовании собственным интересам (в том числе обманным путем), связанном с предоставлением неполной или искаженной информации [10, С. 43]. Как следствие, оппортунизм «... обусловливает возникновение действительной или мнимой информационной асимметрии, которая существенно усложняет задачи экономической организации» [10, С. 43].

Рассмотрев основные принципы исследования в новой институциональной экономической теории, можем переходить к анализу влияния на функционирование экономики в общем и на экономический рост в частности.

Особое положение на сегодняшний день занимают исследования, направленные на выявление устойчивой связи между экономическим ростом и так называемыми институциональными факторами.

Необходимо заметить, что среди научного сообщества не сформировалось однозначного мнения по поводу влияния развития институтов в конкретной стране на темпы роста экономики данной страны, однако общепризнанным можно считать наличие статистической связи между данными двумя показателями. Как правило, страны-лидеры мирового сообщества отличаются высоким качеством институциональной среды [11, С. 35].

Попробуем доказать, что институты связаны с функционированием экономики не только статистически, но и являются фундаментальной причиной роста национальной экономики.

Для начала нужно определиться с понятием институтов. Традиционно принято понимать под институтами правила игры в обществе, т.е. «... созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми» [6, С. 17].

Большой важностью в рамках данного вопроса обладает определение соотношения и взаимосвязи экономических институтов, политических институтов и функционирования экономики. Наиболее полно данные параметры отражены в работе Эйсмоглу et al. (2005).

Экономические институты общества (такие, как институт защиты прав частной собственности, институт защиты конкуренции и институт защиты прав кредиторов и должников, институт исполнения контрактов) оказывают ключевое влияние на результаты функционирования экономики. Это обусловлено их воздействием на систему стимулов (побудительных мотивов) в обществе [6, С. 17]. Без защищенных прав собственности у экономических субъектов не будет стимулов инвестировать в физический или человеческий капитал или внедрять более эффективные технологии.

В качестве подтверждения этих слов можно привести исторический пример, а именно события в Англии конца XVII в. (Славная революция), в результате которых была принята Декларация прав, признана верховная законодательная власть парламента, независимость судебной системы [3, С. 199], что впоследствии способствовало более высокой защищенности прав собственности. Надежность прав собственности, в свою очередь, явилась одним из ключевых факторов быстрого экономического развития Англии в последующий период [6, С. 177].

Важность экономических институтов также обусловливается тем, что они направляют ресурсы туда, где они будут использованы наиболее эффективно, и определяют, кто получает прибыль, доход и сохраняет право контроля. Т. е. общества, в которых экономические институты способствуют накоплению факторов производства, инновациям и эффективному распределению ресурсов, будут преуспевать [14, С. 389]. Таким, образом, экономические институты определяют не только потенциал экономического роста страны, но и формируют размещение экономических результатов, в том числе распределение ресурсов в будущих периодах.

Следующее, о чем следует сказать, это то, что экономические институты характеризуются эндогенностью, т. е. являются результатом коллективного выбора общества. Однако гарантий, что все индивиды и группы будут совершать один и тот же институциональный выбор, нет. Это обусловлено тем, что разные экономические институты ведут к различному распределению ресурсов в обществе. Значит, можно говорить о существовании конфликта интересов групп и индивидов относительно данного выбора, осуществление которого будет зависеть от того, какой политической властью обладают эти группы. Какая бы группа ни обладала большей политической властью, она будет защищать предпочтительный для нее набор экономических институтов [14, С. 390].

Распределение политической власти в обществе, в свою очередь, также имеет эндогенный характер. В рамках данного исследования важно различать два составляющих компонента политической власти: de jure (институциональная) политическая власть и de facto политическая власть. Под политической властью de jure здесь понимается власть, обусловленная политическими институтами общества (например, такими, как форма правления и масштаб ограничений, налагаемых на политиков и политические элиты). Политические институты, как и экономические, определяют ограничения и стимулы ключевых действующих лиц, но уже в политической сфере [14, С. 391].

Однако распределение политической власти зависит не только от политических институтов. Например, группа индивидов, даже если они не обладают властью в рамках существующих политических институтов, может иметь политическую власть при наличии возможности восстать, взяться за оружие, привлечь наемников [14, С. 391]. Данный тип власти, получивший название de facto политической власти, зависит от экономических ресурсов группы.

Интерес представляет более подробное рассмотрение взаимоотношений между двумя типами политической власти. Важность в данном случае приобретает так называемая серая зона в политике: «...реальные решения принимаются после неформальных обсуждений, которые учитывают политический расклад и положение различных групп интересов, в то время как официальная политика выступает лишь формальным и публичным инструментом реализации достигнутых где-то договоренностей» [4]. Удельный вес решений, вырабатываемых в «серой зоне» политики зависит, очевидно, от зрелости политических институтов конкретного общества. Т. е. можно говорить о своеобразном взаимодействии и противостоянии политической власти de facto и политической власти de jure при осуществлении того или иного институционального выбора.

Примером подобного явления, кажется, может служить отречение Ивана Грозного от короны в пользу татарского хана Симеона в 1575 г. Современники не могли понять смысла затеи монарха. «Распространился слух, будто государь был напуган предсказанием кудесников...» [9, С. 502] о том, что в том году московский царь умрет. Однако «...отречение Грозного не было следствием мгновенного решения. Этому шагу предшествовала длинная цепь событий» [9, С. 502].

Основная трудность, с которой столкнулись Грозный и его окружение, состояла в том, что отмена опричнины сняла с царя те неограниченные полномочия, которыми облек его указ об опричнине. «Никто не мог помешать Грозному казнить «ближних людей» из состава «двора». Он добился осуждения некоторых влиятельных церковных иерархов, непопулярных в земщине из-за пособничества опричнине. Но царь не решился поднять руку на могущественных земских вассалов, не имея на то санкции Боярской думы и церковного руководства. Опричная гроза не сокрушила боярскую аристократию. Царь Иван по-прежнему должен был сообразовывать свои действия с мнением знати. Полностью игнорировать Боярскую думу было рискованно, особенно в тот момент, когда обнаружилось, что охранный корпус царя — его «двор» — недостаточно надежен. Видимо, царь и его окружение долго ломали голову над тем, как без согласия думы возродить опричный режим и в то же время сохранить видимость законности в Русском государстве» [9, С. 507‒508].

На этом примере видно, что реальные цели царя и его окружения (возрождение режима опричнины), согласованные в «теневом секторе политики» (царь и его ближайшее окружение), проявляются в странных институциональных изменениях, которые призваны, с одной стороны, прикрывать реальные цели, а с другой, — способствовать их скорейшему достижению (фактически данное решение царя связано с признанием им наличия обоих типов политической власти у представителей Боярской думы и церковного руководства).

Далее заметим, что политические институты, хотя и изменяются медленно, также являются эндогенными [14, С. 391]. Общества переходят от диктатуры к демократии, изменяют конституции, чтобы модифицировать ограничения, налагаемые на власть имущих. Поскольку политические институты, как и экономические, являются результатом коллективного выбора, они также зависят в значительной степени от распределения политической власти в обществе. Этим обусловливается постоянство политических институтов: политические институты формируют политическую власть de jure, а те, кто ей обладает, влияют на изменение политических институтов и обычно стремятся сохранить те институты, которые обеспечивают их политическую власть. Однако наличие политической власти de facto обусловливает периодические изменения политических институтов. Иногда эти изменения носят дискретный характер, например, когда нарушение равновесия власти приводит к революции или угроза революции приводит к значительному реформирования политических институтов, однако часто они просто влияют на способ функционирования существующих политических институтов, например на то, будут ли выполняться правила, заложенные в конкретной конституции или нет [14, С. 392].

Описанная выше взаимосвязь экономических институтов, политических институтов и функционирования экономики может быть наглядно представлена в виде следующей схемы [14, С. 392]:

где индекс t указывает на текущий период, а t + 1 — на будущий.

Таким образом, можно сказать, о том, что двумя базовыми переменными являются политические институты и распределение ресурсов, и знание этих двух переменных в момент времени t позволяет определить все другие переменные системы. Хотя экономические институты определяют результаты функционирования экономики, в том числе темпы экономического роста, и распределение ресурсов в момент времени t + 1, сами они определяются политическими институтами и распределением ресурсов в обществе.

Здесь нужно сказать еще несколько слов о вышеописанной схеме в контексте концептуальных положений новой институциональной экономической теории.

Как известно, институты (правила) бывают двух типов: формальные и неформальные. Под неформальными институтами обычно понимают неписанные кодексы, нормы и условности [6, С. 56]. Они могут иметь в качестве источников своего формирования культурно-исторические, психологические корни, а также формальные институты. Формальные институты включают в себя политические, экономические правила, а также контракты: «...иерархия этих правил — от конституций до статутов (законодательных актов) и обычного права, до законодательных постановлений и распоряжений и, наконец, до индивидуальных контрактов — составляет общие и конкретные ограничения» [6, С. 68].

Однако при изучении функционирования экономики конкретной страны особое значение принимает анализ не формальных и неформальных правил и ограничений, существующих в обществе, а анализ их взаимопроникновения друг в друга, и взаимодействия специфической системы правил и ограничений, существующих в обществе с агентами институциональных изменений (описанными выше группами и индивидами — носителями определенных интересов, влияющих на их выбор в пользу того или иного набора институтов). Такое понятие, как, например, институт защиты права частной собственности уже нельзя ассоциировать с правилом в единственном числе — скорее здесь следует говорить об уникальном соотношении ряда формальных и неформальных правил, сформировавшихся в данным обществе к определенному моменту исторического развития, а также действий агентов институциональных изменений в отношении этой системы правил. Данное высказывание делает важный вклад в исследование детерминант, оказывающих влияние на функционирование экономики; оно фактически означает, что речь стоит вести не столько об институте защиты права частной собственности, сколько о праве собственности как параметре институциональной среды. То же самое можно сказать и о правах и обязанностях, фиксируемых системой контрактов.

Также следует отметить наличие двух аспектов институтов (правил): с одной стороны, любое правило в определенной степени имеет самостоятельное значение, «...независимо от того, чья власть за ним стоит» [1] и уменьшает неопределенность во взаимодействиях между людьми «...независимо от характера подчиненности между сторонами данного отношения» [1]. С другой стороны, правила являются инструментом, с помощью которого один индивид (или группа индивидов) оказывает влияние на другого (другую группу), чтобы подчинить его (ее) поведение цели максимизации собственной выгоды [1]. Известный интерес представляет второе положение при рассмотрении его вместе с признанием того факта, что «...политическим системам органически присуща тенденция производить на свет неэффективные права собственности» [5, С. 72]. Речь здесь фактически идет, о том, что при неравномерном распределении возможностей к принуждению в обществе осуществляется выбор того набора институтов, который выгоден группам интересов, обладающим наибольшей политической властью, причем данный набор институтов не всегда (а сказать точнее — почти никогда) не совпадает с набором, отвечающим критерию максимальной общественной эффективности.

Хорошим примером, подтверждающим данную точку зрения, может послужить переход к плоской шкале налогообложения, к которой прибегли множество стран, включая Россию. Идея данного перехода «...неверна с точки зрения как возможности стимулирования национальных инвестиций, так и обеспечения социально справедливого перераспределения дохода» [4]. «Эти два аспекта неразделимы, поскольку переход к плоскому налогообложению всегда означает передачу определенной величины чистого дохода от бедных богатым, что неизбежно приводит (в обществе, находящемся на ранней стадии накопления капитала) к уменьшению склонности к сбережению на макроуровне» [4].

«Подобная политика заметно усиливает торговый дисбаланс, стимулируя импорт дорогих товаров и отток капитала. В конечном счете, ресурсов в экономике окажется меньше, а не больше. Об этом свидетельствует и российский опыт в последние годы. Плоское налогообложение не только несправедливо, оно оказывает дестабилизирующее воздействие, подрывая эффективность производства, а значит, негативно влияет на перспективы экономического роста» [4].

Также нужно заметить, что многие исследователи, проводившие эмпирические изучения факторов экономического роста, исходили из анализа экономических институтов, в первую очередь, института защиты права частной собственности. Однако данное направление исследований, как представляется, выбрано не совсем верно. Как было показано выше, хоть экономические институты определяют результаты функционирования экономики, сами они определяются политическими институтами и распределением ресурсов в обществе. Это означает, что, по сути, экономические институты являются параметрами страновой институциональной среды (фактически самой средой), в то время, как факторами становления данной среды, или же институциональными факторами протекания экономических процессов, нужно называть иные общественные явления.

В свете всего вышесказанного представляется необходимым дать определения институциональных факторов функционирования экономики. Под институциональным фактором функционирования экономики следует понимать органичную социальную систему, оказывающую релевантное воздействие на процесс формирования институциональной среды, включающую в себя набор формальных и неформальных правил поведения в конкретной ситуации, действия носителей интересов под влиянием данных правил и действия носителей интересов по изменению или сохранению данных правил. Понимание данных процессов позволяет глубже разобраться в заявленной теме исследования.

В современных трактовках для выделения институтов из всей совокупности норм и правил обычно указывается на органично присущий институтам внешний механизм принуждения. Под институтом понимается «...ряд правил, которые выполняют функцию ограничений поведения экономических агентов и упорядочивают взаимодействие между ними, а также соответствующие механизмы контроля за соблюдением данных правил» [13, С. 554]. Таким образом, можно отметить, что фактически ограничивают поведение не сами правила, а «...либо люди и организации, обеспечивающие выполнение данных правил (государство), либо стороны отношения, регулируемого данными правилами» [1]. Особый интерес в данном контексте вызывает роль, выполняемая государством при структурировании действий экономических агентов. Имеется ввиду, что контроль за соблюдением условий контрактов, являющихся основой оформления отношений между экономическими агентами, почти в обязательном порядке предполагает наличие «третьей стороны» в лице различных государственных органов (как правило, это судебные инстанции и различные звенья административно-правового аппарата).

Нужно заметить, что на теоретическом уровне государство представляется, как «...нейтральная сторона, способная без издержек оценивать выполнение контракта и так же без издержек принуждать к исполнению контракта» [6, С. 81]. Однако на практике общество всегда сталкивается с проблемой, характеризующейся невозможностью контроля без несения ненулевых издержек; государство при этом предстает в виде экономического агента, имеющего свою функцию полезности. Т.е. надежность обязательств со стороны государственных органов по контролю за соблюдением контрактов носит относительный характер, а представители государства являются носителями личных интересов, что порождает целый ряд последствий, сказывающихся на формировании институциональной среды. Фактически это означает, что «...лица, управляющие государством, будут использовать эту силу в своих интересах за счет остального общества» [6, С. 82].

Теперь можно вкратце коснуться главного противоречия (проблемного момента) рассматриваемой схемы: если попытаться представить ее в виде аналитической модели, то можно получить примерно следующую формулу:

,

где — функционирования экономики в момент времени t (например, ВВП); — переменная, характеризующая состояние политических институтов в момент времени t (существует целый ряд различных индексов, разработанных с целью анализа институциональных факторов, воздействующих на экономику, конкретный индекс (или группа индексов) выбирается в зависимости от конкретных целей исследования); — переменная, отражающая распределение ресурсов в обществе (например, коэффициент Джини).

Данная формула отражает тот факт, что двумя базовыми переменными являются политические институты и распределение ресурсов, и знание этих двух переменных в момент времени t позволяет определить все другие переменные системы.

Однако из концептуальной схемы можно также сделать вывод, что от этих двух переменных зависят также значения состояния политических институтов и характер распределения ресурсов в момент времени t + 1:

,

.

На основе этого можно сделать вывод о том, что функционирование экономики в период t+1 будет также зависеть от состояния политических институтов и характера распределения ресурсов в момент времени t, функционирование экономики в период t зависит от состояния политических институтов и характера распределения ресурсов в момент времени t–1:

Проделав цепь подобных подстановок, можно прийти к следующей формуле:

Таким образом, функционирование экономики в любой момент времени зависит от неких начальных состояний политических институтов и характера распределения ресурсов.

Данный вывод подтверждает явно просматриваемую устойчивость представленной схемы, которая объясняется двумя основными причинами [14, C. 392]:

Для начала отметим, что хоть в последние несколько десятилетий институциональные факторы рассматриваются в качестве основных детерминант функционирования экономики многими учеными, в рамки данного исследования не входит проверка предположения о «единственности» влияния институциональных факторов на экономику. Однако стоит отметить, что даже принятие того факта, что институциональные факторы являются не единственными, воздействующими на экономику, не решает поставленных проблем, так как это всего лишь позволит привести формулу к следующему виду:

где — неинституциональные факторы, воздействующие на функционирование экономики.

Оставляя за пределами данного исследования возможное косвенное влияние различных факторов на институты и распределение ресурсов в обществе, попробуем выявить фундаментальные препятствия развития экономического процесса, которые описывают представленные формулы.

Первое объясняется самим характером и природой мирового развития и прогресса: резкое изменение технологии или международной обстановки может сильно изменить пропорции в распределении политической власти de facto в обществе и привести к существенным изменениям в политических (а значит, и экономических) институтах [14, с. 392‒393].

Например, вполне можно утверждать, что в уже упоминавшемся примере, касающемся институциональных изменений в Англии в конце XVII в., одной из причин стало постепенное накопление достаточной для того, чтобы поставить под сомнение власть короля, политической власти de facto английскими землевладельцами и купцами, связанное с изменениями на рынке земли и расширением трансатлантической торговли в XVI‒XVII вв. [14, С. 393].

Два других препятствия могут быть выведены из основных заявлений текущего исследования, а именно: представители как политической власти de jure, так и политической власти de facto являются носителями собственных интересов. Еще важнее то, что они, помимо этого, являются живыми людьми, а не абстрактными математическими моделями. Это может проявляться в воздействии на них бытовых, случайных с точки зрения логики экономико-политического процесса обстоятельств.

Следующий пример поможет проиллюстрировать данное предположение. «Потомок видной богатой консервативной католической семьи в Коста-Рике в 20-х гг. XX в. был отправлен по семейной традиции обучаться заграницу. Однако вместо того, чтобы учиться в Париже, он предпочел университет в Левене, который был в то время очагом социально-христианской идеологии. Проникнутый этими идеями, он вернулся свою страну, стал президентом, объединился с коммунистической партией, легализовал профсоюзы и ввел социально-направленное законодательство. Предупрежденные о его альянсе с коммунистами, Соединенные Штаты спланировали переворот, возглавляемый антикоммунистическими социальными демократами. С тех пор Коста-Рика чередует режимы социальных христиан и социальных демократов, причем и те, и другие склонны защищать демократию и равенство. Т. е. подростковая пертурбация отдельного человека имела огромные, а главное, устойчивые последствия для всей страны» [17, С. 184].

Однако два уже названных препятствия соответствия формальной схемы существующей реальности обладают двумя важными свойствами:

где переменная ε отражает влияние случайных факторов.

Выше уже были обозначены причины долговременной устойчивости пропорций в распределении политической власти. Это обусловливается прежде всего тем, что представители влиятельных групп интересов, как предполагается, решают задачу максимизации функции полезности и делают выбор в пользу того набора институтов, который позволит им сохранить существующий расклад сил. Т.е. предполагается, что уровень рациональности всех власть имущих находится на одном «репрезентативном» уровне. Это предпосылка, очевидно, является неверной для адекватного анализа воздействия институциональных факторов на функционирование экономики. Скорее нужно исходить из гипотезы о том, что «...индивиды делают выбор на основе субъективно выработанных моделей, которые отличаются от моделей других индивидов» [6, С. 34]. Также важно заметить, что поведение субъектов экономических изменений в новом институционализме характеризуется ограниченной рациональностью. Более того, его необходимо рассматривать скорее как телеологическое (интенциональное), т.е. каждый экономический агент имеет цель (в большинстве случаев) — максимизировать свою долю в распределении ресурсов в следующем периоде, однако он в то же время может достигать этой цели различными средствами (далеко не всегда оптимальными, что связано с ограниченными познавательными способностями человека). Вероятно, данный выбор осуществляется в области взаимодействия представителей политической власти de jure и политической власти de facto. Таким образом, можно сделать вывод, что ограниченность человеческой рациональности находит в предложенной схеме выражение, связанное с взаимодействием живых людей со всеми их эмоциями, слабостями, оппортунистическим поведением и т.п.

Подтвердить данное предположение может уже упоминавшийся пример, связанный с отречением Ивана Грозного от короны, которое было обусловлено скрытыми мотивами царя и его окружения, касающимися возрождения опричного режима: «...царь и его окружение долго ломали голову над тем, как без согласия думы возродить опричный режим и в то же время сохранить видимость законности в Русском государстве, пока склонность к шуткам и мистификациям не подсказала царю нужное решение» [9, С. 508].

Немаловажную роль в институциональных изменениях может играть характер и особенности личности конкретных представителей власти.

Все это позволяет заключить, что предложенная Эйсмоглу et al. концептуальная схема не находит полного отражения в существующей реальности и что процесс институциональных изменений может носить не только «шоковый», но и непрерывный характер, зависящий от множества параметров.

Выводы:

Стоит заметить, что данная схема ни в коем случае не отрицает и не вступает в противоречия со схемой протекания экономико-политических процессов Эйсмоглу et al., она скорее дополняет ее, по-иному сгруппировывая логические цепочки.

Только с учетом подобных методологических предпосылок можно переходить к характеристике отдельных институциональных факторов, оказывающих влияние на функционирование экономики и, в частности, на экономический рост на постоянной основе.