Housing prototypes: “dream house” and “house of nightmares” (visual and statistical analysis)

Введение

Феноменологический поворот в исследованиях повседневности [26] (Rozenberg, 2008) коснулся сферы жилищных и домашних ценностей. Феноменология дома (Гастон Башляр, Питер Вайль, Мишель де Серто, Кевин Линч, Кристиан Норберг-Шульц, Владимир Николаевич Топоров) включает проблематику «мест памяти» [20] (Nora, Ozuf, Pyuimezh Zh. de, Viniok, 1999), «гения места» [3] (Vayl, 2006), имиджа территории [10] (Zamyatin, Zamyatina, 2015), маркирующих их знаков [21, 11] (Izotov, 2008), их использования в брендинге населенных мест [30] (Sergeev, Sergeeva, 2012), стремясь понять, «как связаны душевные переживания с декорациями, в которых они происходят» [4] (Vayl, 2011). Феноменология жилища чаще реализуется в контексте социализации личности [24] (Razova, 2004), формирования территориальной [28] (Samoshkina, 2008), этнической и национальной [22] (Ovsyannikova, 2004) идентичности, условий личностной защищенности [36] (Chesnokova, 2017), факторов адаптации [31] (Sivkov, 2014) и дезадаптации [33] (Starichkova, 2010), демонстрации социального Я [13] (Kovaleva, 2011) и социального символизма в целом [12] (Kapitsyn, 2015). Культурная грань между домом и жилищем весьма тонка, поскольку на дом как жилище проецируется дом как Космос: «физическое (архитектурно-конструктивное) пространство дома обусловлено «сжатием» жизненной среды окружающего мира до компактного и ограниченного локуса, который полностью отождествляется с его владельцем. Метафизическое пространство дома, наоборот, значительно шире и «вбирает» в себя космические просторы, моделируя этажи и отсеки вселенной» [18, с. 129] (Mukhin, 2013, р. 129). Таким образом, мера жилищного, приземленно-бытового благополучия человека одновременно является надежной мерой его бытийного, психологического, социального благополучия. Дом как выражение культурной модели человека, как сложная многоуровневая система ценностей привлекает внимание философов [27] (Rymarovich, 2013), социологов [14] (Kozyrkov, 2006), культурологов [35] (Chaplya, 2017), лингвистов [5] (Valeeva, 2010) и литературоведов [32] (Sobolev, 2011), антропологов [7] (Veselova, 2017), психологов [19, 25] (Nartova-Bochaver, Bochaver, Dmitrieva, Reznichenko, 2016; Reznichenko, 2014), архитекторов [29] (Sarkisova, Mukharlyamova, 2014), искусствоведов [9] (Zhurin, 2014). Подчеркивается, что «в мировосприятии русского человека доминирует гармоничное, экофильное, то есть основанное на любви, бережное отношение к родному обиталищу» [2, с. 269] (Alekhina, Kargapolova, 2010, р. 269). Это характерно и для молодежи, что указывает на воспроизводство традиционалистских ценностей [1] (Alekhina, 2009).

В.П. Козырьков – один из редких исследователей современной жилищной культуры – оспаривает положение М. Кастельса о ее «домоцентризме». На самом деле, – показывает В.П. Козырьков, – общественное сознание противоречиво, и сегодня в нем преобладает скорее встречная тенденция дедоместикации, состоящая в том, что «жилище перестает выполнять свои основные функции: укрывать, защищать, согревать и собирать людей. Более того, оно становится даже опасным для человека» [15, с. 305] (Kozyrkov, 2009, р. 305).

И повышение опасности дома, и обесценивание самой идеи дома в условиях, когда жизненный уклад населения все больше сдвигается в сторону (полу)кочевого, бессемейного, космополитичного, дает возможность говорить не только об экофильности, но и об экофобности культуры. Те же авторы, которые с успехом выявляют место дома в системе современных ценностей и говорят на этом основании о культурной экофилии, отмечают затруднения в выборе наиболее близкого молодым россиянам образа жилища. Затруднения в выборе, – пишут С.Н. Алехина и Е.В. Каргаполова, – «при определении предпочитаемого образа жилища … испытали 15,4% курян и 21,4% астраханцев... это может объясняться отсутствием четкого образа Идеала у современной молодежи, которая существует в ситуации аномии и смены ценностных ориентиров – идеалы прошлого разрушены, а новые достаточно иллюзорны. Необычно и то, что астраханские студенты, будущие архитекторы, также пока четко не представляют себе образ идеального дома [2, с. 190] (Alekhina, Kargapolova, 2010, р. 190).

Длительный период острой жилищной нужды в истории России сформировал в отношении жилья спартанские установки у большинства россиян, для которых сложно провести различия между «идеальными» и «нормальными» жилищными условиями [17] (Martynyuk, 2009). Образ же «плохого» дома, насколько известно автору, ранее не исследовался. Для дифференциации жилищной нормы, жилищного идеала и жилищного антиидеала наиболее адекватной представляется «модель атрибутивного анализа, т.е. анализа, предусматривающего выделение и характеристику значимых признаков (атрибутов) жилой среды» [8, с. 75] (Danakin, Yarmosh, 2013, р. 75). Для целостного восприятия этих атрибутов, которое характерно для повседневного, спонтанного социального познания, необходима их визуализация в некотором наборе опытных образцов. Структурно-семиотическая интерпретация повторяющихся атрибутов, которые устойчиво одобряются или устойчиво отвергаются испытуемыми, должна выявить архитектурные прототипы жилища [16] (Krasheninnikov, 2009), где «категории выступают в наиболее ярких и презентабельных образцах» [34, с. 82] (Fedoseeva, 2018, р. 82).

Материалы и методы

Какие характеристики жилья в первую очередь выступают как стрессоры и насколько в своем конструировании образа домашнего очага личности, испытывающие и не испытывающие жилищную депривацию, исходят из одних и тех же категорий, – основные вопросы исследования, результаты которого представлены в данной статье. Исследование проведено путем тестирования 156 эмоционально насыщенных фотоизображений [6] (Vasanov, Marchenko, Mashanlo, 2011) различных жилых объектов, нежилых объектов, используемых в качестве укрытия (постоянного или временного) и жилищных ситуаций, предполагающих различный образ жизни. Участниками были две группы студентов вуза одного и того же возраста, вуза и года обучения (1-й год обучения, возраст 18–19 лет, группы, смешанные по полу) по семь человек в каждой. Первая состояла из студентов – уроженцев города, проживающих в родительской семье. Вторая – из иногородних студентов, проживающих в общежитии. Поскольку эти условия априори резко различаются уровнем бытового и психологического комфорта, мы сосредоточили внимание не на испытуемых, а собственно на изображениях. Реакция на каждое из них измерялась по 5-балльной шкале – от полного отторжения до безусловного принятия – с помощью согласия с одним из следующих утверждений.

«Поставьте рядом с порядковым номером каждой картинки балл, который будет обозначать приемлемость или неприемлемость для Вас того образа жизни, который изображен на данной картинке или подразумевается ею:

1 – это просто предел моих мечтаний;

2 – это достойные условия жизни с моей точки зрения;

3 – ничего особенного, примерно так я сейчас и живу;

4 – для меня такие условия невыносимы;

5 – такая ситуация часто представляется мне в ночных кошмарах (хуже нее ничего быть не может)».

Необходимо определить, к каким именно признакам жилища одинаково чувствительны молодые люди в относительно благополучных жилищных условиях и неблагополучных условиях скученности и нарушений границ личной дистанции. То, что неприемлемо для обеих групп, обозначает культурные рамки жилищной депривации. Чтобы понять, в какой степени эти рамки конвенциональны, мы включили в состав объектов 35 «прецедентных» – имеющих прототипы в художественных фильмах, мультфильмах, книгах. Среди них: «Дуплекс», «Гарри Поттер», «Девчата», «Покровские ворота», «Джен Эйр», «Карлсон, который живет на крыше», «Винни Пух и все-все-все», «Незнайка в Цветочном городе», «Табор уходит в небо», «Вий», «Особняк «Красная Роза», «Сияние», «Мастер и Маргарита», «Плезантвиль», «Стэпфордские жены», «Чиполлино», дортуары Пушкинского Царскосельского лицея и иллюстрации к рассказам М. Зощенко. Необходимо было показать одно и то же явление в его романтизированном (например, «Покровские ворота») или сниженном (М. Зощенко) и даже демонизированном (М. Булгаков) виде.

Переменные, с помощью которых осуществлялось кодирование характеристик каждого фотоизображения, основаны на нескольких бинарных оппозициях: оседлый/кочевой; внутри/снаружи; большой/маленький; чистый/грязный; простор/теснота; безлюдность/многолюдье; знакомый/незнакомый; норма/отклонение. Как «отклонение» рассматривались не культуры как таковые (цыганский табор, киргизская юрта или коммуна хиппи), а «экзотические» варианты домоустройства внутри современной оседлой культуры, например: дом-маяк, дом над пропастью в горах или автодом.

Для каждого объекта в массив включены три целевые переменные: средняя оценка (балл) в группах «Общежитие», «Город» и итоговая (для обеих групп) средняя оценка. Основными методами стали анализ пригодности, дискриминантный и сравнение средних.

Результаты и обсуждение

Критерии вынесения оценок

Проверка согласованности шкал с помощью альфы Кронбаха показала достаточную внутреннюю связность. Первоначально тестировались 12 пунктов:

– медийность (наличие прототипа),

– тип жилья (индивидуальный/многоквартирный/коммуналка или барак/институциональное/отсутствие жилых зданий и помещений);

– персонификация (изображен обитатель или нет);

– вид (изнутри или снаружи);

– размер (большое/среднее/маленькое помещение или нет никакого);

– предназначение (жилое/нежилое/ отсутствие жилых зданий и помещений);

– износ (старость/новизна);

– обитатель (людей нет; человек в одиночестве; пара; первичная группа от трех человек; вторичная группа; человек среди множества незнакомцев);

– степень ухоженности (новое, ухоженное/ старое ветхое неухоженное/ брошенное, покинутое, руинированное / жилья нет, только ландшафт);

– пребывание (человек изображен на этапе перехода; временное жилище; жилище для продолжительного пребывания / постоянное жилье);

– тип поселения (вне населенных пунктов / село / пригород или внутренняя периферия / многоэтажная застройка внутреннего города);

– образ жизни (кочевой/оседлый).

Для 12 пунктов альфа составила 0,637. Ряд пунктов, ослаблявших общую связность шкалы, мы удалили, получив итоговую шкалу из шести пунктов, для которой α = 0,813. Как видно из таблицы 1, эти шесть пунктов «центрированы», прежде всего, на такие характеристики, как ухоженность жилья и срок его существования.

Таблица 1

Статистики соотношения пункта с суммарным баллом

Пункт	Среднее шкалы при удалении пункта	Дисперсия шкалы при удалении пункта	Корреляция пункта с суммарным баллом	Альфа Кронбаха при удалении пункта
Тип жилища	13,84	10,27	0,591	0,802
Размер	14,73	13,38	0,456	0,809
Предназначение	14,89	14,97	0,604	0,797
Старость/Новизна	14,18	11,49	0,691	0,756
Ухоженность	15,14	13,94	0,708	0,775
Пребывание	15,29	12,11	0,681	0,760

Источник: составлено автором по данным теста.

Дискриминантный анализ массива изображений позволил определить, какие категории различают вынесенные студентами оценки.

Зависимую переменную средних по обеим группам оценок с надежностью классификации исходных сгруппированных наблюдений в 53,8% позволяют правильно классифицировать (в порядке убывания значимости) такие переменные, как тип населенного пункта, старость/новизна; размер; тип жилища; персонификация. Нулевая гипотеза о равенстве ковариационных матриц канонических дискриминантных функций (критерий Бокса) отклонена со значимостью 0,003. Лучше всего предсказываются полярные оценки – худшие и лучшие.

Для зависимой средних оценок по группе «Общежитие» правильно классифицируется 60,3% исходных сгруппированных наблюдений. Их классифицируют две переменные, персонификация и пребывание, но они позволяют идентифицировать только жилищную ситуацию, которая соответствует высказыванию «ничего особенного, примерно так я сейчас и живу» (94,7%). В качестве ужасных для студента условий верно идентифицируются только 5,3%, а об идеальных, эталонных мы не имеем возможности узнать ничего определенного (предсказанная принадлежность равна 0).

Уроженцы города в 52,6% верно классифицированных случаях выносят оценки исходя из таких характеристик, как общий вид помещения, его размер и возраст дома. Эти дискриминанты позволяют описать студенческое представление об ужасном жилье в 71,4% случаев, о стандартном – в 40% (и для оценки, которая ближе к нестерпимым условиям, и для оценки, которую связывают с достойным существованием), об идеальном – в 36,4% случаев.

«Идеальный» и «ужасный» дом

Общий вид на отдельно стоящий, автономный жилой дом, даже скромный, всеми студентами оценивается лучше, чем его часть – жилое помещение в доме, квартире, усадьбе, даже роскошное.

Все студенты высоко оценивают ухоженный внешний вид дома или помещения. Но для отнесения к эталону одной ухоженности недостаточно. Классификационные процедуры показали, что ухоженные используемые дома могут получать максимально высокие и максимально низкие оценки в зависимости от их новизны. Неприятие и старости, и неухоженности у местных выражено сильнее, чем у приезжих. Высокая оценка наблюдается только в случае совершенно новых домов (образцы архитектурных проектов) или в отсутствие любых домов. Старинные замки, особняки, сельские усадьбы – любые жилища со следами «чужой» истории – воспринимаются неблагожелательно. Поэтому изображение владельцев дома, мешая студенту «примерить» жилище к себе, снижает оценку изображения.

Студенты проявляют ярко выраженную урбофобию, последовательно оценивая ландшафт внутреннего города резко негативно и отдавая предпочтение домам, расположенным в пригороде или на изолированных участках городской внутренней периферии. Сельские населенные пункты привлекают студентов меньше, чем территории за пределами населенных пунктов, в том числе в труднодоступных местах (посреди озера на острове, в горах, в тайге, в степи и пр.). Существенные различия между группой приезжих и уроженцев проявляются только в более резком неприятии сельских ландшафтов первыми, тогда как калужане не дифференцируют село и территории вне поселений.

Ни один студент не показал такого распределения оценок, при котором кочевой образ жизни оценивался бы лучше всех. Неизменно отрицаются как традиционные, так и современные формы номадизма: ни группу студентов, живущих в общежитии, ни уроженцев города не привлекают не только кибитки, яранги и юрты, но и «дома на колесах», оборудованные кухней, туалетом и множеством сборно-откидных приспособлений для комфорта путешественников. Живописность местности, количество людей на фото, размеры помещения и его общий вид картины не меняют. Согласно комментарию одного из студентов, «я могу быть где угодно, но дом всегда должен быть на месте». Поэтому негативно оцениваются также предназначенные для продолжительного, но не постоянного пребывания человека жилища, причем наиболее резкую оценку такому временному жилью дают коренные горожане. Вместе с тем по переменной «Пребывание» значимых различий между значениями (постоянное, продолжительное, сезонное или на этапе перехода) нет в оценках ни в подгруппах, ни в выборке в целом.

Обе группы проявляют однозначное неприятие всех форм коллективного проживания (коммуналки и коммуны, бараки и общежития, казармы и «резиновые квартиры», переполненные мигрантами), а лучше всего оцениваются индивидуальные дома.

Индивидуальные дома привлекают студентов не размерами (значения лежали в интервале от 1 до 4, от меньшего к большему). Маленький размер помещения вовсе не детерминирует негативной оценки. Напротив, большие дома с просторными, ничем не заполненными помещениями оцениваются студентами хуже всего. Отсутствие строений мы обозначали единицей, двойкой – очень тесное помещение, размеры которого почти равны его содержимому, включая вещи и людей. Благоприятны оценки жилищ под номером 3. Он объединил, по итогам однофакторного дисперсионного анализа, изображения помещений маленького и среднего размера. Но за исключением слишком больших жилищ, во всех остальных случаях размер жилого помещения неважен для студентов: все значения лежат в пределах контрольного диапазона средних в 3σ.

Это безразличие к размерам мы связываем с тем, что в ожиданиях молодых людей дом воплощает модель «любовного гнездышка», создающего возможности для максимально тесного слияния влюбленной пары, где нет места ни детям, ни родителям, ни друзьям, ни избытку хозяйственной утвари. Распределение оценок в зависимости от количества людей на фото и характера их отношений идентично у приезжих и уроженцев, соответствуя и контрольной диаграмме для всей выборки. Лучше всего оценивается жилище, используемое парой супругов или влюбленных, хуже всего – предназначенное для формальной группы, часто принудительно собранной.

Но в итоге корреляционный анализ показывает, что важнейшими переменными, с которыми связана оценка жилищных ситуаций в обеих группах вместе и в отдельности, являются износ (чем он выше, тем хуже оценка: r = -0,423 со значимостью 0, 000), ухоженность (чем она выше, тем лучше оценка: r = 0,423 со значимостью 0, 000), персонификация (чем чаще жилье или территория никому не принадлежит, тем лучше оценка: r = 0,444 со значимостью 0, 000).

Прототипы жилищных ситуаций

Сказанное выше показывает, что различия между студентами, живущими в условиях общежития и родительской квартиры, в восприятии жилищных ситуаций незначительны. Значит, студенческие оценки действительно отражают устойчивые, по крайней мере для молодежной среды, культурные образцы. Мы удостоверились в этом, рассчитав коэффициент контингенции между местом проживания и долей отвергаемых или принимаемых фотоизображений.

На основе средних оценок для каждой из групп определена медиана, а весь массив разделен на домедианные и сверхмедианные значения. Очень малый коэффициент контингенции (табл. 2) подтверждает, что преобладание негативных оценок у живущих в общежитии и позитивных у тех, кто живет с родителями, так незначительно, что им можно пренебречь.

Таблица 2

Сопряженность оценок и проживания

Проживание	% оценок фото:
	Негативных	Позитивных
Общежитие	0,52	0,36
Город	0,48	0,64
Коэффициент контингенции	0,18

Источник: составлено автором по данным теста.

Это позволило обозначить прототипическое ядро жилищного идеала и жилищной депривации. Для выявления первого мы определили те единицы, которые и у коренных горожан, и у приезжих, и в общем итоге получили средние оценки в интервале от 1 до 2; для выявления второго – оценки свыше 4.

Как видно из таблицы 3, на основании которой мы реконструируем идеальный с точки зрения студенческой молодежи образ жизни, его системной характеристикой является полилокальность. Возможно, именно она объясняет неудачи в поиске эталона жилищных условий: этих жилищ должно быть несколько. Они сплетены в систему дискретных видов активности по принципу минимизации функций, которые способно выполнять каждое из них по отдельности. Основой является типовой малоэтажный (не более двух этажей, верхний – скорее мансарда) односемейный дом в благоустроенном пригороде, лишенный приусадебного участка, но с отличными дорогами, ведущими, по всей вероятности, к месту работы или учебы. Предполагается высокая социальная однородность и теснота соседства и обязательное наличие автомобиля (фото № 16, 23, 154). Поскольку пригородный рай лишен деревьев, зелени и прогулочных зон, повседневную потребность в общении с природой удовлетворяют пешие прогулки за пределами населенных пунктов (девушка на фото № 21 с прогулочным рюкзачком и в шортах едва ли преодолевает дальнюю туристическую дистанцию). Для молодой семьи аналогом является тот самый автодом (№ 24), который неспособен заменить постоянное жилище, но, по мнению испытуемых, вполне может стать альтернативой легковому автомобилю и в решении проблемы доступности мест приложения труда, и в рамках семейного выезда выходного дня. Наконец, устойчиво высокие оценки (уровень вариации стремится к нулю в каждой из групп) получил отдельно стоящий (вне населенных пунктов) уединенный дом на берегу горного озера (фото № 115). И архитектура, и ландшафт подсказывают, что этот дом находится далеко от центральной полосы России, возможно, в другой стране. Интересно, что другие дома, также предназначенные для длительного проживания на лоне природы, но в чисто русских пейзажах (заимка в тайге, заснеженный хутор и рыбацкий домик с лодкой на берегу северного озера), такого восторженного отклика не вызвали. Вероятно, это соответствует мечтам о пребывании в далеких странах, но не в качестве туриста, об отрыве от цивилизации, но с сохранением подаренного ею привычного комфорта, то есть о своей недвижимости не просто за городом, а за рубежом. Отсутствие дорог, линий электропередач, скудный и неприветливый пейзаж указывают на довольно узкий набор функций, которые способно выполнять такое жилище. Это романтическое уединение влюбленных, лечение и восстановление сил, творчество.

Таблица 3

Идеальный образ жизни

Номер	Фото	Все	Общежитие	Калуга
16		1,57	1,33	1,75
21		1,86	1,67	2,00
23		1,71	2,00	1,50
24		1,86	1,67	2,00
115		2,00	2,00	2,00
154		1,57	2,00	1,25

Источник: составлено автором по данным теста.

Таблица 4 представляет 18 образцов депривирующих, пугающих, неприемлемых ситуаций.

Таблица 4

Депривационные жилищные ситуации

Номер	Фото	Все	Общежитие	Калуга
2		4,14	4,33	4,00
3		4,43	4,33	4,50
5		4,00	4,00	4,00
11		4,14	4,00	4,25
20		4,43	4,33	4,50
29		4,29	4,67	4,00
33		4,00	4,00	4,00
45		4,00	4,00	4,00
46		4,14	4,00	4,25
47		4,29	4,00	4,50
51		4,43	4,00	4,75
81		4,29	4,00	4,50
91		4,00	4,00	4,00
106		4,43	4,33	4,50
111		4,29	4,00	4,50
131		4,43	4,00	4,75
146		4,43	4,33	4,50
152		4,00	4,00	4,00

Источник: составлено автором по данным теста.

«Дно» жилищной стратификации составляют бродяги: бездомные (№ 3), цыгане (№ 2), хиппи (№ 33), хотя изображения северных оленеводов и кочевников Азии неприятия не вызвали. Опасность оказаться в коммунальной квартире с пенсионерами (№ 5, 20) приобрела для студентов зримые очертания благодаря комедии «Дуплекс», где молодожены становятся жертвами мошенничества со стороны внешне безобидной старушки (№ 91). Узнаваемый Гарри Поттер в каморке под лестницей (№ 152) вызывает, особенно у девушек, горячее сочувствие как бесправный сирота, живущий из милости у родственников в тесном нежилом помещении. Еще хуже оценивается теснота мини-квартир [23] (Pomorov, Pomorova, 2018), где каждый сантиметр площади заполнен вещами и отсутствие свободного пространства заставляет задействовать высоту (№ 11 представляет вид сверху на двухъярусную кровать и многочисленные полки под ней до самого пола). Шире всего представлены страхи, связанные с институциональным жильем: спящие вповалку на сборном пункте призывники (№ 111), кадеты или солдаты в казарме (№ 46, 47, 81), трудовые мигранты в ночлежке с двухэтажными нарами в качестве спальных мест (№ 45), заключенные (№ 29). Вопреки нашим ожиданиям, отнюдь не одиночная камера становится апогеем «жилищного кошмара». Как сказал студент из общежития, тяжелее всех переносивший краудинг и потому ставивший максимум всем изображениям одинокого путешественника на лоне природы, «там хотя бы кормят и нет людей». Самые резкие реакции связаны с образами нищеты как антисанитарии (фавелы на фото № 51, «резиновая квартира» на фото № 106) и нищеты как разрушения, старости, смерти, забвения (№ 131, 146).

В последнем отношении чрезвычайно интересен номер 131, получивший однородно негативные оценки. Студенты никак не могли объяснить, почему относительно добротный дом вызывает тягостное, мрачное чувство, пока не узнавали, что перед ними кадр из отечественной комедии «Парень с нашего кладбища», которую, как выяснилось, смотрело подавляющее большинство. И конечно, рациональная оценка жизни в сторожке на кладбище вызывала отторжение, но важно то, что оценки выставлялись еще до момента идентификации фильма.

Среди домов-прототипов, однозначно негативно оцененных в обеих группах, 17% приходится на образы, почерпнутые из средств массовой коммуникации. Среди позитивно оцененных мы их не обнаруживаем (табл. 5).

Таблица 5

Сопряженность оценок и медийности

Медийность	% оценок фото:
	Негативных	Позитивных
Из СМК	0,17	0
Не из СМК	0,83	1
Коэффициент контингенции	0,33

Источник: составлено автором по данным теста.

И хотя коэффициент контингенции между медийностью и оценкой невелик, можно считать подтвержденной определенную медиазависимость жилищных установок. «Кошмарный дом» как продукт СМК действительно способен незаметно направлять негативный отбор, формируя иррациональные жилищные установки.

Заключение

В зависимости от присутствия в жизни испытуемого краудинг-эффекта реакция на фотографии существенно не меняется. Мы имеем дело с паттернами восприятия, которые не детерминированы актуальной жилищной ситуацией, но сформированы культурой в ходе социализации, в существенной степени под влиянием массовой коммуникации. Более прочными и чаще совпадающими у людей в стесненных и приемлемых жилищных условиях являются представления об «ужасных», невыносимых жилищных ситуациях бездомности, бродяжничества, тесноты, скученности, несвободы, краудинга, навязчивого и опасного, социально и демографически гетерогенного, соседства и жизни бок о бок с болезнью и смертью. В этом широком наборе «ужасных» жилищных ситуаций прослеживается прототипическое ядро. «Ядерной» частью мы считаем те смыслы, которые перекликаются с образами, почерпнутыми из массовой коммуникации: прецедентный текст наиболее отчетлив, осмыслен, вписан в систему ценностей. Но, как мы видели, далеко не все прецедентные тексты оказываются в числе студенческих выборов. Три негативных образца, отобранных в числе безусловно «ужасных», объединяет присутствующий в каждом из них мотив конфликта поколений (даже «парню с нашего кладбища» кладбищенская сторожка как место работы и проживания предоставлена благодетелем дядей). На данной стадии жизненного цикла молодежь более всего пугает перспектива проживания «из милости» в «не своем» доме, бок о бок со старостью и смертью, «под гнетом» установленных старшим поколением императивов. Эталон же включает почти безграничную свободу передвижения между несколькими собственными пространствами, которые ни с кем не приходится делить, возможность произвольно менять пространственную среду и жизненные стили, что предполагает высокий уровень материального благополучия и значительный фонд свободного времени.