Переживет ли малый бизнес России шок 2020 года?

Введение

В сказке А. Гайдара «О военной тайне. Мальчиш-Кибальчиш» есть такая фраза, очень хорошо применимая к нынешней экономической ситуации в России, да и во многих странах мира: «Пришла беда, откуда не ждали». Уже в первом квартале 2020 года экономика России оказалась на перекрестье двух мощных негативных факторов. Это коронавирусная пандемия и, что взаимосвязано, падение цен на энерго-сырьевые ресурсы, экспорт которых до самого последнего времени формировал до одной трети доходов федерального бюджета страны. Поскольку значительный обвал цен на энерго-сырьевые ресурсы во многом был обусловлен именно последствиями мировой пандемии, сложившаяся ситуация и в публицистике, и даже в научных исследованиях получила наименование «коронавирусной экономики».

Однако если более глубоко подойти к сути тех негативных явлений, с которыми мы столкнулись в последнее время, надо говорить все-таки не о коронавирусной экономике (вирусы приходят и уходят), а о формировании в последнее время, причем в глобальном масштабе, особого феномена экономики высоких рисков и факторов неустойчивости. Таковые могут быть связаны с причинами не только медико-биологического свойства, но также иметь сложную социально-экономическую, природно-экологическую, техногенную и иную природу. Если предположить, что формирование экономики высоких рисков – неизбежная реальность (а скорее всего, именно так и есть), то это диктует качественно новые требования ко всем институтам и инструментам государственного управления, к использованию методов стратегического планирования, а также форм и механизмов государственно-частного партнерства. В полной мере это относится и к тому, как дальше будет развиваться сфера МСП российской экономики.

Ситуация в сфере МСП: неожиданность или закономерный итог?

Социально-экономические последствия шоков 2020 года наверняка будут изучаться не один год, в том числе и с точки зрения уроков для всей практики государственного социально-экономического регулирования и стратегирования. Но есть несколько важных выводов, которые можно и нужно сделать уже сейчас. Так, по мере углубления негативной ситуации в экономике именно из сферы МСП стали поступать первые и наиболее тревожные сигналы, свидетельствующие об утрате жизнеспособности малых форм хозяйствования, невозможности уплаты ими налогов и арендных платежей, вынужденных увольнениях работников и пр. Соответственно, несложно заметить, что по мере нарастания масштабов антикризисных мер государственной экономической политики в России именно сфера МСП обозначилась как основной адресат реализуемых мер поддержки. Сути этих мер и их возможной результативности мы коснемся несколько позднее. А пока отметим следующее.

Особое акцентирование внимания в самое последнее время на проблемах МСП, на мерах его защиты и поддержки в нынешних сложных условиях часто создает впечатление, что коронавирусный кризис как бы оборвал «победную поступь» российского малого бизнеса, так сказать, в момент его мощного подъема. Однако в действительности это далеко не так. В последние несколько лет сфера МСП российской экономики находилась не на фазе подъема, а в ситуации явной стагнации и даже отхода от позиций предшествующих лет [1, 2, 6, 10] (Barinova, Zemtsov, Knobel, Loshchenkova, 2019; Bukhvald, 2019; Zabolotskaya, Bogdantsova, 2019; Markova, Shabalina, 2016). Именно эти негативные тренды последних лет существенно ослабили российское МСП и снизили его устойчивость перед лицом возможных шоковых эффектов. В этом смысле ситуацию можно характеризовать как двойственную.

С одной стороны, как и ранее, наличествовали все признаки того, что сфера МСП и ее устойчивое развитие остаются одним из приоритетов экономической политики государства. Неслучайно после принятия 172-го федерального закона о стратегическом планировании [1] одним из первых документов в новой системе государственного и муниципального управления стала Стратегия развития МСП до 2030 года [2]. С другой стороны, нарастающий «вал» разного рода программно-стратегических и иных документов государственной политики в отношении МСП неизменно характеризовался падающей эффективностью по их воздействию на реальную ситуацию в этой сфере российской экономики [16] (Shkolnik, 2018).

Стратегия МСП 2016 г. ставила перед данным направлением экономической политики государства амбициозные цели, хотя и изначально констатировала, что «в последние годы динамика развития малого и среднего предпринимательства является отрицательной». Полагаем, что эта отрицательная динамика в основном сохранилась и после принятия Стратегии. Для этого достаточно обратиться к нескольким показателям, характеризующим макроэкономические позиции сектора МСП. Эти показатели – доля МСП в ВВП страны и в хозяйственном обороте организаций.

В Стратегии отмечалось, что ее главным ориентиром является повышение к 2030 г. доли МСП в ВВП страны в 2 раза – с 20% до 40% (т.е. ежегодный прирост указанной доли должен был бы составлять более 1 процентного пункта) при увеличении за этот период хозяйственного оборота МСП в постоянных ценах в 2,5 раза. Количество субъектов МСП (включая индивидуальных предпринимателей) в расчете на 1 тыс. человек населения к 2030 г. по сравнению с 2014 г. предполагалось увеличить с 38,8 до 46. Для убедительности Стратегия принималась одновременно с планом мероприятий (дорожной картой) по ее реализации. Однако на деле столь амбициозный характер целевых индикаторов Стратегии не был полной новацией. Так, более 10 лет назад Правительство РФ разработало дорожную карту развития и поддержки МСП до 2012 г. [3] В эту дорожную карту закладывались такие индикаторы, как увеличение доли продукции МСП в ВВП страны с 21% в 2008 г. до 29% – в 2012 г. Однако на деле основные индикаторы, запланированные дорожной картой на 2012 г., не были достигнуты и затем «плавно перекочевали» в новую Стратегию МСП [7] (Zaborova, Kleymenov, Tikhomirova, 2019).

При разработке этой Стратегии эксперты неоднократно вносили предложение отложить ее окончательное принятие до официального утверждения ключевых документов стратегического планирования и, прежде всего, базовой Стратегии социально-экономического развития Российской Федерации. Это позволило бы «привязать» целеполагание в Стратегии МСП к ключевым показателям базовой Стратегии и более конкретно обозначить роль малых форм хозяйствования в реализации общенациональных приоритетов как отраслевого, так и пространственного характера.

Но это мнение экспертов не было услышано, и Стратегия МСП была утверждена в «опережающем» порядке. Жизнь показала, что в этом решении действительно выявился некий сакраментальный смысл. После принятия 172-го ФЗ прошло уже почти шесть лет, а базовая Стратегия так и не появилась, но если бы она и появилась в первоначально обозначенный для этого срок (до 1 января 2018 г.), то сегодня смотрелась как во многом устаревшая. Но главное в том, что в Стратегии МСП как не было, так и нет указаний на те макроэкономические условия в стране и ее финансово-бюджетные ресурсы, которые делали бы реализацию этой Стратегии делом вполне достоверным.

Стратегия, таким образом, оказалась оторванной от общего контекста экономической политики государства. Отсюда закономерно возникал вопрос: те значительные меры поддержки, которые обещаны Стратегией сфере МСП, и те позитивные эффекты, которые с этим связаны, возможны при всех обстоятельствах или они реальны только при определенных показателях экономического роста, наполняемости федерального бюджета и консолидированного бюджета в целом? Никакого сценарного варианта по макроэкономическим или финансовым показателям, равно как и анализа рисков реализации Стратегии данный документ не содержит.

Между тем можно предположить, что на деле макроэкономический «фон» реализации Стратегии МСП оказался куда менее благоприятным по сравнению с тем, что предполагали ее составители [4]. Это тем более значимо, поскольку ни Стратегия, ни ее дорожная карта не содержали алгоритм действия на случай попадания МСП в чрезвычайную ситуацию и необходимости оказания ему экстренной помощи на цели выживания и последующего восстановления. В целом аналогичная ситуация характеризует и все иные документы, так или иначе затрагивающие государственную политику в отношении сферы МСП [8] (Zotikov, 2019).

Отдельные государственные программы развития и поддержки МСП действовали вплоть до конца 1990-х – начала 2000-х годов, но в настоящее время уже принимаются новые. Место МСП и мер его поддержки сейчас сконцентрировано в основном в рамках подпрограммы 2 «Развитие малого и среднего предпринимательства» в рамках государственной программы Российской Федерации «Экономическое развитие и инновационная экономика» [5].

«Новое дыхание» государственной политике в отношении МСП, казалось бы, придал национальный проект «Малое и среднее предпринимательство и поддержка индивидуальной предпринимательской инициативы», инициированный наряду с другими подобными проектами в соответствии с Указом Президента РФ № 205 2018 г. [6] Проект предусматривает увеличение доли МСП в ВВП страны с 22,3% на конец 2017 г. до 32,5% в 2024 г. Если неформально рассматривать данный проект как первый этап реализации Стратегии, то его выполнение и дальнейшее развитие сферы МСП в том же тренде, в принципе, могло вывести данный сектор экономики на целевые показатели 2030 года. Но с этой позицией не согласна Счетная палата РФ, в одном из отчетов которой отмечалось: «Сравнительный анализ целевых индикаторов реализации Стратегии МСП и целевых показателей национального проекта МСП показал отсутствие связи между достижением установленных значений данных индикаторов и показателей… Система стратегического целеполагания в сфере МСП не сформирована» [7]. Этот вывод подтверждается отсутствием четкой координации между Стратегией МСП, а также государственными программами и проектами, так или иначе нацеленными на развитие и поддержку этой сферы российской экономики.

Действительно, данные Росстата позитивных ожиданий Стратегии МСП и целевого национального проекта не подтверждают. Согласно этим данным, в последнее время доля МСП в ВВП не увеличивалась, а сокращалась. По мнению большинства экспертов, явная рецессия в сфере МСП России началась именно в 2018 г., когда наметился заметный тренд сокращения общего количества субъектов МСП и числа занятых в них работников. Это мотивировалось, в первую очередь, увеличением ставки НДС, низким уровнем покупательной способности населения, а также отсутствием общего устойчивого тренда на экономический рост в стране. В результате в 2018 г. показатель доли МСП в ВВП России составил 20,2% против 22% в 2017 г. [8] (плановый показатель национального проекта – 22,9% по итогам 2019 года).

Более того, в последние годы сложилась ситуация, при которой обращение к данным государственной статистики и иным информационным источникам органов государственной власти вообще представляет собой не самый лучший путь для того, чтобы получить достоверное представление о ситуации в сфере МСП российской экономики и происходящих здесь изменениях. Не устареет истина относительно того, что крайне сложно управлять чем-либо, не имея достоверных представлений об объекте управления, тем более тогда, когда речь идет о принятии мер экстренного характера, как это случилось в первом полугодии 2020 года.

Названная негативная ситуация связана с несколькими причинами. Во-первых, помимо Росстата, информацию по числу и деятельности субъектов МСП дают Министерство экономического развития и Федеральная налоговая служба, которая ведет Реестр субъектов МСП – наиболее полную базу данных, содержащую сведения о субъектах малого и среднего предпринимательства. Есть оценки Счетной палаты РФ, а также альтернативные оценки, сделанные различными представителями экспертного сообщества.

Проблемы статистических наблюдений российского МСП и негативного влияния этих застоявшихся проблем на эффективность государственной политики в этой сфере уже неоднократно отмечались нашими исследователями, в том числе и касательно сопоставления с зарубежными показателями [14, 15] (Savras, 2017; Sergienko, 2020). Суть проблемы, прежде всего, в том, что данные по МСП из разных источников не совпадают в полной мере ввиду различий в методологии счета и технике сбора информации. Многие показатели, касающиеся макроэкономических позиций сектора МСП, даются нерегулярно со значительным опозданием и часто внушают определенные сомнения. По имеющимся данным сложно в полной мере отследить подвижку между фактически действующим и «спящим» малым бизнесом; между его легальной и теневой составляющими – как по хозяйственному обороту, так и по числу занятых работников.

Например, данные ФНС предоставляются более оперативно, однако они не учитывают того факта, что среди номинально зарегистрированных в налоговых органах субъектов МСП есть как реально ведущие хозяйственную деятельность, так и «спящие» и даже давно откровенно «заброшенные», но формально не ликвидированные хозяйственные единицы. По данным указанного Реестра, на начало 2020 г. в Российской Федерации насчитывалось 5 979 899 субъектов МСП, которые в реестре разделены на МСП – юридические лица и МСП – индивидуальные предприниматели. Среди МСП – юридических лиц 2 345,2 тыс. – это микропредприятия; 196,2 тыс. – малые предприятия и 16,7 тыс. – средние предприятия [9]. Среди МСП – индивидуальных предпринимателей 3 395,5 тыс. – микропредприятия; 25,9 тыс. – малые предприятия и 298 – средние предприятия. Эти данные позволяют заключить, что в российском малом и среднем бизнесе МСП – юридические лица и МСП – индивидуальные предприниматели соотносятся примерно как 40 к 60. При этом почти 95% всех субъектов МСП попадают под категорию микропредприятий.

Данные Росстата по МСП заметно запаздывают, но зато они охватывают более широкий круг показателей деятельности субъектов МСП. Кроме того, и в самом Росстате данные по МСП представлены в двух видах: как показатели текущей статистики и как результаты периодических обследований [10], так как сфера МСП не является объектом постоянного статистического наблюдения. Это дает возможность не только определить долю МСП в ряде макроэкономических показателей, а также, что очень важно, разделить номинально числящиеся и фактически действующие МСП.

Росстат дает структуру сектора МСП российской экономики по таким позициям (данные на конец 2018 г.), как индивидуальные предприниматели (без членов семей и наемных работников) – 2630,8 тыс.; микропредприятия – 2421,6 тыс.; малые предприятия – 238,9 тыс. и средние предприятия – 13,7 тыс. По традиции Росстат не разъясняет публикуемые показатели, даже если они вызывают вопросы. Например, в 2010 г. в стране числилось 25 тыс. средних предприятий; в 2015 г. – почти 20 тыс., а сейчас лишь 13–14 тыс. Называемый иногда факт перехода части средних предприятий в категорию крупных такого почти двукратного сокращения не объясняет. Скорее, можно говорить о фактическом или «изображаемом» переходе средних предприятий в малые, которые традиционно пользуются значительно большим объемом льгот и преимуществ, нежели средние предприятия.

Таким образом, некоторое отличие в данных Росстата от данных Реестра ФНС есть, но в данном случае оно принципиального значения не имеет. Здесь более важен ряд других обстоятельств.

Во-первых, это длящийся уже четверть века тренд низкой инвестиционной активности российского МСП. Так, при обозначенной выше доле МСП в ВВП страны порядка 20–22% доля этого сектора российской экономики в инвестициях в основной капитал составляла в 2018 г. только 8,1% против 10% в 2010 г. Экспертами этот долговременно сохраняющийся разрыв трактуется по-разному. В одних случаях утверждается, что малый и средний бизнес «не спешит» с инвестициями в основной капитал, так как преимущественно действует в торгово-сервисной сфере, а также стремится сохранить функциональную мобильность и уйти от налогов на имущество. В других случаях отмечается, что подобная ситуация лишает малые субъекты рынка достаточной хозяйственной устойчивости, не дает им возможности прочно закрепиться в кооперационном взаимодействии с крупным бизнесом и снижает их статус как потенциальных заемщиков банковских ресурсов. К сожалению, ни действующие статистические наблюдения, ни их экспертный анализ не дают исчерпывающего ответа на данный вопрос, в том числе и в плане влияния низкой инвестиционной активности российского МСП на его устойчивость на фоне экономических шоков типа начала 2020 года.

Второй важный момент – это долговременное сохранение уже названной выше ситуации заметного разрыва между количеством номинально числящихся и фактически действующих субъектов МСП. С известным приближением эту ситуацию описывают так называемые сплошные обследования МСП. По данным последнего по времени обследования (2015 г.), среди предприятий МСП фактически хозяйственную деятельность осуществляли 65,5% номинально числящихся субъектов МСП, в том числе 97,6% средних предприятий и 65,2% – микро- и малых предприятий. Здесь в целом заметна тенденция ухудшения ситуации: по итогам обследования 2010 г. эти показатели составляли, соответственно: 75,9%; 85,7% и 75,6%.

Характерен и такой итог обследования: в 2015 г. из числа фактически действующих субъектов МСП получателями поддержки в рамках государственной (муниципальной) поддержки малого и среднего предпринимательства являлись лишь 0,2 % этих субъектов. Правда, здесь, видимо, речь идет о прямых или адресных формах поддержки в рамках соответствующих программ, а не о тех ее видах, которые охватывают очень широкий круг субъектов МСП, например, в виде налоговых льгот, льготных ставок аренды и пр.

Наконец, важен и такой момент, как наличие мощной теневой составляющей в сфере МСП. Так называемую теневую экономику понимают и оценивают по-разному [5] (Gulyaeva, Rogozinskaya, 2018). По имеющимся оценкам, в неформальном (но не криминальном!) секторе экономики России трудятся порядка 15 млн чел. Объем этого сектора экономики, по оценкам Росстата, составляет порядка 12–13% ВВП, хотя есть и более высокие оценки. Имеющее иногда место фактическое отождествление теневого сектора со сферой МСП лишено оснований, хотя в сфере МСП этот показатель, по разным оценкам, действительно выше (25%, 30% и даже 40%). Такие важные новации, как радикальное упрощение всех регистрационных и налоговых процедур, «регулятивная гильотина», введение института «самозанятых» и пр., конечно, сыграли определенную положительную роль, но, судя по всему, радикально ситуацию с теневизацией сектора МСП не изменили. По мнению экспертов Института экономической политики им. Е.Т. Гайдара, выход МСП из тени мог бы существенно увеличить показатель доли МСП в ВВП России, доведя его до значений, характерных для многих экономически развитых стран мира [11]. Однако, судя по всему, сохранение определенной доли теневого хозяйственного оборота и занятости, как и значительной прослойки «спящих» предпринимательств, остается необходимым условием функционирования малых форм хозяйствования в российской экономике [13].

Помочь, чтобы выжить или чтобы обрести высокую живучесть?

Сказанное выше позволяет выделить несколько особенностей российского МСП как объекта целевого государственного регулирования и поддержки, в том числе и в условиях неких чрезвычайных ситуаций.

Во-первых, российский малый бизнес видится как некое подобие «китайской шкатулки». Сверху – пласт реально действующих хозяйственных субъектов; снизу – недействующие, но не ликвидированные официально предпринимательские единицы. В центре – легитимный хозяйственный оборот и официально занятые работники, а «по бокам» – теневая деятельность и теневая занятость. При этом базой для такой деятельности могут служить как реально работающие, так и формально бездействующие предпринимательские единицы или вообще отсутствие какого-либо зарегистрированного предпринимательства. Подобная модель дает определенные возможности для адаптации сферы МСП к периодически меняющейся экономической среде: при ухудшении конъюнктуры часть субъектов МСП переходят из числа действующих в «законсервированный» или «спящий» режим; при ужесточении налогового бремени определенная доля хозяйственного оборота переводится в теневой сектор и пр. Однако значимый эффект такая система адаптации может дать только на ограниченном отрезке времени и только на фоне относительно сглаженных циклов конъюнктуры, а не ситуаций чрезвычайного характера, как это имеет место в настоящее время.

Вторая характерная черта – российский малый бизнес по-прежнему остается инвестиционно пассивным. К названным выше причинам такой негативной ситуации можно добавить то, что государственные меры поддержки МСП в Российской Федерации в последние десятилетия не содержали достаточной инвестиционно-стимулирующей компоненты. Акцент на льготных условиях аренды, лизинга очень результативен, но преимущественно для стартовых и для еще утверждающихся МСП. Во всех остальных случаях предпринимательство без инвестиций и собственности, о чем мы писали еще 20 (!) лет назад, порождает у предпринимателя идеологию временщика [3] (Bukhvald, 1999). Таковому при наступлении более сложных, тем более – чрезвычайных обстоятельств, проще все бросить и «слинять», а потом попробовать начать все сначала, нежели защищать и до последнего поддерживать свой бизнес и свою собственность.

Третья специфическая черта – российское МСП практически не охвачено адресными мерами поддержки. По данным обследования 2015 г., из числа малых предприятий (включая микропредприятия) только 2% являлись прямыми получателями поддержки в рамках государственных и муниципальных программ поддержки МСП [12]. В отношении российского МСП использовались преимущественно «веерные» формы поддержки. При этом мнение экспертов относительно того, что по мере роста зрелости российского МСП государственная поддержка такового должна существенно меняться инструментально и все более выглядеть, как «штучный товар» (tailor made), не принималось во внимание, прежде всего, по причине якобы заключенных здесь значительных коррупционных рисков [11] (Neopulo, 2020). Однако при преимущественном использовании «веерных» инструментов поддержки результативность выделяемых на эти цели ресурсов остается весьма невысокой.

Возникает вопрос: почему эти характерные черты российского МСП остаются столь устойчивыми? Как мы полагаем, в действительности все три названные выше особенности российского МСП во многом определялись и определяются тем, что целеполагание в данном векторе государственной политики концентрировалось на росте числа МСП, количества занятых, увеличении доли МСП в ВВП и пр. Однако, как было отмечено выше, подобные целевые установки в разного рода программах, дорожных картах, стратегиях и пр. раз за разом проваливались. Прежде всего, это объяснялось тем, что в этих документах игнорировался очевидный факт: в каждой экономике в ее текущем состоянии количественные и качественные параметры развития сферы МСП достаточно жестко предопределены факторами объективного характера. Это структурные характеристики экономики; уровень концентрации производства, тенденции его пространственного размещения, уровень жизни населения и степень его экономической дифференциации и пр. В этих условиях, особенно учитывая мощную теневую составляющую, полагаться на число МСП, на количество занятых в этой сфере, на долю МСП в ВВП как на ключевые параметры целеполагания государственной поддержки этой сферы российской экономики не вполне резонно.

Возможно, такой подход еще был как-то приемлем в 1990-е годы на фоне еще не завершенных в полной мере рыночных реформ. Но сегодня он уже явно устарел. Практика показала: формально «вырвать» названные выше показатели на благоприятный уровень на непродолжительное время возможно, однако при ухудшении конъюнктуры все сразу откатывается назад, а на фоне чрезвычайной ситуации типа первой половины 2020 г. «обвал» принимает просто драматический характер.

Надо отдать должное: и правительство, и администрации большинства субъектов Федерации достаточно быстро и масштабно отреагировали на ухудшение ситуации в сфере российского МСП. В течение нескольких месяцев первой половины 2020 г. российскому МСП, помимо того, что уже планировалось ранее [17] (Shchurina, 2020), только на федеральном уровне было предложено несколько «пакетов» государственной помощи, прежде всего, субъектам хозяйствования в отраслях, наиболее пострадавших от кризиса.

На федеральном уровне речь идет о таких мерах поддержки, как беспроцентные кредиты на выплату зарплат; покрытие 2/3 стоимости процентных платежей по новым кредитам субъектам МСП; гранты на решение других неотложных нужд, а также налоговые возвраты. Банки России реструктурировали кредиты малого бизнеса на сумму 343 млрд рублей. Можно также указать и на такие меры, как отсрочка платы за аренду объектов коммерческой недвижимости, а также перенос платы за аренду объектов государственного или муниципального имущества с 2020 г. на 2021 г. (22,5 тыс. объектов, находящихся в федеральной, региональной и муниципальной собственности). Предполагается, что эти меры поддержки затронут более миллиона предпринимательств.

Характерно, что, пожалуй, впервые в российской практике именно как форма экстренной помощи МСП используется такой инструмент, как снижение административной нагрузки на субъекты хозяйствования. Это касается продления действующих лицензий, а также получения новых лицензий без личного контакта бизнеса и органа власти. Правительством РФ также введен мораторий на проверки, связанные с налоговыми и таможенными процедурами. Так, в 2020 г. отменяются 100 тыс. плановых проверок МСП и 400 тыс. внеплановых проверок. Контроль будет проходить дистанционно – в формате аудио- и видеосвязи.

Свою лепту в поддержку предпринимательской деятельности стараются внести и субъекты Федерации. Однако далеко не все из них имеют возможность оказать такую поддержку в экономически значимых масштабах (для расширения этих возможностей федеральный центр выделил регионам дополнительные дотации и ввел мораторий на погашение бюджетных кредитов, то есть заимствований регионов из федерального бюджета).

Так, в г. Москве до конца 2020 г. продлили уплату авансовых платежей по налогу на имущество и земельному налогу (это налоги, поступающие в городской бюджет) для организаций, работающих в сфере общественного питания, туризма, культуры, досуга и гостиничного бизнеса, торговли, бытовых услуг. Именно эти отрасли городского хозяйства, где сосредоточено большое число МСП, наиболее пострадавших в сложившейся ситуации. Организации, которые арендуют землю и недвижимость у города и вынужденно приостановили свою деятельность, освобождены от платы за аренду на период приостановки своей деятельности. Около 3,3 тыс. предпринимателей, которые арендуют у города недвижимость и ранее заключили договоры на ее выкуп, тоже получат отсрочку по платежам до конца 2020 г. Впервые вводятся субсидии для субъектов МСП на продвижение их продукции на торговых интернет-площадках и через онлайн-сервисы. Резиденты Московского инновационного кластера, занятые в ИТ-сфере, в промышленности и науке, а также МСП в сфере гостиничного бизнеса получили право на субсидии при покупке оборудования. Наконец, субъекты МСП, имеющие статус «социальное предприятие», получат субсидии до 1 млн руб. на приобретение оборудования, а также компенсацию части затрат на оплату коммунальных услуг.

Подробное описание всех принятых в последнее время мер поддержки МСП, разумеется, не входит в круг задач данной статьи – для этого есть специальные информационные источники. Однако ряд важных выводов необходимо все же сформулировать.

Во-первых, хорошо известно, что степень взаимозависимости малого и крупного бизнеса (в частности, кооперационного характера) у нас значительно ниже, чем в экономически развитых странах. Тем не менее Правительство РФ в принципе правильно среагировало на ситуацию, полагая, что общая стабилизация всей предпринимательской среды в настоящее время не менее важна для поддержания жизнеспособности малого бизнеса, чем целевые меры поддержки непосредственно в его адрес.

Во-вторых, помимо тех или иных инструментов, которые были адресованы самим предпринимателям, фактором поддержки МСП можно считать меры, направленные на поддержание доходов и покупательной способности определенной части населения, особенно так или иначе пострадавшей от издержек «коронавирусной экономики». Однако не стоит полагать, что эти доходы населения целиком пойдут в сферу деятельности субъектов МСП, поскольку в торгово-сервисной сфере в последние 10 лет их позиции были существенно потеснены сетевыми структурами.

Наконец, третий вывод состоит в том, что не стоит удивляться характеру описанных выше мер, полагая, что это только средства выживания, а не развития: чрезвычайной ситуации должны соответствовать чрезвычайные меры поддержки. Все решения о поддержке МСП, которые предпринимаются в настоящее время, скорее всего, действительно относятся к мерам тактического характера. Надо надеяться, что в целом они позволят компенсировать ущерб и вернуть бизнес на докризисные позиции. Но должны быть в итоге и меры долговременного, стратегического характера, которые, может быть, уже не удастся разработать и реализовать сегодня-завтра, но в перспективе именно они должны стать основой антикризисной устойчивости и дальнейшего подъема всего сектора МСП российской экономики.

Другими словами, те уроки, которые должна извлечь государственная политика в отношении МСП, не могут сводиться только к тому, чтобы поднакопить финансовые резервы и получить опыт оказания экстренной помощи малым формам хозяйствования при наступлении чрезвычайных ситуаций. Да, резервы необходимы, и заранее просчитанный алгоритм действий в подобных условиях действительно может оказаться очень полезным в дальнейшем.

Однако явно заметный сдвиг в сторону «экономики высоких рисков» требует определенной корректировки целевых приоритетов и инструментов государственной политики в отношении МСП. Акцент в ближайшей перспективе должен быть сделан на обеспечении устойчивости, выживаемости и достаточной жизнеспособности субъектов МСП, даже если в итоге число таковых окажется меньше ранее принятых ориентировок. Иллюстрацией такой устойчивости традиционно служат показатели демографии, то есть «рождаемости» и «смертности» предприятий, более 95% которых – субъекты МСП. На деле эти показатели (так, как они приводятся Росстатом) варьируют по годам и мало что иллюстрируют в смысле состояния российского МСП, поскольку в числе «живых» могут находиться как реально функционирующие, так и фактически бездействующие хозяйственные единицы.

Как мы видим, целеполагание в ходе последующих этапов государственной политики в отношении МСП должно в меньшей степени ориентироваться на рост числа субъектов МСП, на общее количество занятых работников в этой сфере, на долю МСП в ВВП страны. Акцент должен быть сделан на индикаторах, характеризующих степень зрелости и хозяйственной устойчивости субъектов МСП. Соответственно, государственная политика в отношении МСП должна быть в преимущественной мере ориентирована на инструменты, обеспечивающие эту устойчивость.

Прежде всего, это такие показатели, как доля субъектов МСП, осуществляющих хозяйственную деятельность более 10 лет; инвестиционная активность МСП и капитальные ресурсы в расчете на 1 субъекта МСП; количество постоянно занятых работников на 1 субъекта МСП; расходы на НИОКР в расчете на 1 субъекта МСП; ареал хозяйственной деятельности субъектов МСП и объем их кооперационных взаимодействий с крупным бизнесом; доля субъектов МСП, действующих в пределах территорий с особым режимом хозяйствования и пр. [4] (Vilenskiy, 2020). По мнению зарубежных экспертов, уроки кризиса 2008–2009 гг. показали, что к числу предпосылок стабильного развития сектора МСП относятся такие факторы, как устойчивый доступ к источникам финансирования [18] (Arzeni, Cusmano, Robano, 2015) и постоянное внимание к качеству человеческого капитала, задействованного в сфере МСП, к уровню образования и накопления профессиональных знаний работников [19, 20] (Delener, Farooq, Bakhadirov, 2017; Perret, 2014).

Заключение

Для реализации востребуемых новаций в государственной политике развития и поддержки МСП требуется их стратегическое развертывание. По нашему мнению, такую роль должен сыграть полностью обновленный вариант Стратегии МСП до 2030 г. (более глубокий горизонт сейчас едва ли был бы оправдан). Однако сегодня, как и 6 лет назад, мы вновь сталкиваемся с дилеммой: разрабатывать Стратегию МСП в обновленном виде или ждать принятия базовой Стратегии социально-экономического развития страны; как интегрировать Стратегию с системой государственных программ и национальных проектов? Эти принципиально важные вопросы требуют широкого научного обсуждения, экономической и правовой экспертизы. Одновременно необходимо существенно пересмотреть и модернизировать представления о методах обучения началам предпринимательства, включив в них ключевые вопросы устойчивости бизнеса, его выживания и развития в различных критических ситуациях.

[1]Федеральный закон от 28 июня 2014 г. № 172-ФЗ «О стратегическом планировании в Российской Федерации». [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: http:// www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_164841/. (дата обращения: 12.05.2020 г.).

[2] Распоряжение Правительства РФ от 2 июня 2016 г. «Об утверждении Стратегии развития малого и среднего предпринимательства в Российской Федерации на период до 2030 года». [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: http://government.ru/docs/23354/. (дата обращения: 12.05.2020 г.).

[3]Карта проекта [Электронный ресурс сайта Минэкономразвития РФ]. Режим доступа: URL: http://old.economy.gov.ru/minec/activity/sections/smallBusiness/doc300000011. (дата обращения: 12.05.2020 г.).

[4]Подобные серьезные просчеты в оценке макроэкономических перспектив достаточно традиционны. Так, в отсутствие «базовой» Стратегии социально-экономического развития формально действующей пока остается «Концепция-2020». Таковая предполагала среднегодовой прироста ВВП России в период до 2020 гг. на уровне 6,5%, а фактически этот показатель (2008–2019 гг.) составил менее 1,5%.

[5]Государственные программы Российской Федерации [Электронный ресурс сайта Минэкономразвития РФ]. Режим доступа: URL: https://www.economy.gov.ru/material/file/fb571f395adb69528f7912a329b0fb7c/316_150414. (дата обращения: 12.05.2020 г.).

[6]Указ Президента Российской Федерации от 07.05.2018 г. №204 «О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года». [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_297432/. (дата обращения: 12.05.2020 г.).

[7]Бюллетень Счетной палаты РФ. Реализация национальных проектов. Специальный выпуск [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL:http://audit.gov.ru/upload/iblock/61e/61ee9a116b8b7b494c074d0def5f4a1b.pdf. (дата обращения: 12.05.2020 г.).

[8]Данные с сайта Росстата. [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: https://www.gks.ru/storage/mediabank/dolya-msp.xlsx (дата обращения: 12.05.2020 г.). Следует обратить внимание, что такой показатель, как доля МСП в ВВП страны Росстат публикует лишь эпизодически. По иным оценкам (РБК, Счетная палата РФ) этот показатель в 2014 г. составлял 19%, в 2015 г. - 19,9% и в 2016 г. 21,6%. См.: Росстат впервые раскрыл долю малого и среднего бизнеса в экономике [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.rbc.ru/economics/05/02/2019/5c5948c59a794758389cfdf7?from=newsfeed. (дата обращения: 12.05.2020 г.).

[9]Критерии разграничения микро-, малых и средних предприятий содержатся в ст. 4 Федерального закона № 209 «О развитии малого и среднего предпринимательства в Российской Федерации» ( [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_52144/ (дата обращения: 12.05.2020 г.)) и также дополнительно в ряде нормативно-правовых актов Правительства РФ.

[10]Последний раз такое обследование проводилось в Российской Федерации в 2016 году по итогам 2015 года. Следующее сплошное обследование МСП намечено на 2021 год по итогам 2020 года.

[11]Роль МСП в экономике России не так мала в сравнении с другими странами. Институт экономической политики им. Е.Т. Гайдара [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: https://www.iep.ru/ru/rol-msp-v-ekonomike-rossii-ne-tak-mala-v-sravnenii-s-drugimi-stranami.html. (дата обращения: 12.05.2020 г.).

[12]С сайта Росстата. [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: https://www.gks.ru/free_doc/new_site/business/prom/small_business/itog2015/9-mp.htm. (дата обращения: 12.05.2020 г.).